Вторжение. Смерть ночи - Марсден Джон - Страница 44

— Это ты нам объясни, — усмехнулась я.

Видно, у него уже имелась какая-то идея.

— Ладно, — пожал плечами Гомер. — То, что прошлой ночью видели Фай и Элли, даёт нам первый реальный шанс за долгое время. Похоже, большие дома используются как штаб-квартиры, что вполне логично — там ведь лучшее место в городе. Но мы, конечно, должны очень тщательно всё изучить, по-настоящему разобраться, что там такое. Думаю, надо понаблюдать пару дней или сколько понадобится. И ещё, Фай, ты можешь нарисовать план, карту того участка, тех домов, всё, что сможешь вспомнить? А потом мы добавим к ней, что сумеем.

Мы решили, что проберёмся в церковь Сент-Джон, которая стояла наискосок от дома Фай, и используем её башенку в качестве наблюдательного пункта. Это была церковь Робин, она знала её, как моя мама — свою кухню. Робин была уверена, что сумеет туда проникнуть через маленькое окошко в ризнице, которое удерживалось на месте просто парой кирпичей, потому что у церкви не было денег на настоящий ремонт. Конечно, наблюдать из башенки не слишком заманчивая идея, ведь нам пришлось бы забираться туда ночью и сидеть весь день до наступления темноты. А значит, с собой нужно взять немного еды и воды, и поскольку там нет туалета, то ещё и контейнеры для неотложных нужд. Не знаю, как отреагировал бы на это Бог.

Гомер и Робин вызвались на первое дежурство, и мы договорились, что следующими будем я и Фай, а потом — Гомер и Ли. Но в первую ночь мы отправились туда все вместе, чтобы во всём разобраться как следует. Мы ждали до четырёх утра. Теперь это уже не было для нас проблемой. Мы так привыкли к ночному образу жизни, что не чувствовали себя уставшими ни в три, ни в четыре часа.

Мы подошли к зданию церкви Сент-Джон сзади, перебравшись через изгородь с Баррабул-авеню. Так было безопаснее, нас было не видно со стороны Тёрнер-стрит. Робин без труда вынула окошко ризницы — оно на самом деле просто выпало наружу, потому что было лишь прижато кирпичом. Но вот пролезть сквозь него оказалось не так-то просто. Робин забыла, насколько оно маленькое. Шанс проскользнуть внутрь оставался только у Фай, поэтому Гомер поднял её и протолкнул внутрь головой вперёд. Когда дело дошло до бёдер, Фай пришлось так и этак вертеться и изгибаться. Мы слышали, как она хихикает и тяжело дышит, а потом раздался глухой удар, когда Фай рухнула на пол.

— Ой! — пискнула я. — Ты как там?

— Тсс! — прошипел Гомер.

— Порядок, но не благодаря Гомеру, — прошептала Фай в ответ.

Она открыла нам дверь, и мы на цыпочках вошли внутрь. Конечно, там было темно, но сильнее всего меня поразил запах. Пахло затхлостью и сыростью, было холодно... Робин повела нас из ризницы в центральное помещение храма. Окна с витражами выглядели как тёмные гравюры, но слабый свет фонарей на Тёрнер-стрит, проникавший внутрь, слегка смягчал темноту. Я за всю свою жизнь не очень-то много времени провела в церквях — мы жили далеко от города, это меня оправдывало, — но мне нравится их атмосфера. В них всегда спокойно. Прищурившись, я оглядела интерьер, пытаясь разглядеть какие-то детали. Алтарь, приподнятый над залом, выглядел неким святилищем. Это заставило меня занервничать. Ещё я увидела на колонне рядом с собой распятие. Квадрат света, падавший из окна, пересекал распятие. Я вгляделась пристальнее, чтобы рассмотреть лицо, но оно было повёрнуто от меня и оставалось в тени. Не знаю, что это означало.

Робин позвала нас к башенке. Я пошла по проходу вместе с Ли, гадая, не придётся ли нам когда-нибудь снова идти здесь, но уже с другой целью... Не знаю, что сказали бы на это мои родители, но помнила, что давным-давно говорил мне Ли: его родители не хотели бы, чтобы он женился на белой.

Пока мы шли к задней части церкви, Ли вдруг удивил меня, сказав:

— Ненавижу такие места.

— Церкви?

— Да.

— Почему?

— Не знаю. Они пахнут смертью. Будто мёртвые места.

— Мм... А мне они нравятся.

Примерно на середине лестницы Гомер и Робин нашли небольшое окно, которое можно было бы использовать для наблюдения, и стали устраиваться там. Я не удержалась от закравшейся в мой ум подобно червяку противненькой мысли: может, Гомер вызвался первым занять наблюдательный пост из-за того, что Робин назвала меня самой храброй? Гомеру это наверняка не понравилось. По его мнению, героями могут быть только парни, они всегда впереди девушек.

И вероятно, именно поэтому я решила, что никогда не позволю Гомеру одержать надо мной верх.

Мы захватили с собой бумагу и карандаши, чтобы записывать все наблюдения в течение дня. И мы заметно волновались. Это ведь то же самое, что с оружием... Есть разница между группой подростков, которые прячутся в буше, живут где-то в лесу, и группой вооружённых партизан, собирающих и фиксирующих информацию о вражеских передвижениях. Мы видели много военных фильмов и прочли достаточно книг, чтобы понимать, как это выглядит. Но мы нашли в стене башни дыру, где можно было спрятать бумаги, если вдруг нас заметят, и там они, насколько мы понимали, остались бы навсегда.

Мы хотели точно знать, кто и когда входит в дома на Тёрнер-стрит, кто и когда выходит, вообще разобраться, что творится на этой улице. И хотя вслух никто об этом не говорил, все понимали, что таким образом мы готовим следующее нападение. Оно могло стать трудным — возможно, самым трудным и опасным, — так что мы должны спланировать всё как можно тщательнее.

В пять часов Фай, Ли и я оставили Гомера и Робин в церкви. Им предстояло провести целый день в холоде, скуке и неудобствах. Но, вернувшись в дом учителя музыки, мы тоже не очень-то веселились. Одному всё так же приходилось стоять на страже — а это само по себе опасно и скучно, — так что большую часть времени мы болтались поблизости от дежурного, играя в разную ерунду. Когда дежурила Фай, мы с Ли ушли в гостиную и немножко пообнимались. Мне хотелось продолжить, но Ли выглядел рассеянным. Думаю, его очень тревожило, что мы замыслили новую атаку на врага, а это означало очередной шанс оказаться раненым или убитым. И чему тут удивляться? Но я, похоже, лучше справлялась со своими мыслями, чем Ли. И это было странно. В прежние дни я нервничала, даже ожидая очередной игры в нетбол или готовясь отвечать на уроке английского. В сравнении с этим наши сегодняшние заботы должны были бы привести меня в состояние буйства.

Гомер и Робин просидели в церкви до полуночи, и это воистину было героизмом. В полной мере я осознала это, только когда мы с Фай сменили их. Но они провели время не зря. Вообще-то, их записи оказались очень опасными, что подтвердило обоснованность нашей тревоги: попадаться с такими бумагами было ни в коем случае нельзя.

В больших особняках кипела жизнь. Целая стая дорогих авто — два «ягуара» и три «мерседеса» — весь день сновали туда-сюда. В них ездили как минимум шесть важных персон, все в офицерских мундирах, охрана встречала и провожала их с величайшим почтением. Судя по всему, один дом служил штабом, а два других — жильём для командующих и их жён. Другие особняки, включая дом Фай, использовались только охраной.

Солдаты стояли у всех домов, но тщательнее всего охранялся нынешний штаб. Пост менялся там каждые четыре часа. Особняк, где располагался штаб, охраняли четыре человека, а у остальных их было по два. Солдаты, как сообщили Гомер и Робин, попадались совершенно разные: одни выглядели умными и подтянутыми, другие — неопрятными и ленивыми.

— Они не похожи на отборных воинов, — сказала Робин. — Вроде тех патрулей на шоссе. Молодым на вид лет пятнадцать, а самому старшему, похоже, лет пятьдесят.

Мыс Фай устроились в башне перед рассветом. Внутри было жутко холодно. Нам приходилось каждые полчаса по очереди отправляться на прогулку по церковному помещению. Мы надели на себя столько одежды, что выглядели как кочаны капусты. Фай заставила меня несколько минут заниматься гимнастикой, чтобы я согрелась, но в таком наряде это оказалось слишком тяжело. На улице до восьми утра было тихо, а потом произошла смена охраны на постах. Фай записала: «8.00 — смена караула».