Русские народные сказки (Илл. Р. Белоусов) - сказки Народные - Страница 19

— Иван-царевич, — сказал конюх, — у твоей матери скоро народится дочь, а тебе сестра; будет она страшная ведьма, съест и отца, и мать, и всех подначальных людей. Если хочешь от беды избавиться, ступай попроси у отца что ни есть наилучшего коня и поезжай отсюдова куда глаза глядят.

Иван-царевич прибежал к отцу и сроду впервой заговорил с ним. Царь так этому возрадовался, что не стал и спрашивать, зачем ему добрый конь надобен. Тотчас приказал что ни есть наилучшего коня из своих табунов оседлать для царевича. Иван-царевич сел и поехал куда глаза глядят. Долго-долго он ехал. Наезжает на двух старых швей и просит, чтоб они взяли его с собой жить.

Старухи сказали:

— Мы бы рады тебя взять, Иван-царевич, да нам уже немного жить. Вот доломаем сундук иголок да изошьем сундук ниток, тотчас и смерть придет!

Иван-царевич заплакал и поехал дальше. Долго-долго он ехал: подъезжает к Вертодубу и просит:

— Прими меня к себе.

— Рад бы принять, Иван-царевич, да мне жить остается немного. Вот как повыверну эти дубы с корнями, тотчас и смерть моя!

Пуще прежнего заплакал царевич и поехал все дальше да дальше. Подъезжает к Вертогору; стал его просить, а он в ответ:

— Рад бы принять тебя, Иван-царевич, да мне самому жить немного. Видишь, поставлен я горы ворочать; как справлюсь с этими последними, тут и смерть моя!

Залился Иван-царевич горькими слезами и поехал еще дальше. Долго-долго ехал; приезжает, наконец, к Солнцевой сестрице. Она его приняла к себе, поила-кормила, как за родным сыном ходила. Хорошо было жить царевичу, а все нет-нет, да взгрустнется, захочется узнать, что в родном дому делается. Взойдет, бывало, на высокую гору, посмотрит на свой дворец и видит, что все съедено, только стены остались! Вздохнет и заплачет. Раз этак посмотрел да поплакал — воротился, а Солнцева сестра спрашивает:

— Отчего ты, Иван-царевич, нынче заплаканный?

Он говорит:

— Ветром в глаза надуло.

В другой раз опять то же. Солнцева сестра взяла, да и запретила ветру дуть. И в третий раз воротился Иван-царевич заплаканный, да уж делать нечего — пришлось во всем признаться. И стал он просить Солнцеву сестру, чтоб отпустила его, добра молодца, на родину понаведаться. Она его не отпускает, а он все упрашивает: наконец упросил-таки. Отпустила его на родину понаведаться и дала ему на дорогу щетку, гребенку да два моложавых яблока: как бы ни был стар человек, а съест яблочко — вмиг помолодеет!

Приехал Иван-царевич к Вертогору, всего одна гора осталась. Он взял свою щетку и бросил во чисто поле: откуда ни взялись, вдруг выросли из земли высокие-высокие горы, верхушками в небо упираются; и сколько их тут, видимо-невидимо! Вертогор обрадовался и весело принялся за работу.

Долго ли, коротко ли — приехал Иван-царевич к Вертодубу, всего три дуба осталось. Он взял гребенку и кинул во чисто поле: откуда что — вдруг зашумели, поднялись из земли густые дубовые леса, дерево дерева толще! Вертодуб обрадовался, благодарствовал царевичу и пошел столетние дубы выворачивать.

Долго ли, коротко ли — приехал Иван-царевич к старухам, дал им по яблоку. Они скушали те яблоки и вдруг помолодели, словно никогда старухами не бывали. На радостях подарили они царевичу такой платочек: как махнешь платочком — станет позади целое озеро!

Приезжает Иван-царевич домой, сестра выбежала, встретила его, приголубила:

— Сядь, — говорит, — братец, поиграй на гуслях, а я пойду обед приготовлю.

Царевич сел и бренчит на гуслях. Выполз из норы мышонок и говорит ему человеческим голосом:

— Спасайся, царевич, беги скорее! Твоя сестра зубы точит.

Иван-царевич вышел из горницы, сел на коня и поскакал назад, а мышонок по струнам бегает: гусли бренчат, а сестра и не ведает, что братец ушел. Наточила зубы, бросилась в горницу, глядь — нет ни души, только мышонок в нору скользнул.

Разозлилась ведьма, так и скрипит зубами и пустилась в погоню.

Иван-царевич услыхал шум, оглянулся — вот-вот нагонит сестра, махнул платочком и стало голубое озеро. Пока ведьма переплыла озеро, Иван-царевич далеко уехал.

Понеслась она еще быстрее… Вот уж близко! Вертодуб угадал, что царевич от сестры спасается, и давай вырывать дубы да валить на дорогу. Целую гору накидал, нет ведьме проходу! Стала она путь прочищать, грызла, грызла, насилу продралась, а Иван-царевич уже далеко.

Бросилась догонять, гнала-гнала; еще немножко — и уйти нельзя! Вертогор увидал ведьму, ухватился за самую высокую гору и повернул ее как раз на дорогу, а на ту. гору поставил другую. Пока ведьма карабкалась да лезла, Иван-царевич ехал да ехал и далеко очутился.

Перебралась ведьма через горы и опять погналась за братом. Завидела его и кричит:

— Ну, теперь не уедешь от меня!

Вот близко, вот нагонит!

В то самое время подскакал Иван-царевич к теремам Солнцевой сестры и закричал:

— Солнце, солнце! Отвори оконце!

Солнцева сестра отворила окно, и царевич вскочил в него вместе с конем. Ведьма стала требовать, чтоб ей выдали брата головою:

— Пусть Иван-царевич идет со мной на весы, кто кого перевесит. Если я его перевешу, так я его съем, а если он перевесит, пусть меня убьет.

Пошли. Сперва сел на весы Иван-царевич, а потом и ведьма полезла. Только ступила ногой, как Ивана-царевича вверх подбросило, да с такою силою, что он прямо попал на небо к Солнцевой сестре в терема, а ведьма-змея ни с чем осталась.

БУРЕНУШКА

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь с царицею и была у них дочь Марья-царевна. А как умерла царица, то царь взял другую жену Ягишну. У Ягишны родилось три дочери: старшая об одном глазе, средняя — двоеглазая, а младшая — трехглазая. Мачеха невзлюбила Марью-царевну, одела ее в старое, затрапезное[16] платье, дала ей сухую краюшку хлеба и послала пасти коровушку-буренушку.

Царевна пригнала буренушку в чистое поле, в одно ушко к ней влезла, в другое вылезла, напилась-наелась, хорошо нарядилась; за коровушкой-буренушкой целый день ходит, как барыня. День на исходе, она нарядное платье — с плеч, затрапезное — на себя, пришла домой и краюху хлеба назад принесла, на стол положила.

«Чем она сыта?» — думает Ягишна.

На другой день дала Марье-царевне ту же самую краюшку и посылает с нею свою старшую дочь Одноглазку.

— Посмотри, чем сыта Марья-царевна, что она ест и что пьет?

Пришли в чистое поле. Говорит Марья-царевна:

— Отдохни, сестрица, полежи на травке.

Уложила ее, а сама приговаривает:

— Не гляди, глазок, закройся, глазок! Спи-спи, сестрица, спи-спи, родимая!

Сестрица заснула, а Марья-царевна встала, подошла к коровушке-буренушке, в одно ушко влезла, в другое вылезла, напилась-наелась, хорошо нарядилась и ходит весь день, как барыня.

Настал вечер. Марья-царевна нарядное платье — с плеч, затрапезное — на себя, будит Одноглазку и говорит:

— Вставай, сестрица, вставай, родимая, уж домой пора!

— Охти мне! — взгоревалась сестрица. — Я весь день проспала, ничего не видела; теперь мать забранит меня!

Ягишна заругалась на нее; поутру встает, посылает Двуглазку:

— Ступай посмотри за Марьей-царевною: что она ест и что она пьет?

Пришли девицы в чистое поле. Говорит Марья-царевна:

— Отдохни, сестрица, полежи на травке.

Двуглазка легла к ней на колени, а царевна стала приговаривать:

— Закройся, глазок, закройся, другой! Спи-спи, сестрица, спи-спи, родимая!

Сестрица закрыла глаза и проспала до самого вечера; так ничего не видела.

На третий день посылает Ягишна младшую дочь Троеглазку:

— Поди-ка, — говорит, — погляди, что Марья-царевна ест и пьет?

Пришла девица в чистое поле буренушку пасти. Говорит Марья-царевна:

— Сестрица, полежи на травке.