Рождение богини (СИ) - Сергеева Александра - Страница 37

…………

— Второго я, пожалуй, назвала бы мудрецом, охранителем жизни, — продолжила Мара.

— Кудесником, как павер? — подсказала Блада.

— Им до него далеко. Это не просто знахарь — творец жизни.

— Бог! — выдохнула Блада и схватилась ладошками за щеки: — Бог жизни.

…………

Для ускорения адаптации Мара предложила безопаснику вторым пациентом заняться вместе. Но, если он сохранил адекватность, то второй и вправду оказался полноценным пациентом. Для начала, тестирование им пришлось прервать, не освоив и десяти процентов процедуры — спасенного прямо-таки узлами завязывало в хитрых переплетениях его истерики. Они решили дать ему время побесноваться, продолжая конструктивное знакомство. Потом пытались слегка поднажать, и тотчас получили отпор в виде нового витка истерики с суицидальным оттенком. Безопасник предложил свернуть эксперимент, отдав долг памяти, но Мара его попридержала, обдумывая кое-что из сохраненного собственной истрепанной памятью. И приняла решение, весьма продуктивно повысившее ее рейтинг в глазах бывшего и потенциально нового сородича. Она просто-напросто закончила то, что сотворили с бедолагой шок и время: изолировала инстинкты, рефлексы и способности, а затем отформатировала те инфицированные лохмотья, в которые превратилась его память. А на освободившееся пространство они с безопасником совместными усилиями нанесли то, что показалось им уместным и логичным. По завершении процесса ее коллега-фальсификатор еще более окреп — конструктивные занятия полезным трудом превосходно помогают справляться с депрессией. А Мара, сообразив, какое колоссальное количество энергии было израсходовано на очередной эксперимент с весьма сомнительным результатом, загрустила, чем удивила воспрявшего безопасника — тот и не подозревал, что латии высшей касты на это способны.

…………

Озарение Блады проняло и остальных. Они таращились на Мару, друг на друга, пока, наконец, Кременко не решился и не заявил со всей уверенностью:

— А тот первый, стало быть, бог-воин.

— Можно и так сказать, — не стала тонуть в спорах и препирательствах Мара.

И хотела продолжить о важном, но лучше бы она так легко не соглашалась. Стоило ей открыть рот, как Блада отчаянно замахала на нее руками и заголосила:

— А ты-то?!.. А я-то дура! Я ж с тобой по-простому…

— Мара, — осторожно попытался пояснить ее вопли Рагвит. — Ты у нас, получается…, тоже бог? Как Отец-Род? То есть, богиня. Ведь…, коли пришлецы есть боги, а они тебе братья…

Драговит в задумчивости пялился на пристукнутую, хлюпающую носом Бладку. В памяти всплыло воспоминания трехлетней давности: в тот день, услыхав о его возвращении от медведей с целым выводком девиц, у их выпотрошенного родного дома собралась изрядная толпа. Охотники, сгрудившись у коней, солидно обсуждали с заморенным сборами Рагвитом их достоинства. Выпытывали у братишки подробности их поимки и приручения. Собравшиеся поодаль в кружок женщины громогласно перешептывались — перемывали кости Златгорке и ее сестричкам. Дескать, соплюшки скороспелые, а гляди, какую дерзость удумали: отца с матерью осиротили, из дома сбежав. Совсем стыд потеряли негодницы. Ну, старшая-то заноза известная, и укорота на нее нет, как нет. Так ведь, и младшие не далеко от нее бесстыдницы. С молодыми парнями уходят безмужними. Оно, конечно, с такой, как Ожега, не забалуешь — бабка кого хошь в дугу согнет, однако ж…, далеко ли до греха? Не уследит старая за таким выводком молодых да борзых. И не заметит, как у них пуза расти станут, не понять от кого.

— Тут ты права, Вранька! — ехидно грянуло за спиной середовухи-тараторки, боле других поливающей грязью Светогоровых дочерей.

Те слыхали все до последнего слова, гневно зыркая на сплетниц, но держали языки за зубами. Ожеге явно пришлась по сердцу сдержанность Драговитовой жены и ее сестриц, с коими придется доживать век где-то на отшибе земель Белого народа. Ведунья давно могла прищемить злые языки ядовитой отповедью, но возжелала досмотреть потеху до конца. А надавать плюх зарвавшимся родственницам… хоть та же Бладка подсуетится. Ишь, как пуганула Враньку с ее поганым языком — та едва не описалась, подскакнув от резкого окрика.

— Сама о том печалуюсь, — плаксиво напирала на охальницу Бладка, едва не ломая руки. — Как мне, бабе горемычной, лаской мужней обделенной, не согрешить средь таких-то молодцев, во всех местах созревших. Как им в штаны не залезть — ума не приложу! Тряпье сбираю, а мысли все одно вкруг портов тех проклятых так и вертятся. И то беда, что тебя в момент трепетный рядом не увижу! — вцепилась она в рукав ошалевшей бабы. — Некому будет удержать меня беспутную! Некому за руки схватить за мои блудливые!

Бабы, еще недавно согласно охавшие на поношения захваченной врасплох охальницы, начали над ней же и подхихикивать. Некоторые стыдливо опускали глаза, словно пойманные на чем-то недозволенном. Покрасневшая до коней волос, возмущенно пыхтящая Вранька тщилась отцепить от себя полоумную, опозорившую ее на весь белый свет. Что-что, а нахальства Бладе не занимать, а тут, гляди-ка ж, разнюнилась — сама на себя не похожа. Даже Мара, пожалуй, впервые, сколь они ее знали, растерялась, не понимая, как это все остановить. Но, у нее же старший брат имеется. Мужик с гордостью ста вождей — грустно усмехнулся про себя Драговит.

— Хватит мельтешить! — рявкнул он на Бладу. — Что дух небесный, что богиня — вам не все равно?! Эка невидаль, — уже спокойней продолжал он. — О деле нужно думать. Как из нашей собственной богини других двоих доставать. И куда их девать, покуда тела для них не раздобудем. Нам ведь младенцы чистые нужны? Я правильно тебя понял, ясочка?

— Ну, да. Пока человечий дух в них не народился.

— И что делать будем? — сухо поинтересовался Драговит, грозя кулаком ерзающему на заду братцу.

— А что тут поделаешь? — Кременко, кажется, первым догадался, о каком таком великом для него деле наобещала дочь. — Воина в меня и подсадим. Поношу, покудова подходящий младенец не народится. Чай, не убьет он меня — самому-то, куда после этого деваться? Опять блукать неприкаянным? Уж как-нибудь пососедствуем, а дочь?

…………

Пока Мара на вершине горы растрачивала скудные остатки энергии на рассылку сообщений сородичам, ее новый член команды с интересом изучал двух аборигенов, с тревогой ожидавших, когда же их кровную родственницу перестанет выворачивать наизнанку. Мара не возражала. Выделять ему для этого слишком много энергии не пришлось — ее братья, как всегда, были открыты нараспашку. Безопаснику они понравились — он действительно захотел стать частью этого мира. Жить, а не поддерживать жизнедеятельность. И, естественно, тотчас вцепился в Мару, требуя отчета о ее собственном опыте внедрения. Опыт его поразил. Особенно тот факт, что у латий высшей касты за столь краткий срок могут одновременно воскреснуть давно и успешно изничтоженные эмоции и сформироваться раздвоение личности. Умная оказалась особь, перспективная. Не чуждая духа экспериментаторства, но не утратившая врожденного чувства долга.

Спустившись с горы, Мара напиталась энергией сородичей, впервые за несколько лет переданной ей осознанно. Она была готова в любой момент уничтожить безопасника, осмелься он только подумать о причинении вреда человеку, добровольно впустившему его в свое тело. Но такой вариант развития событий даже тенью не пронесся по поверхности сознания латии. Конечно, второй спасенный в этом отношении оказался более безопасной личностью — его-то она запрограммировала не причинять вреда людям. Но, безопасник заставил ее задуматься о многом, что раньше, если и приходило в голову, то ненадолго и поверхностно. А ведь он оказался прав: она переживала самое настоящее раздвоение личности. Значит, вскоре ее непременно настигнет вопрос: от какой из двух она смогла бы отказаться, чтобы покончить с самой проблемой? Естественно, координатор высшего уровня приложения умеет избавляться от неудобных вопросов. В связи с чем, тотчас рождается новый: а сколько в ней осталось от того координатора? И, может, стоит уже прекратить поминать его за недостаточностью конструктивизма в таком подходе?