Карфаген смеется - Муркок Майкл Джон - Страница 67

Я тащился вверх и вниз по сотням ступеней в переулках, проходил под веревками, на которых висело поношенное белье, уворачивался от собак, ослов и турок. В конце концов я отыскал лавочку в подвальном помещении большого полуразвалившегося сооружения из дерева и кирпича, некогда зеленого цвета. Потускневшая надпись на французском сообщала, что здесь располагался «Знаменитый магазин тропических птиц Альфазяна». Изнутри время от времени доносились пронзительные крики или бормотание длиннохвостых попугаев — судя по всему, заведение Альфазяна не процветало. Ступени, ведущие к кофейне, были гнилыми и скользкими. Я поспешил и едва не провалился в подвал. Внутри было полно армян и албанцев, они курили длинные пеньковые трубки и смотрели на меня то ли задумчиво, то ли настороженно. У стойки, покрытой клеенкой, я спросил про капитана Казакяна. Огромный коренастый человек в грязном американском кепи вышел из тени и сделал шаг ко мне, дымя сигаретой. Я узнал капитана и подошел к его столику.

— Вы — грек, который хорошо починил мою лодку, — сказал он по–русски. — Итак, друг, чем я могу быть полезен?

Я сказал, что запомнил его слова о том, что он часто возит туристов в Венецию и обратно. Что если он захватит еще одного пассажира, у которого, возможно, нет всех необходимых документов для въезда в Италию? Он уклончиво кивнул:

— У вашего друга проблемы, господин Папанатки?

— У меня и у моей сестры. Мы должны уехать немедленно. Когда вы планируете отплыть?

Он вздохнул:

— Конкуренция в этом сезоне просто ужасная. И вдобавок эта проклятая война. Самые крупные корабли забирают всех туристов. Я смогу вернуться из Венеции разве что с десятком пассажиров. Их денег едва ли хватит, чтобы оплатить расходы. — Он скорбно посмотрел на меня. — Поэтому все обойдется в сотню за двоих.

Он имел в виду золото. У меня была такая сумма в соверенах.

— Вы сможете взять наши сумки и все прочее? — спросил я.

— Конечно. — Он радушно взмахнул рукой. — Сумки. Чемоданы. Котики и собаки. Никакой доплаты. — Он рассмеялся, завидев мое облегчение. — Мне не нужно место на борту. Корабль сейчас наполовину пуст.

Мы договорились, где встретиться и как я должен действовать. Корабль будет стоять на малом причале у доков Тифана. Я покинул кофейню с предчувствием, что мое спасение уже совсем близко. На улицах воняло сыростью и гниющими специями. Я словно опьянел к тому времени, когда достиг своей следующей цели, винной лавочки около Башни, за которой располагалась контора моего болгарского знакомого. Еще за пятьдесят фунтов я получил выездные визы и более–менее прилично изготовленные паспорта для меня и Эсме. Эти документы не годились для того, чтобы проникнуть в Англию, но могли оказаться полезными в странах, где не так хорошо знакомы оригиналы. Я назвал фамилию Корнелиус и снабдил болгарина необходимыми подробными сведениями, включая фотографии, которые сделал заранее. Пока я ждал, он изготавливал паспорта, всматриваясь в гигантскую лупу в свете керосиновой лампы, потом с восхищением полюбовался результатом своей работы, склонившись над старым столом красного дерева, покрытым пятнами от химикатов.

Я вернулся домой ближе к вечеру. Эсме явно была в отчаянии, волосы ее растрепались. Она испугалась еще сильнее, чем тогда, когда я покинул ее. Баронесса приходила довольно рано. Узнав, что меня нет, она оставила записку. Когда Эсме отдавала мне конверт, ее рука сильно дрожала. Я притворился храбрым и попытался успокоить ее. Все уже готово, ей нужно только упаковать вещи — все, что она хотела взять. Тут Эсме залилась слезами и обо всем рассказала.

— Она говорила, что меня арестуют. Моих родителей арестуют. Тебя расстреляют!

В глубине души я злился на эту женщину, которая трусливо угрожала невинной девочке, но внешне сохранил сдержанность и просто пожал плечами:

— Она безумна. Ревнует.

Я вскрыл письмо. Оно, без сомнения, отражало непостоянство баронессы. Леда писала, что, возможно, поспешила с выводами. Она обдумала то, что я сказал накануне вечером. Теперь она полагала, что меня ввела в заблуждение «маленькая турецкая шлюха». Эсме, по всей видимости, связана с бандой, которая похитила меня. Если бы я избавился от девчонки тотчас, это, вероятно, спасло бы меня, и баронесса подумала бы о том, чтобы меня простить и, быть может, даже поехать со мной в Берлин и заодно избежать скандала и возмездия. Я должен встретиться с ней в ресторане в десять часов вечера, чтобы мы смогли обсудить, как поступить. Я счел эту резкую перемену скорее неблагоприятной, но решил, что еще одно свидание не повредит. Успокоив баронессу еще на двадцать четыре часа, я наверняка сумею избежать проблем с властями. Я показал записку Эсме. Она не умела читать по–русски.

— Разумеется, это шантаж. Но я пойду к ней, чтобы выиграть время.

Эсме попыталась успокоиться.

— Что же мне делать, Максим?

— Как я тебе сказал, нужно сложить вещи в сумки и чемоданы. Завтра нас заберет автомобиль. Все устроено. — Я обнял ее. — Не волнуйся.

Будь храброй маленькой обезьянкой. Мы уже на пути в Венецию. Ты всегда хотела путешествовать. Оттуда мы можем добраться до Парижа, если захотим. И до Англии. Там ты будешь в полной безопасности, моя любимая. Это по–настоящему цивилизованные страны. Не то что Турция.

Но убедить ее мне так и не удалось. Когда наше спасение стало реальным, она, по–моему, начала нервничать. Ведь ей был знаком только Константинополь. Здесь она могла выжить. А как она будет существовать в другой стране? Я понимал ее тревогу. Я чувствовал то же самое, покидая Одессу.

— Все будет в порядке. Мы будем счастливы. — Я пытался ее приободрить.

— У баронессы есть друзья в этих странах. — Эсме явно беспокоилась. — Нас арестуют, Максим.

— У нее нет никакого влияния. Это бессмысленно. Она может причинить только мелкие неприятности. Она напрасно решила, что способна навредить. Подобные люди никогда не доставляют больших проблем. Мы будем путешествовать как Максим и Эсме Корнелиус, британские подданные. Она об этом не узнает.

Эсме вновь попыталась взять себя в руки, хотя настроение ее оставалось далеко не радужным. Я рассмеялся и поцеловал ее:

— Через неделю мы отправимся на прогулку по Елисейским Полям. У тебя будет новое парижское платье.

Она сказала:

— Может, лучше сначала поехать в Афины? Или в Александрию?

Это меня позабавило:

— Ты настоящее дитя древнего мира. Неужели тебе так трудно расстаться с ним? Малышка, нам нужно думать о Лондоне и Нью–Йорке. Тебе не следует ничего бояться. Я всегда буду защищать тебя.

Она покачала головой и снова чуть не разрыдалась:

— Однажды тебя уже схватили. А если такое случится в Венеции…

— В Венеции ничего подобного не случится. Там по–настоящему цивилизованная страна. Тебе, может, до сих пор неизвестно, что это означает, но ты должна верить мне.

Я потратил остаток вечера, успокаивая ее. В конце концов Эсме начала аккуратно доставать одежду из ящиков и шкафов и осматривать ее, как разумная маленькая хозяйка. Потом она медленно уложила свои шелковые платья. Около десяти я поцеловал ее и спустился, чтобы встретиться со своей непостоянной баронессой.

В «Токатлиане» собралась огромная толпа. Солдаты в разных мундирах сидели вместе за столами, обнимая девиц за мягкие голые плечи. Оркестр, как обычно, играл отвратительный джаз, а официанты с трудом проталкивались сквозь толпу, отыскивая своих клиентов. Арабы в бурнусахш турки в фесках, албанцы в овчинных куртках, черногорцы в войлочных накидках, черкесы в кожаных тужурках собирались и пели вместе или по отдельности прятались по углам. Русские в великолепных царских мундирах, все как один напоминавшие покойного императора, пробирались с места на место, отыскивая друзей, справлялись о пропавших родственниках, доставали из карманов кольца, ожерелья, маленькие иконы и предлагали их на продажу надменным левантинцам. Эти аристократы научились просить милостыню. На протяжении многих поколений их предки, презиравшие всякую торговлю, смотрели свысока на влиятельных финансистов и великих бизнесменов. Теперь, опустившись до уровня базарных мальчишек, они повсюду носили свои жалкие товары, потому что не могли заплатить даже за аренду прилавка на рынке. Сначала, в тусклом свете, я не разглядел баронессу, которая уже сидела за столиком у окна. Потом снаружи проехал трамвай, и в ярком свете его фар я увидел Леду. Она надела свое лучшее красно–черное платье и все оставшиеся драгоценности. Ее спина казалась неестественно прямой — баронесса явно нервничала. Она увидела меня и взмахнула рукой. Добравшись до столика, я отметил, как сильно накрасилась Леда в этот вечер. Она плакала.