Джон Найтингейл. Страницы из дорожного блокнота (СИ) - Дубинина Мария Александровна - Страница 3

Инстинкты сработали быстрее сознания, и я выстрелил наугад, истратив оба заряда. С неба упала тень, оказавшаяся вовсе не птицей, как я полагал сначала, а черноволосым призраком с развевающими одеждами-крылами за спиной. Когда тварь издавала свой жуткий вопль, ее миловидное лицо мистическим образом менялось, становясь отвратительным старческим ликом. Белесые подслеповатые глаза ее с припухшими красными веками безумно вращались, и я отступал все дальше и дальше, пока не упал, испуганный и оглушенный. Зажмурившись, я отчаянно выкрикнул:

— Убирайся в ад, дьявольское отродье!

Тень нависла надо мною, я видел это даже сквозь сомкнутые веки. Облако нереальной жути накрыло меня, внушая панический страх и лишая воли к сопротивлению, и я скорее почувствовал, чем услышал бессвязный шепот, раздавшийся прямо в моей голове.

"Чужой... Он чужой... Чужой..."

Оцепенение пропало. Едва сдерживаясь от позорных рыданий, я еще долго лежал без движения, глядя в звездное небо.

Я ушел опозоренный. Никто не сказал мне этого, но я знал, что подвел их. Обещал защиту и не добился ничего. Никакой жизненный опыт, даже такой богатый на события, как у меня, не способен защитить от сил потустороннего мира, ибо он априори могущественнее каждого из нас. Я был самонадеян и жестоко поплатился за свою гордыню. Судьба преподнесла мне новый важный урок, и мне оставалось лишь смиренно принять его, печалясь лишь о маленьком Гае, для которого я сделал все, что мог, но все же, кажется, недостаточно.

Много позже, уезжая из гостиницы, я стал свидетелем разговора, ввергнувшего меня в беспросветное уныние.

Борясь с ветряными мельницами, я потерпел неизбежный крах.

В ночь перед моим отъездом в возрасте шестнадцати лет скоропостижно скончался Джед Уолш...

*Эрина=Ирландия

** Ar an cnoc — на холме (ирл.)

***daidí — папа (ирл.)

Страница вторая.

Осенние костры.

Иногда я невольно задаюсь вопросом, что подумают случайные читатели сего дневника о душевном здравии его автора? Не подкрепленные весомыми доказательствами, записи эти вряд ли найдут понимание в глазах современного общества, и мне остается лишь надеяться, что для кого-то они послужат не только занимательным чтивом в длинные предрождественские вечера, но и приоткроют тонкую вуаль тайны над событиями и явлениями, находящимися вне пределов человеческого понимания.

Итак, в настроении столь же хмуром, что и погода в последние дни октября, я пытался развлечь себя созерцанием красот деревенских пейзажей, путешествуя от селения к селению и беседуя со старожилами. Будь я энтузиастом, собирающим ирландский фольклор, непременно бы издал книгу, по объему не уступающую британскому словарю. Мне было любопытно слушать местные предания, мысленно пытаясь понять, что же из них произошло на самом деле, а что являлось лишь плодом народной фантазии. Такое немудреное развлечение и привело меня на дорогу, ведущую из Ард-Кнок в Маргейт-Лоу.

Дилижанс был полупуст, что, безусловно, скрашивало неблизкий путь до большой деревни, куда я направлялся в надежде успеть на ежегодную ярмарку народного ремесла. В своем последнем письме я клятвенно обещал любимой сестре Ханне привезти редкие сувениры для украшения каминной полки, которая, на мой взгляд, и без того ломилась от милых безделушек. Солнце золотило листву, и деревья вдоль дороги казались отлитыми из драгоценного металла, а трава — залитой жидким янтарем. Двигаясь с севера на юг страны, я словно убегал от холодов, оставляя подступающую зиму далеко за спиной.

— Дальше ходу нет! — крикнул кучер, натягивая поводья, — Поворачиваю на Роуэн Глинн!

Огорчению моему не было предела, однако, судя по карте, быстрым шагом деревни можно было достичь еще до наступления сумерек, и потому я, подхватив саквояж, отправился дальше пешком. Не будучи опытным путешественником, продвигался я медленнее, чем хотел бы, часто останавливался и сверялся с запутанной картой, практически бесполезной в этой, глухой и лесистой, части Ирландии. Тонкие линии дорог петляли в зеленом массиве, то обрываясь внезапно, то упираясь в точки с незнакомыми мне названиями. Стоило спросить кучера, почему дилижанс свернул с пути так рано, и почему пассажиров о том заранее не известили. Впрочем, это уже имело мало значения — я остался один на один с увядающей природой и листом непригодной бумаги в руках. И все же положение мое отнюдь не было безвыходным, накатанная крестьянскими телегами колея вела меня вперед, и по ее состоянию я мог судить, что двигаюсь в правильном направлении.

Солнце меж тем неумолимо клонилось к закату. Красивое зрелище, но не для такого заплутавшего путника, как я. Саквояж мой, еще недавно казавшийся мне таким легким, точно налился свинцом, а колея уже не выглядела наезженной, как было в начале, наоборот, по мере моего продвижения она приобретала все более дикий вид, пока не превратилась в едва заметную стежку, усыпанную листьями. Поглядывая на красный диск солнца, стремительно исчезавший за верхушками деревьев, я впервые почувствовал острое беспокойство. И пугала меня вовсе не перспектива заночевать в лесу на голой земле, а что-то иное, пока непонятное мне самому. Назовите это интуицией, шестым чувством, нажитым горьким опытом, но надвигающаяся ночь внушала мне безотчетный страх. И в тот момент, когда погасли последние лучи дневного светила, тропа вынесла меня на опушку, и с облегчением увидел в долине деревеньку, ничуть не похожую на ту, которую я надеялся найти, но все же как никогда вожделенную.

Никто не вышел меня встречать, единственная улица с утоптанной площадкой в центре пустовала, впрочем, это можно было легко списать на поздний час. Я повернул к ближайшему дому с намерением просить о ночлеге, когда услышал за спиной голос:

— Не живет там никто уж поди лет десять.

Я повернулся и торопливо приподнял шляпу, приветствуя женщину в национальном домотканом платье.

— Я сбился с пути, подскажите, где я? Мне надо в Маргейт-Лоу на ярмарку.

— В Маргейт-Лоу? Далеко же Вы забрались, мистер, — она хрипло рассмеялась, — Если сейчас пойдете, то и к утру не доберетесь. Оставайтесь-ка здесь, а на заре парни подбросят Вас до Маргейт-Лоу.

У меня не оставалось иного выхода, как принять столь щедрое предложение.

Спасительницу мою звали Эйслин О"Доннел. Вслед за ней я вошел в самый крепкий и богатый дом из всех виденных мною в деревне, и все равно мне пришлось пригнуться в дверях, чтобы не удариться о притолоку. Хозяйка жила с сестрой, тихой скромной девушкой, еле слышно пролепетавшей приветственные слова и тут же скрывшейся в своей комнате.

— Неужели вы с сестрой живете одни? Где ваши родители? — спросил я, наблюдая, как споро Эйслин накрывает на стол.

Вблизи и при свете восковых свечей ее лицо утратило свежесть и юную привлекательность, что поразили меня при первой встрече. Только взгляд ее в свете лучин сиял все так же молодо и живо.

— Не побрезгуйте угощением, господин, — с улыбкой обратилась ко мне женщина, словно бы и не услышав мой вопрос, — Чем богаты, то и на стол ставим.

Я с удовольствием воздал должное густому овощному супу и дымящемуся ароматному рагу из картофеля с мясом.

— В жизни не ел ничего чудеснее! — от души похвалил я хозяйку, заметив, что та не притронулась к своей тарелке, не сводя с меня напряженного взгляда. Судя по всему, гости нечасто забредают в эти края.

— О, Вы еще не отведали нашего традиционного ирландского чая, — Эйслинн поднялась из-за стола, так и не отужинав, и я поспешил предложить свою помощь, однако получил отказ.

Оставшись в одиночестве, я обратил внимание на пустые ведра на лавке в дальнем углу, а во дворе заприметил старинный колодец, сложенный из огромных серых валунов. Это был мой шанс оказаться полезным и как-то отплатить сестрам за гостеприимство. Подхватив ведра, я вышел на улицу.