Деус Вульт! - Дагген Альфред - Страница 17

• Предыдущая
• 17/79
• Следующая

— Рад видеть тебя живым, кузен, — сказал он. — Раз уж ты выбыл из погони, не окажешь ли мне любезность? Помоги снять кольчугу и постереги ее, пока я не вернусь. Для схватки с этими недоростками хватит и щита.

Освободившись от тяжелого груза, он снова сел в седло. Промокшая от пота рубашка приятно охлаждала тело. Роберт улыбнулся и крикнул вдогонку, что турки обычно хранят золото в поясах, завязанных на талии. Рожер изрядно отстал от своих, но Жаку теперь было намного легче нести всадника, и вскоре он нагнал передних.

Увы, столь жалкое подобие погони могло присниться только в страшном сне. Лошади сбивались с рыси, устав скакать по холмам то вверх, то вниз, а люди бешено настегивали и пришпоривали их. Многие турки везли с собой вьюки. Это их и сгубило: на первой же миле они загнали коней до бесчувствия, и те встали. Паломники, оставшиеся пешими, собирали лошадей и отводили их в лагерь, но каждого пойманного турка приканчивали на месте. Рожер заметил высокого всадника в просторных белых одеждах, лошадь которого хромала на переднюю ногу, и поскакал за ним. Увидев погоню, тот начал хлестать и пришпоривать коня, а когда это не помогло, достал из-за пазухи кинжал и принялся колоть животное в бок. Наконечник копья Рожера, раскачивавшийся в шести футах от густого хвоста бедного животного, начал медленно подниматься. Когда расстояние сократилось, он ударил турка в спину, и все было кончено. Беглец взвизгнул и упал вперед, ткнувшись подбородком в шею лошади. Копье медленно пронзило его насквозь, и он свалился наземь. У турка были лук и колчан, но он так перепугался, что и не подумал отстреливаться. Рожер спрыгнул с коня, добил турка, вынул у него из пояса мешочек, спрятал его и трусцой поскакал вперед.

Более трех часов длилась погоня. Наконец кони паломников вытянули шеи, задрали хвосты и взмолились о пощаде. Только тогда Рожер направил Жака к лагерю. Он умирал от жажды и усталости, вся его одежда пропиталась потом, ремень щита натер запястье, а голень ныла от случайного ушиба, полученного при столкновении с другим всадником. Измученный Жак едва переставлял ноги, но оба они были живы, здоровы и даже не ранены. Видно, от голода и усталости Рожеру начало изменять зрение: воспаленные глаза каждую скалу принимали за церковь, а каждый куст — за турка… Юношу начали донимать все те же мысли. В конце концов, он убил шесть турок, и двоих из них в честном бою, лицом к лицу! Он дольше всех участвовал в погоне и даже снял доспехи, чтобы не упустить врага! И все же, все же… Он оставил герцога в самый разгар битвы, а еще раньше бросил друга, отчаянно нуждавшегося в помощи. Он вспомнил, как Гуго со стрелой в лодыжке, стоя на коленях, вытаскивал меч и смотрел, как он скачет мимо. Из-за его предательства убили храброго рыцаря. Рожер чувствовал себя так, словно нанес Гуго удар в спину. Он получил условное отпущение грехов и должен как можно скорее исповедаться. Каяться ли ему в трусости или ошибка, совершенная в пылу битвы, не считается грехом? А честь свою он разве не запятнал? Есть много способов нарушить вассальную клятву, и только об одном из них он никогда не помышлял: о прямой измене. Но Рожер бросил сеньора на поле битвы и решил не отдавать герцогу своего коня. С другой стороны, он убил шесть турок… Пока юноша добрался до лагеря, все его мысли много раз описали этот замкнутый круг.

Однако испытания еще не закончились. Петр бесследно исчез, и до ужина ему самому пришлось обмыть и растереть Жака, а потом отправить его пастись. Но лагерь был так основательно разграблен, что в нем почти не осталось ни еды, ни вина. Он унес с кухни герцога всего лишь краюху хлеба, кусок полусырой конины и кувшин воды, слегка разбавленной вином. Спал он на земле, завернувшись в плащ убитого воина, среди непогребенных тел.

Весь следующий день Рожер пытался приспособиться к изменившимся обстоятельствам. Он искал Петра Фламандца, спрашивал о нем каждого встречного, но и слуга, и вьючный пони как в воду канули; должно быть, оба погибли. У него остался только конь и оружие, да еще пятнадцать золотых монет, которые он забрал у турок, убитых им во время погони.

Вся армия выступала в поход на Иконий, столицу султаната неверных. Идти предстояло по следам отступающих турок. Паломники потеряли четыре тысячи человек, в основном пехотинцев, и множество коней. Но среди рыцарей убитых оказалось немного; если бы удалось добыть лошадей, войско стало бы таким же сильным, как и прежде.

Турки обошлись с этой землей так, как им подсказывал кочевой уклад жизни: они превратили ее в заросшее травой безлюдное пастбище, и теперь лишь обгорелые каменные фундаменты и поросшие кустарником дамбы напоминали о прежнем процветании этого земледельческого края. Ни дымка от трубы, ни вспаханного поля. Враги подожгли степь, и паломники двигались по черному палу, на котором не осталось ни травинки. На четвертый день после битвы скакун Жак умер от голода.

Рожер остался совершенно один, без слуги и даже без смены белья. Перед началом похода герцог раздал всех вьючных и захваченных у турок лошадей рыцарям, лишившимся коней. Заменить Жака было некем, да Рожер и не рискнул бы говорить об этом. В первом же бою он предал друга, а затем позорно бежал из-под знамен своего сеньора и теперь испытывал чувство глубокой вины. Он тащился в колонне пехоты, среди отверженных оборванцев, и надеялся лишь на то, что его не заметят. Он не мог идти в доспехах, а потому забросил кольчугу и щит на запряженную быками телегу. Меч и копье еще оставались при нем, свидетельствуя о его рыцарском звании. Но если он не добудет коня, скоро ему уже ничто не поможет. Ранг воина определяется тем, какое место в строю он занимает во время битвы, а спешенный рыцарь в бою стоит меньше простого арбалетчика. Он шел рядом с телегой, и все окружающее только усугубляло его отчаяние: он устал, хотел пить, был голоден, грязен и стыдился самого себя. Весь день он должен был приноравливаться к медленному шагу быков и приходил в лагерь лишь тогда, когда вода в источниках оказывалась мутной, а лучшие куски съеденными. На безоблачном небе сияло солнце, все вокруг покрывал тонкий слой пепла, а над войском стояло почти осязаемое зловоние. Рядом с ним шли беднейшие из паломников, тащившиеся пешком от самой Роны или Луары. Они брели шаркая ногами и потупив глаза, они переговаривались на непостижимых диалектах, но переносили бремя похода лучше, чем он. Рожер сжимал зубы и пытался доказать, что рыцарь, даже пеший, ни в чем не уступит крестьянину.

Войско шло по Императорской дороге к Иконию. Тридцать лет назад дорога была в полной исправности, но турки разрушили все мосты и переправы, и каждая речушка надолго задерживала пилигримов. На третий день телега, на которой Рожер пристроил доспехи, остановилась перед глубоким оврагом, по дну которого протекал ручей. Шедшие впереди уже проторили в склоне узкую колею. Посреди ручья стояла крытая повозка, застрявшая между двумя валунами, тащившие ее четыре быка остановились, запутавшись в ярме самым фантастическим образом, и арбалетчик, пытавшийся убрать из-под колеса здоровенный булыжник, вынужден был признать свое поражение.

Такие случаи во время похода — вещь обычная, и Рожер относился к ним довольно спокойно. Вести себя иначе значило бы уронить достоинство рыцаря. Но толпа бедняков нетерпелива, и если возникала какая-нибудь задержка, крестьяне готовы были разнести вдребезги любое препятствие. Он увидел двух женщин, выглянувших из-под грубого холщового полога, и это решило все. В повозке могли ехать только благородные дамы! Он спустился с берега и уперся плечом в злополучный валун.

В Суссексе ему часто приходилось помогать вытаскивать телеги с зерном из глинистых ручьев Уилда. Когда валун уступил, юноша прошел вперед и распутал быков, а потом кинулся назад и вдвоем с арбалетчиком перекатил повозку через камень. Повозка двинулась дальше и благополучно достигла другого берега. Слегка взволнованный, он подошел к задку фургона, чтобы посмотреть, что за женщины там ехали.

• Предыдущая
• 17/79
• Следующая