Глаза ее куклы - Неволина Екатерина - Страница 9

– То-то и оно, – с готовностью кивнула жена молочника Грета. – Видела ты его кукол? Совсем как живые! Вот Лиза его кукол больше смертных грехов боится. Говорит, смотрят они на нее все время. Она в комнате прибирается, а куклы с нее глаз не сводят.

– Врешь? – замирая от ужаса, прошептала соседка.

– Я вру? – рыжая Грета легко краснела, причем до ярко-свекольного цвета. – Да чтобы мне неделю на одном постном хлебе сидеть! Сама от Лизы слышала. Она уж зарекалась в доме нечистом работать, да кто же от денег откажется?..

Марта кивнула. И вправду, отказаться от денег – грех. Это все равно что Господу Иисусу Христу в глаза плюнуть. Ведь деньги – Его дар, Его милость.

В окошко был виден соседский дом с тускло освещенным окном. Добротный большой дом, только уже слегка запущенный. Вот взвалил бы Господь на плечи Марты заботы об этом доме, она понесла бы бремя сие со смирением и быстро бы привела все в порядок, подлатали бы где надо, выправили бы…

– Сидит, сыч, – поймав взгляд подруги, заметила Грета. – Небось опять над идолищами своими погаными.

– Совсем пропадет, – покачала головой Марта. – Ведь даже к Рождеству ни новую рубашку не наденет, ни дом не украсит. Ладно бы денег не было, а у него их… – она вздохнула. – А живет как нехристь.

– Женщину бы ему хорошую, – многозначительно покосилась на подругу Грета. – Такую, чтоб его в руки взяла да в доме порядок навела.

Марта вздохнула и поглядела на свои полные белые руки, в которых было достаточно силы, чтобы приструнить любого, самого вздорного мужика, а потом, отринув пустые мечты, велела положить себе одну булочку с миндалем и несколько марципановых рождественских фигурок, строго следя, чтобы ей доставались самые крупные и румяные. Покупка выходила дорогая, но как не побаловать себя перед светлым праздником?!

А Генрих в это время мирно спал, опустив голову на сложенные на столе руки, и даже не подозревал об опасности. Снилось ему что-то мягкое, вроде пуховой перины, нежно обволакивающее со всех сторон, и сладкий незнакомый голос, поющий колыбельную – ту самую, которой убаюкивала его некогда мама…

Он был на войне, перенес лишения и позор, а вернувшись, не хотел ничего, кроме покоя и возможности создавать. Его большие сильные руки неожиданно оказались приспособлены к тонкой работе, а сам процесс от первых эскизов до отлива форм и последних штрихов краски доставлял истинное, ни с чем не сравнимое удовольствие.

Работал Генрих один в маленькой мастерской, пристроенной к дому, главным сокровищем которой являлась большая чугунная печь для обжига. В этой печи, словно легендарная птица феникс из огня, и рождались его куклы. В муках, пламени и боли – настоящие, живые. Только они дарили ему тепло и радость, только с ними он мог говорить по душам.

Громкий стук вырвал Генриха из сонного покоя.

Мастер вздрогнул, дернулся на прочном дубовом стуле и недоуменно огляделся. В дверь снова постучали.

– И кого это принесло на ночь глядя? – неприязненно пробормотал Генрих и, шаркая, пошел открывать.

В дверь ворвался порыв ветра и целое полчище снежинок, называемых еще слугами Снежной королевы, но, не выдержав столкновения с теплом, они осели на полу мелкими блестящими капельками.

Человек в длинном черном пальто с густым бобровым воротником, лишь слегка припорошенным снегом – сразу видно, что прибыл на автомобиле, – шагнул за порог и близоруко огляделся.

– Вы герр Вольштайн? – спросил гость слегка хрипло.

Судя по виду, посетитель был не молод, но богат – франтоватые усики топорщились блестящей ухоженной щеткой, пальто и ботинки явно шили по заказу. Генрих терпеть не мог таких вот благополучных господ. Хватило уже ради них в войну покорячиться.

– Не принимаю, – буркнул он, собираясь выпроводить господинчика.

Но тот не дал, вдруг сунув хозяину в руку фотографическую карточку, на которой, примостившись на краешке большого кресла, словно готовая вскочить и бежать в любую секунду, сидела хорошенькая белокурая девушка.

– Я слышал, вы делаете куклы, – как ни в чем не бывало продолжал посетитель. – Мне вас рекомендовали.

С трудом отведя взгляд от карточки, мастер исподлобья посмотрел на гостя.

– Я дорого беру, – предупредил он.

– Вот и хорошо, – господин сбросил пальто, поискав глазами слугу, и, не найдя, сам пристроил верхнюю одежду на стоящую в углу тяжелую чугунную вешалку. – Мне нужна совершенно особенная кукла. Вот…

Он развернул сверток из черного бархата, в котором оказались удивительной красоты золотистый локон и небольшой бархатный же мешочек с монограммой.

Генрих молчал. За дверью с новой силой завыл ветер. Словно взбесившиеся валькирии носились среди тяжелых туч, стеная и оплакивая доблестных воинов, которым уже никогда не открыть глаза навстречу новому дню. Словно сама судьба молила его остановиться и вернуться в свой дремотный покой. Но жребий был брошен, и упала тяжелая капля, растворившись в бездонном океане времени.

Мастер медленно перевел взгляд на заказчика.

– Кто эта девушка? – спросил он, точно зная, что вправе задавать такой вопрос.

– Моя дочь, – ответил гость, не сводя с хозяина цепкого, словно репей, взгляда. – Так вы сделаете для меня куклу?

И Генрих кивнул.

Наше время, начало мая

Мы с Ником договорились встретиться на следующий день, поэтому почти всю ночь я просидела за работой, спеша закончить два рисунка и коллаж, а с самого утра принялась за уборку. Навести порядок в однокомнатной квартире, казалось бы, дело нехитрое, однако меня не устраивал обычный результат. Хотелось, чтобы все было безупречно – все отмыла, начистила паркетный пол до блеска. Да и кукол привела в надлежащий вид – достала с антресолей коробки со своими любимицами. К сожалению, куклы в доме занимают довольно много места, поэтому приходится ссылать их наверх и доставать только по особым случаям.

Гретхен я тоже привела в порядок. Осторожно умыла специальной губкой с мягким очищающим раствором, почистила щеточкой одежду, расчесала жесткие белокурые волосы. Кукла стойко терпела эти манипуляции и не смотрела на меня. Мне показалось, что она не меньше меня ждет Ника.

– Он из Германии, как и ты, – сказала я. – Приятно увидеть земляка после стольких лет?

И вдруг подумала о том, что Гретхен и других людей, кроме членов нашей семьи, никогда не видела. Я ни разу не возила ее ни на одну выставку и только около месяца назад впервые опубликовала ее снимки на одном специализированном сайте. Это было отчасти потому, что я за нее боялась, мучилась от мысли, что кто-нибудь, даже неосознанно, может причинить ей зло. Но имелась и вторая причина – казалось ужасным, что на нее станут смотреть чужие люди, до ее хрупкого тела дотронутся чьи-то пальцы… Я хотела, чтобы Гретхен была моей все время, как я себя помню.

Мне исполнилось тогда пять. С утра комната оказалась заполнена разноцветными шарами, а мама, папа и дедушка с бабушкой с папиной стороны, приехавшие пораньше специально, чтобы меня поздравить, держали в руках большую коробку и красивый торт, в который было воткнуто ровно пять крученых розовых свечек.

– С днем рождения! – поздравили меня родные хором.

– Иди, мы тебя поцелуем, – позвала мама.

Я подошла, косясь на большую коробку. Я уже видела у бабушки с дедушкой Гретхен и в этот момент поняла, что в коробке лежит именно она. Гретхен! Синеглазая красавица, которую мне никогда не разрешали держать самой, уверяя, что я еще слишком маленькая. Теперь я большая, мне пять. Значит, время пришло.

– Посмотрите, она хочет подарок! Ну не мучайте же ребенка! – басовито рассмеялся папа.