Запретное путешествие 2: Реквием (СИ) - "Има-тян" - Страница 77

Когда меня подвели к одной из клеток за лагерем, слёзы текли уже ручьями по щекам. Но я не издала ни единого всхлипа, держа всё в себе. Путы на руках в одночасье исчезли, а затем со скрипом отворилась дверь клетки, где я вдруг заметила Секвеллу, сидящую в дальнем углу. Слава Кетану, что хоть с ней всё нормально. Оружие моё в целях безопасности было изъято всё тем же берсеркером. Только собиралась присоединиться к напарнице, намереваясь добровольно войти во временное жилище, как меня резко схватили за подбородок и приподняли голову, заставив заглянуть в непроницаемые линзы чёрной маски. Слегка испугавшись, я растерялась, глядя на берсеркера перед собой. Тот же в это время провёл большим пальцем по щеке в том месте, где солёные слёзы проложили мокрую дорожку, после чего гортанно заурчал, ввергая в недоумение.

- Не показывай свою слабость, или тебя тут же убьют, – неожиданно изрёк он, удивив ещё больше.

- Мне уже всё равно, что будет дальше. Главное, я предупредила сына и выполнила поставленную задачу.

От чего-то мне и правда было плевать, даже на то, что сейчас стою и откровенничаю с представителем вражеского племени, которое в любой момент одним взмахом копья может лишить жизни и меня, и аттурианку. Плевать, что подумает этот берсеркер, плевать, что он скажет. Сейчас мне всё равно. Маленькая надежда на то, что Йейинде-таки поймёт меня и перестанет ненавидеть, раскололась, как хрупкое стекло, в которое кинули большую каменюку злобы.

- Разве стоило того, чтобы рисковать и лететь сюда, ради всего этого? – снова вопрошал берсеркер, продолжая удерживать за подбородок.

- Да! – на полном серьёзе ответила я, понимая, что в глазах этого самца я явно выгляжу невменяемой бпе, которая пошла на отчаянный поступок, не ценя свою собственную шкуру.

- Храбрая и одновременно глупая самка, – выплюнул свои выводы берсеркер и с силой оттолкнул меня, словно презирал в эту минуту. А потом одним жестом руки приказал залезать в клетку, после чего сразу закрыл дверь, повесив большой квадратный замок с секретным кодом.

- Ну и скажи на милость, в твоих планах было учтено, что нас посадят в крохотную коморку два на два? – возмущённо и раздражённо отозвалась Секвелла из дальнего угла, метая молнии из раскосых глаз. – Теперь сиди и гадай, то ли нас убьют, то ли скормят своим псинам!

- Хватит паниковать, – как-то совершенно спокойно произнесла Эврид, сжавшись в комочек и поджав колени к себе. – Скажи спасибо, что вообще живой осталась. Нас здесь продержат не долго. Всего месяц.

- Что? Всего месяц?! Да ты издеваешься! – загорланила аттурианка, вскакивая с насиженного места, и приблизилась на несколько шагов к яутке, стараясь не стукнуться головой об низкий корпус клетки. – И на кой к’жит меня дёрнуло лететь с такой чокнутой самкой?! Лучше бы меня на Аттуре в карцер посадили, чем здесь прозябать, – продолжала бубнить Секвелла, плюхнувшись пятой точкой на пол.

Мучительно воздев глаза к небу, Эврид тяжело вздохнула. Вернулась-таки та самая занудливая Секвелла, которую она знала прежде. Ещё и ко всему прочему добавился тот факт, что она не только стерва, но и нытик. Ох, и угораздило ей связаться с этой аттурианкой. Но главная миссия всё же выполнена и, хоть и немного, но грела израненную душу. Однако обиду и отчаянье из-за непонимания сына, которые так скрежетали по сердцу, никто не отменил. Эврид хотелось схватиться за валары и заорать на всю округу, чтобы выплеснуть наружу клоаку чувств, так распирающую нутро.

Отвлекло яутку от самобичевания непонятное шарканье по камням. Встрепенувшись и обернувшись в сторону шума, самка так и замерла, узрев приближающегося сына. Сердце её предательски подпрыгнуло от внезапной волны радости и застучало по рёбрам, рвясь к тому, кто неминуемо приближался. Когда же молодой воин подошёл ближе, он сразу присел на корточки и молча уставился на мать, с надеждой в глазах вцепившуюся руками в прутья клетки. Её губы промолвили его имя, но не издали и звука, даже шёпота не произвели.

- Значит, ты подчинялась этим убийцам, чтобы выжить, наплевав на собственную гордость? – грубым, презренным тоном заговорил Гашинд, клацнув бивнями друг об друга. На что Эврид незамедлительно закивала. – Не могу поверить в то, что ты, мама, так просто согласилась быть с аттурианцами. Да ещё и лечь под одного из них! От тебя разит их смердящим и гнусным запахом.

Поведя жвалами, воин презренно фыркнул и поморщился, сузив глаза. Что до Эврид, то она чувствовала, словно её окатили самой вонючей, противной грязью. Каждое слово сына резало слух и впивалось клинком в сердце, а последняя фраза принесла такую боль, словно этот самый незримый клинок воткнулся в грудину и проломил рёбра, добравшись до сжимающегося от отчаяния сердечка. Руки сами отпустили прутья, которые она до селе сжимала с остервенением. Самке до безумия захотелось опустить взор, или просто провалиться сквозь землю, чтобы не слышать такие оскорбительные речи от собственного сына, чтобы не чувствовать такую всепоглощающую вину и угрызения совести из-за своих свершённых ошибок и своей слабости.

- Да, я подчинилась аттури и стала его рабыней, хоть и обязана ему жизнью, – собравшись с мыслями, начала Эврид. – Да, я опустилась до самого низа, наплевав на свою гордость и честь, что не приемлемо для яутжа. Да, я отдалась своему, так называемому Шикло, – более уверенней проговорила она. – Но это всё ради того, чтобы найти тебя, Йейинде! – вдруг перешла на шёпот самка и вновь взглянула на воина перед собой. – Ради того, чтобы увидеть тебя, узнать, что ты жив и здоров. Знать, что самое родное существо, продолжение рода моего погибшего Рла, который хранит в себе его частичку памяти, всё же не оставил меня, не отправился к Кетану. А взамен я получила лишь презрение и оскорбления. После такого и жить не хочется.

- Что бы ты ни говорила, мама, – проурчал Гашинд, опустив голову, – но всё равно не могу простить тебе того, что ты якшалась с убийцами отца. Как ты могла?! – внезапно прогорланил он, подавшись вперёд. – Как ты могла опуститься до такого и предать память об отце?! Попади ты обратно на Науд-Аурит’сеней, тебя тотчас казнили на площади за предательство и из-за такого позора!

- Тебя бы ждала та же участь, окажись ты на родной планете, сын, – сощурилась Эврид, ощущая, как обида сменяется злостью. – Потому что наши Старейшины и тебя бы записали в ряды Предателей, узнав, что сейчас ты находишься в подчинении у берсеркера. Ведь по законам Кодекса это не допустимо! А кто пренебрегает законами Кодекса Чести, тот однозначно и бескомпромиссно приговаривается к смертной и позорной казни у всех на виду. Старейшины даже не поинтересуются, почему ты или я так поступили. Они будут слепо действовать по правилам, как роботы, запрограммированные выполнять определённые приказы, а если осекутся, сразу самоликвидируются, дабы не замарать свою честь.

- Ты, смотрю, настолько долго общалась с этими аттурианцами, что они успели тебе мозги промыть и втюхать свою точку зрения насчёт наших древних устоев яутжа.

- А по-моему, это тебе успел промыть мозги эта «псина». И настроить против матери, говоря, что она предала. Если бы я предала тебя, Йейинде, то не стала бы рисковать жизнью и лететь сюда, чтобы предупредить о нападении. Я бы не грезила мыслью о том, чтобы вырваться из плена аттурианца и найти сына, чего бы мне это не стоило и сколько бы это не заняло времени. Потому что я дорожу тобой, Йейинде… как бы ты меня не презирал.

Тяжело вздохнув, яут потупил взгляд, а спустя минуту поднялся в полный рост и развернулся полу боком, вновь посмотрев на мать.

- Будете сидеть здесь, пока Кар’луур не отдаст распоряжение насчёт вас, – сколько же холода было вроде бы в простых словах воина, но и это смогла уловить убитая горем и страданиями яутка. – И к слову, – снова заговорил яут, уже отвернувшись и собираясь уйти, глядя на собеседницу через плечо, – моё имя теперь Гашинд!

Провожая взглядом удаляющегося сына, Эврид готова была устроить истерику, побиться головой о прутья и зареветь навзрыд, чтобы вся печаль, вся угнетающая скорбь и обида вылились через горячие слёзы, пытаясь хоть как-то излить скопившуюся горечь внутри, да только не было этих слёз, она пролила их уже неисчислимое количество раз. Было настолько больно, что хотелось спрятаться от окружающего мира, скрючиться калачиком в дальнем углу клетки и умереть с голоду и жажды. Вся надежда на лучшее, на понимание сына и хороший исход затеи, канула в пучину отчаянья, обрушилась большими валунами со склона горы радости и упала в глубокие и тёмные воды самобичевания, вины и печали. И Эврид уже было плевать, что её ждёт дальше, даже если ей придётся умереть, было всё равно. Уж лучше так, чем быть отвергнутой всем миром.