Захвачненные (ЛП) - Уайлдер Джасинда - Страница 8
- Предыдущая
- 8/67
- Следующая
— Полегче, мальчик… спокойно. Вот именно... просто позволь мне… — я протягиваю ему морковь, сжимая недоуздок и заводя руку для броска, медленно приближаюсь.
Я могла бы просто оставить коня здесь, но в изгороди есть ещё несколько обрушившихся участков, через которые, если Генри их найдёт, он сможет убежать совсем. Слишком длинная изгородь! Слишком большое пространство. Всё это – слишком для меня. Но это земля, которая принадлежала семье Тома на протяжении ста лет, и это всё, что у меня осталось от мужа, кроме Томми. Я не могу продать землю. И я не знаю, куда пойду, если сделаю это.
Поэтому я приложу все силы, чтобы сохранить землю, позаботиться о лошадях, посеять траву для них и хлопок, собрать урожай, связать его в тюки и продать. Однако это слишком для меня, я одна не в силах заниматься всем этим, и я также не могу позволить себе нанять кого-то в помощники. Сарай разваливается. Изгородь рушится. Дом дряхлеет…
Все разваливается на части.
Я разваливаюсь на части.
Генри Восьмой ржёт и, пританцовывая, пятится, как только оказывается в пределах моего досягания, качает головой и отворачивается. Я тянусь за ним, а он снова уносится прочь.
Мы повторяем эти маневры еще минут двадцать, пока, в конце концов, я не ловлю его.
Я проклинаю все на свете и рыдаю от отчаяния. Швыряю морковку на землю, бросаю поводья и падаю на колени. Глубоко вздыхаю, успокаиваясь, а затем медленно встаю:
— Отлично, ты, осёл! Вот и оставайся тогда здесь!
Я вытираю пот со лба, трава царапает голую кожу моих ног. Я разворачиваюсь и ухожу. И, конечно же, слышу позади топот огромных копыт. Генри толкает меня в плечо, снова издавая ржание. Я останавливаюсь, и тогда конь кладет свой подбородок мне на плечо. Такой вот он – в одну минуту ведёт себя, как сволочь, а в следующую уже становится послушным, требуя ласки. Я поворачиваюсь и прижимаю лицо к его горячей толстой шее, обняв ее рукой. Он стоит, позволяя мне удерживать себя. Минуту я позволяю себе поплакать, держась за коня, на поимку которого потратила целый час. Спустя несколько минут я успокаиваюсь, вытирая слезы.
Генри, наконец, позволяет мне накинуть на него поводья, и, так как мы в доброй полумиле от ворот, я отцепляю свинцовый крючок с одной стороны недоуздка, чтобы соединить концы повода с противоположной стороны, создавая импровизированную уздечку. Генри – удивительный конь. Безнадежный для перевозки грузов и тягловой работы, но обученный всему под седлом, включая выездку на охоту, в том числе и английскую. Но когда он без всадника, он настоящий бунтарь. Однако стоит посадить к нему на спину наездника - и Генри становится ласковым, нежным и надежным. Я хватаюсь обеими руками за его гриву, пытаясь прыгнуть так высоко, как могу, ложусь ему на спину, перекидываю другую ногу на противоположную сторону. Я регулирую седло, подталкивая его пяткой, чтобы расположить в нужном направлении. Цокаю, и Генри пускается плавной рысью.
Мы добираемся до ворот, идущих от северного пастбища к центральному прогону, между домом, сараем и загонами. Хэнк и Ида уже ждут меня там. Хэнк открывает для меня ворота и захлопывает их, когда я загоняю через них Генри.
— Этот мальчик опять доставил тебе неприятности? — спрашивает мужчина. Хэнк высокий и статный, несмотря на свой возраст, его седые волосы по-прежнему густые, ярко-голубые глаза ясные и умные. А лицо обветренное, испещренное морщинами.
Я покачнулась и плавно соскользнула на землю:
— Да, он выбил часть забора и ускакал. Я потратила час, преследуя его глупую задницу.
Хэнк похлопывает Генри по шее и забирает у меня поводья:
— Тебе следует вести себя лучше, ты, большой идиот! Порой я ненавижу, что у нас с тобой одно имя на двоих.
Генри качает головой и топает копытом, словно отвечая.
Хэнк смеясь, уводит лошадь на прогулку:
— Давай, пошли, мальчик!
— Я запру его в конюшне на то время, пока мы не заделаем забор. Как думаешь, кто-нибудь еще из животных может попытаться сбежать? — спрашивает меня Хэнк.
— Нет, — отвечаю я. — Остальные слишком ленивы для прыжков. Генри же не сломал весь забор, ему было достаточно просто перепрыгнуть через образовавшуюся брешь. Я починю все завтра.
— Завтра должны привезти сено. Мои внуки приедут на этой неделе. Один из них поможет вам.
Мне хочется плакать, как представлю, сколько работы я должна сделать, но не могу. Я просто киваю:
— Спасибо, Хэнк.
Он машет мне рукой и говорит, растягивая слова:
— Ага.
Ида держит Томми на руках. Он вопит, как сумасшедший, дергается и пытается дотянуться до меня.
— Он никак не хочет успокаиваться, Рейган. Я даже не знаю, что еще сделать. Я покормила его, поменяла подгузник, поиграла с ним... Я думаю, он просто хочет к тебе.
Я забираю своего сына из рук Иды, и он тут же успокаивается и кладет свою голову мне на плечо:
— Ма. Ма. Ма, — бормочет он. — Лошадка, — он указывает на Генри, бегущего вдалеке.
Я похлопываю Томми по подгузнику, по привычке покачивая его из стороны в сторону:
— Да, малыш. Лошадка. Это Генри.
Я чувствую, как Томми становится вялым и отяжелевшим. Сейчас только восемь тридцать вечера, он долго спал днем, но из-за плача, наверное, устал.
Улыбнувшись Иде, я поворачиваюсь в сторону дома:
— Спасибо, Ида. Я заберу его внутрь. Жаль, что он принес тебе так много неприятностей.
Ида - кроткая и изящная женщина, слишком нежная для суровой техасской фермерской жизни, лишь улыбается:
— Он никогда не приносит хлопот, дорогая. Иногда, он просто скучает по своей маме, вот и все.
Меня охватывает чувство вины:
— Ну, я ведь весь день в поле, и он редко видит меня.
Ида качает головой и похлопывает меня по руке:
— Ты делаешь всё, что можешь, милая.
— Но иногда всего, что я делаю - недостаточно, — я не хотела говорить об этом, но это правда.
— Делай, что в твоих силах, а остальное оставь Богу, — говорит она.
— Я отдала Богу все, что имела, а он забрал у меня моего мужа, — я слышу, как горько звучит мой голос, но ничего не могу с собой поделать.
Ида обнимает меня.
— Я знаю, милая. Я действительно хотела бы помочь тебе, очень бы хотела.
Я обнимаю ее свободной рукой, а затем отхожу:
— Я знаю. Еще раз спасибо.
— Увидимся завтра. — Ида уходит по грунтовой дороге к Хэнку, ждущему ее в их старом красном пикапе.
Я захожу с Томми в дом, вытираю слезы с детских щек, кладу его в кроватку и настраиваю потолочный вентилятор, чтобы воздух в комнате стал прохладней. Вентилятор включен на максимальную мощность, но даже такому сильному вентилятору не по плечу создать прохладу в этом огромном старом фермерском доме. Я наблюдаю, как Томми засыпает, мой сладкий мальчик, мое напоминание.
Вдруг я слышу тихий стук в дверь, и мое сердце замирает. Хэнк и Ида уехали домой, и если бы они вернулись, то не стали бы стучаться, всю жизнь проживая по соседству. Я не могу думать ни о ком другом, кто может стучаться в дверь – только не сейчас!
Я осторожно закрываю дверь комнаты Томми и спускаюсь вниз. Перед входной дверью я замираю, руки дрожат, мне кажется, я не в состоянии повернуть ручку… Наконец, я набираюсь мужества и открываю ее.
— Сержант Брэдфорд, — я делаю шаг назад, открываю дверь нараспашку. — Входите!
Он стоит передо мной в парадной форме. Я помню, как Том называл ее «Синее платье Ди»: рубашка цвета хаки с коротким рукавом, галстук, ремень и синие брюки с красной полосой снизу. Брэдфорд проходит в дом, его спина застывшая и напряженная, глаза автоматически обводят комнату. Как только он переступает порог, сразу снимает фуражку, вдруг заметно колеблясь.
— Я знаю, что уже поздно, — говорит он, избегая моего взгляда. — Но я хотел... Я должен был приехать лично. Я не мог просто позвонить вам.
Мой желудок скручивается в узел, а сердце перестает биться:
— Его нашли? — я не смею надеяться. Не смею. Не могу.
- Предыдущая
- 8/67
- Следующая