Предрассветные боги (СИ) - Сергеева Александра - Страница 19

…………

Третье большое селище сакха они первым делом не увидали, а услыхали. Еще не вынырнули из-за скальной гряды, что обходили, а клубок криков, воплей и стонов уже выкатился им под ноги. Там шла подлинная битва меж теми, кто пытался вырваться прочь, и теми, кто, не слишком-то чинясь, прижимал их обратно к проходу в стене вкруг домов. Кое-где на земле виднелись толи мертвые, толи просто недвижимые тела воинов. На этот раз Драговит запретил сестренке лезть в этакое безобразие, где запросто могли пристукнуть случайным образом — видать запомнил ее слова о возвращении в Правь, коего она так страшилась. Пошел сам, прихватив Рагвита и Северко — висящий у него за спиной Перун в дозволении не нуждался. Вукир даже не пытался следовать за другом, прижавшись к ногам Мары вместе с другими волками. Сейчас они чуяли себя в безопасности только рядом с богиней. Тут мужики, маясь в ожидании скукой, заметили, как сменилась любовь Вукены — самой яростной и гордой из волчиц Озерного края. Та все явственней льнула к Баире, откачнувшись от богини, кою напрочь достала своей навязчивой заботой. Понятное дело, все моментально скумекали: то Мара колдует от безделья. И верно, вот уже и Вуксана прилипла к Янжи, почесывая бока и голову о ноги девчонки. А та прямо-таки обмерла от испуга и счастья вперемежку, робко отвечая на ласки новой подруги. Баира тоже радовалась, хоть и пыталась это скрыть. А вот удовольствие Мары было заметно даже на таком каменном личике. Она и без того страшно тяготилась оглашенной заботой Ожеги с Бладой, а уж волчью опеку претерпевала, едва ли не скрежеща зубами. Иной раз казалось, что вот-вот разбушуется сердце безжалостной смерти, и настанет конец двум обильным на любовь волчицам, ан нет. Терпелива была смерть и справедлива: без нужды никого не карала.

Наконец-то, Драговит с Перуном управились со своими подлыми трудами — гвалт в селище поуменьшился. Еще бы, теперь-то сакха точно узнали, что страшная хвороба проникла и в эти пределы. Тут уж не до свар — только успевай заставы по всем дорогам расставлять, дабы мор не пролез на остальные земли.

— Как хотите, но я рядышком с этим перебаламученным селищем не усну, — решительно заявил по возвращении Рагвит. — Северко, ты вечно шныряешь вокруг да около — не присмотрел чего?

— Есть подходящее убежище, — откликнулся тот, стаскивая со своего Снежка надоевшее за день седло. — В двух шагах. И костер можно разложить. А пожрать ты принес?

— Пожрать где-то еще бегает, — хмыкнул Ильм, обихаживая свою невозмутимую Горку. — Всего и делов-то: поклониться Перуну, дабы оно притащилось к костру своими ногами.

— Оно уже тащится, — беззаботно оповестил помянутый бог.

— А это что такое? — насторожился Рагвит, вперившись взглядом в сторону дороги, огибающей растормошенное селище. — Заставы там, вроде, наладили, а все одно, кто-то шляется…

Молвил и осекся, не веря своим глазам. В их сторону волочились семь… баб ли, девок — с виду так чистые старухи. Но не это потрясло крепкого сердцем брата самой смерти — полонянки были светловолосы. А присмотревшись, мужики разглядели и светлые глаза на загоревших личиках молоденьких девчонок, старшей из коих было хорошо, ежели семнадцать. А младшая смотрелась однолеткой Лунёк. Она-то и пала первой посередь дороги, не в силах добраться до свободы, о коей им и не мечталось. Рванули к ним единым духом, а достигли в три прыжка. Ильм вздернул на руки ту малую, прижал к себе и застыл, не ведая, куда бежать и как спасать.

— Чего встал? — буркнул Рагвит, обходя его стороной.

Сам он осторожно нес на руках обеспамятевшую девчонку, а вторая повисла у него на локте, с трудом переставляя ноги. Кого-то волочил и Парвит, а вслед за ним и бледный злой Северко.

— Мара! Мара! — верещала где-то впереди Лунёк.

А навстречу родичам несся, как полоумный, Перунка, за коим с трудом поспевал Драговит. Вот когда богам пригодилась излишне нахапанная сила. Старшие-то еще ничего, а вот малую Мара вытащила уже из-за кромки. Лунёк и Янжи с Баирой крутилась рядом, хлопоча над девчонкой, как умели. Колдунья успела даже заварить особых травок Ожеги, что прихватили с собой мужики. А те мрачно расселись сторонкой от этой суеты, ожидая, когда можно станет учинять полонянкам спрос.

— Не ведаю, — равнодушно выдавила из себя Блага, не поднимая глаз.

Мужики удивились: как можно не знать, где родные селища твоего Рода? Пусть не точно, но хоть что-то же…

— Мы все родились уже тут, — оглушила их Зеля.

Пусть Благе и было семнадцать, но пятнадцатилетняя Зеля была и бойчее подруги, и мертвечиной от ее души не несло. Уразумев, что от самой старшей толку не добиться, Драговит занялся младшей:

— А как ваш Род прозывался?

— Матушка как-то обмолвилась, будто мы из Рода Лося, — наморщила лоб Зеля. — Из Белого народа. Тока вот хворала она тогда сильно. Может, и бредила — не скажу, мне тогда восемь было.

— А матушка?.. — осторожно начал Драговит.

— Ушла за кромку, — чуть не с облегчением выдохнула Зеля.

Мужики переглянулись и стиснули кулаки.

— Нас тут пятеро из одного Рода: я, Кротка, — ткнула она пальчиком, — Лепава и Славна с Милядой. Тихана, — указала рассказчица на оживающую малую, — та из Рода Волка. О том ее отец почасту твердил, покуда его лошадьми не разорвали.

Тихана из Рода Волка. На трех братьев оглянулись все. Глаза Рагвита горели бешеным огнем, Парвит кусал побелевшие губы и шумно глубоко — как учила Мара — дышал. У Драговита заместо лица каменная маска — почище, чем у самой богини смерти. Тихана из Рода Волка — все как-то сразу поняли, что нынче у трех братьев появилась новая сестренка.

— А Блага… — Зеля нахмурилась, бросив косой взгляд на застывшую бледную подругу. — Я и не ведаю. Ее не от нас притащили. Из других мест, а откуда она не говорила. Она вообще почти не говорит — ничего не вытащить. И не плачет. Мы все плачем — так легче. А она никогда.

— Мара! — окликнул Драговит, но договорить не успел.

— Она уже за кромкой, — холодно оповестила богиня смерти.

— Да ты что?! — подорвался Парвит. — Она ж!..

— Уже за кромкой, — равнодушно подтвердил Перунка, отымая руку от затянувшейся раны на ноге заерзавшей Славны. — И не лезь, куда не приглашали. Что отнято, то отнято. И никому того уж не вернуть: ни людям, ни нам, — беспощадно постановил он, подходя к Благе и кладя руки ей на голову.

Бог нежно пригладил растрепанную макушку, сбросил с нее какие-то травинки, поцеловал девушку в лоб. Та вскинула на него мертвые глаза и вдруг улыбнулась.

— Матушка, — зашевелились белеющие на глазах губы. — Где ты? Это я… Твоя Благушка. Я иду, матушка.

Сидящий рядом Ильм едва успел подхватить стекающее на землю легкое тело в драном тряпье из полотна сакха. Заглянул в стекленеющие глаза и содрогнулся. Тоскливо взвыла и тотчас заткнулась одна из волчиц — аж захлебнулась тем воем.

— Схоронить нужно, — вздохнул Перунка и ткнулся под бок Драговита.

Схоронили. Честь по чести. На душе у каждого кипела такая погань, что пересказывать друг дружке даже не брались. И так понятно, что спускать такое нельзя. Ярились, дергались, то и дело хватались за оружие, бестолково крутя его в руках.

— А чего вы ждали? — огрело мужиков по башке ледяным вопросом Мары.

Отдав заснувших девчонок под опеку малолетней колдуньи и степнячек, она, наконец-то, смогла закусить холодным мясом.

— Шли сородичей выручать, вот и получили для затравки. Выручили первых, — беспощадно била прямо по сердцу грозная богиня. — Не чаяли застать их в таком ничтожестве? А как вы себе представляли житье-бытье в полоне? Ах, ну да! Белый народ такой затеи, как рабство, не знавал. Что ж, теперь узнает. Пятки жжет бежать расквитаться? Бегите, квитайтесь. Те из вас, кто жив останется, сможет и домой вернуться. Если сильно свезет.

— Не свезет, — замотал головой Перунка. — Нет на свете тех богатырей, что против целого народа выстоять способны. Нет, и не будет.