Берег Стикса - Далин Максим Андреевич - Страница 45

• Предыдущая
• 45/60
• Следующая

Лариса не помнила, как добралась до костюмерной и что говорила Свете. Она слегка пришла в себя только на улице, от мороза и свежего запаха ночи, который показался ей восхитительным. У Ларисы ломило всё тело и ныл висок, тошнило так, будто кто-то засунул в неё руку и пытался вывернуть её тело наизнанку.

— Так он тебе что, угрожал? — в Светином голосе сочувствие мешалось с недоверием. — Такой корректный дяденька…

— Я не знаю. Это было… вполне корректно, — Лариса чуть усмехнулась через силу. — Он ничем конкретно не угрожал. Просто предупредил, что я могу влипнуть… А я поняла, что уже влипла. Коготок увяз — всей птичке пропасть.

— Да почему — влипла? Место как место. Что тебя колбасит, не понимаю?

— Света, ну подумай чуть-чуть! Каким местом это место нормальное?! Почему они все такие отвратительные?! И контракт этот…

Света пожала плечами.

— Знаешь что, Ларка… ты просто переутомилась. И накручиваешь себя. На всё надо смотреть проще, проще и веселее. Человек сам творец своего настроения. В общем, хочешь быть счастливой — будь и дели всё на шестнадцать…

Хороший совет, вмешалось новое «я». Ну да, добавило старое. Настоящей современной женщине, счастливой и весёлой, должно быть наплевать на Эдуарда.

Я — не настоящая современная женщина, заключила Лариса. Я — сумасшедшая. У меня начинается паранойя. Мне кажется, что меня убивают.

Мне очень, очень страшно. Кажется, покончить с собой не так страшно, как дать себя убить.

Я дошла до ручки.

Двор Ларисиного дома был как картонная коробка, промёрзшая насквозь и наполненная сумерками. Фонарь не горел; редкие жёлтые квадраты света из окон примёрзли к обледенелым газонам. Только свернув во двор с улицы, Лариса ощутила эту крадущуюся жуть, этот прицеливающийся взгляд неизвестно чего. «Ну да, — сказал с холодной иронией голос в голове. — Эдуард наводит на тебя порчу. Это и есть твои неприятные последствия. Больше общайся с Тошей и с его Риммой»… Лариса усмехнулась, но ускорила шаги.

— Девушка, а который час? — спросил из темноты надтреснутый глумливый голос.

Лариса невольно вздрогнула.

— Не знаю, уже за полночь, — быстро сказала, не оборачиваясь. Торопливо пошла к подъезду.

— Девушка, а как вас зовут? — окликнул тот же отвратительный голос совсем рядом.

Лариса промолчала. Уже открывая дверь, чтобы зайти в парадную, она услышала за спиной:

— Ларочка, а Ларочка! Поужинаем вместе, а? — и это чмоканье под конец фразы, от которого Ларису передёрнуло с головы до ног.

Она захлопнула дверь за собой, задыхаясь, взбежала по лестнице, еле попала ключом в замочную скважину. Однако, кто бы ни был этот уличный хам, за ней он не пошёл.

Только это чмоканье уже хранилось у неё в фонотеке. Там, в каталоге этих голосов: охранника, Эдуарда, дамы-тролля — интересно, она тоже так причмокивает? Пароль какой-то…

Он хотел показать, что знает Ларису и знает Эдуарда. И что…

Лариса выпила виски. И ещё немножко выпила. Нужно было хоть чем-то заглушить этот тошный ужас, замешанный на беспомощности.

— Да вот, пью, — сердито сказала она Ворону на афише. — Я осталась одна, мне страшно, а ты мне снишься как-то по-дурацки. Пугаешь меня ещё больше. Хоть бы пожалел.

Ворон молчал и улыбался. Это был другой Ворон, не из страшного сна. Ворону на афише было двадцать лет, он ещё не пробовал героин и ничего не знал про новую Ларисину работу.

Лариса тронула пальцем его бумажную щёку. Закурила и наугад вытащила диск с подставки. Включила музыку.

— … Умершие во сне не заметили, как смерть закрыла им очи, — запел Бутусов. — Умершие во сне коротают за сплетнями долгие ночи.

Умершие во сне не желают признать, что их слопали мыши.

Умершие во сне продолжают делать вид, что они дышат…

Холодная волна накрыла Ларису с головой. Она опустила руку с тлеющей сигаретой.

— …Боже мой, не проси танцевать на погосте! — пел Бутусов голосом, отчего-то ужасно похожим на голос Ворона, или сам Ворон пел песню Бутусова. — Боже мой, говори, по возможности, тише!

— Вы что, меня предупреждаете? — растерянно спросила Лариса Бутусова и Ворона вместе.

— Умершие во сне не видят, как черви изрыли их землю.

Умершие во сне продолжают делать вид, что они дремлют… — пел чудесный голос встревоженного друга.

Лариса рывком протянула руку и выключила музыкальный центр. Оператор тут же поставил только что смонтированную ленту — эти мёртвенные лица, бледные, пустые, бугристые, с мутными голодными глазами… Умершие во сне продолжают делать вид, что они дышат…

Какими способами можно убедить капризных девушек выполнить долг перед солидной фирмой?

Кошка сдохла, хвост облез, кто промолвит, тот и съест. Ни в коем случае не заказывать в зале блюда и напитки. Поужинаем вместе?

Лариса встала, шатнулась, чуть не упала, ушибла бедро о край кухонной мойки, налила себе почти полстакана виски и выпила залпом. Тяжело опустилась на стул, чувствуя во всём теле горячую ватность. Облокотилась на стол и положила голову на руки…

…Она вошла в полутёмный коридор, выложенный кафелем, с тусклой лампой дневного света, с полом в выщербленных каменных плитках. У стены стояла больничная каталка с телом, прикрытым простыней — и это было тело охранника, потому что из-под простыни торчали его начищенные ботинки. Охранник был мёртв, но караулил, выжидал момент, когда Лариса подойдёт поближе, чтобы…

Чтобы — что?

Он был ужасно голоден.

Лариса замерла в тупом беспомощном оцепенении. Двери в коридор распахнулись, мёртвый Ворон в чёрном свитере и джинсах, в которых его хоронили, протянул ей руку и крикнул:

— Ларка, бежим отсюда!

Они выскочили через какое-то место, напоминающее операционную — может, зал для вскрытий — и другой коридор, заставленный каталками с голыми трупами, на грязную лестницу, а потом — на ночную улицу. Пальцы Ворона были холодны и тверды, как резина на морозе, но от него исходила какая-то странная, тяжело описуемая тёплая сила — и Лариса не выпускала его руки.

Они пробежали больничный двор, в котором стояли заиндевевшие «РАФы» скорой помощи, попали на кладбище, прекрасное морозной ночью, как парк, освещённый холодной луной, пробежали его насквозь; Лариса задыхалась от жестокого мороза, дыхания Ворона было не видно или он не дышал…

Улица около кладбища была пуста, и Ворон обернулся к Ларисе, улыбнулся и подмигнул, и она поняла, что опасность почти миновала, но тут шикарный чёрный лимузин, похожий на катафалк, на дикой скорости вылетел из-за угла прямо на них. Лариса успела увидеть расширенные вишнёвые зрачки Ворона, в последний момент перед тем, как он выдернул руку и оттолкнул её в сторону.

Падая, Лариса ещё видела, как тело Ворона врезалось в ветровое стекло и скатилось под колеса, и слышала визг тормозов и хруст костей, и водитель притормозил, остановив задние колёса на переломанных рёбрах Ворона, и, опустив стекло, улыбнулся.

За рулём сидел Эдуард.

Лариса проснулась от собственного крика. Еле-еле брезжил рассвет. Все кости ломило от неудобной позы; голова раскалывалась, но была на удивление ясна. Лариса не без труда добрела до ванной, чтобы принять душ. Некоторое время постояла перед зеркалом, разглядывая чёрные круги под собственными глазами. Усмехнулась, ушла в кухню варить кофе. Она пила кофе в тишине, так и не осмелившись включить музыкальный центр. Потом закурила и задумалась.

Ты с ума сходишь, сказало новое «я». И скоро сойдёшь такими темпами. Только сумасшедшие во всём видят тайные знамения. Знаешь, милочка, в чём твоя беда? Ты никак не можешь смириться с тем, что твой парень мёртв. Что нет его уже. Нигде. Вот это тебе надо принять. А ты слушаешь психов и сама потихоньку дуреешь. И от тоски готова принимать галлюцинации за откровения свыше.

Я, действительно, не могу смириться, сказало старое «я». Я неверующая, но я не верю и в это «нигде». И он был не только моим парнем, видишь ли. Он был моим другом, моим близким другом — многие женщины могут таким похвастаться?! Мы были двумя бойцами в одном строю, мы дрались за себя, сколько могли, нас не понимали, нас принять не хотели, нас слишком мало любили, а мы спиной к спине дрались за право быть услышанными и увиденными… и любимыми… и я выжила, а он погиб. Мужчины не так терпеливы и терпимы, им конформизм ненавистен, они смиряться не умеют… и он использовал героин, как обезболивающее, когда открывались раны.

• Предыдущая
• 45/60
• Следующая