Вдребезги - "JFalk" - Страница 18

«А давай, – шепнуло вдруг любопытство. – Никто не узнает».

В животе завязался холодный узел. Чего давай?.. Чего не узнает?..

Осторожным Майкл не был никогда. Ни осторожным, сука, ни умным.

Был бы осторожным – собирал бы пазлы, а не ломал ноги на мотокроссе.

Был бы умным – сидел бы сейчас ровно, держа мимику.

Майкл прошёлся большим пальцем по коротким ногтям – гладкие, как зеркало, полирует он их, что ли?.. Ни зазубрин, ни заусенцев. Нежные, как у девчонки.

Пальцы вздрогнули, шевельнулись в ответ.

Майкл замер. Слинять хочет?.. А вдруг… Вдруг всё же случайность?.. Вдруг он всё не так понял?.. Вот позорище будет, а…

Он прошёлся пальцем по краю ладони Джеймса, мол, не бойся, я не кусаюсь. Я ж не обижу. Нравишься ты мне, кудряшка.

Джеймс приподнял ладонь, подставляясь под ласку: и ты мне.

Майкл погладил смелее, разом дурея от того, как тот выгнул запястье навстречу. Накрыл его ладонь, надавил, прижимая к сиденью – чужие пальцы тут же сжались в кулак, подобрались, будто улитка спрятала рожки.

Твою мать!.. Тихо… Спокойно…

Майкл разжал хватку, снова коснулся, нежно пересчитал костяшки пальцев: ну прости, я сглупил. Я всё понял, видишь? Я быстро учусь. Ну поспешил, не сердись, давай ещё раз…

Он погладил мизинец, подцепил, потянул на себя – и пальцы раскрылись. Джеймс повернул руку ладонью вверх, прижался ответной лаской. Волоски на руках встали дыбом, Майкл проглотил стон. Ладонь у самого была широкая, горячая, в мозолях от работы. А у Джеймса кожа – нежная, чуть ли не шёлковая. Не поцарапать бы своими лапищами.

Сердце колотилось так, что казалось – сейчас все услышат.

Майкл сидел, боясь повернуть голову. Джеймс тоже не двигался. Отсветы от экрана ложились на лицо, но что там происходило на нём, Майкл не видел.

Он сплёл пальцы в замок, сжал, отпустил. Джеймс поймал его руку в обратном движении, прильнул к ней, влился в горсть, царапнул ногтями.

Майкл дышал через рот, от необходимости молчать в лёгких горело, как от дыма. Он всегда любил секс погромче, но тут чёрта с два даже пискнешь, и он сидел, глотая воздух, как та золотая рыбка с экрана.

Джеймс тёрся о его пальцы, переплетался с ними, прижимаясь ладонью к ладони. Захватил его большой палец в кулак, будто член, прошёлся по нему вверх-вниз от основания до самого ногтя.

От прилива крови у Майкла заложило уши и потемнело в глазах. Если б не сидел – упал бы. Резко двинулся в твёрдом кольце тонких пальцев, Джеймс ещё теснее сжал их, потёр подушечку большого пальца на самой верхушке.

Майкл незаметно переложил свободную руку, накрыл через штанину свой член – тот был как каменный. Прижал руку Джеймса к дивану всей пятернёй, пригладил, прошёлся по всей длине пальцев, раздвинул указательный и средний, будто ноги, прикоснулся к нежной перепонке между пальцами.

Джеймс еле слышно всхлипнул. Майкл покосился на его лицо – тот сидел с закрытыми глазами, кусая губы. Майкл надавил костяшкой пальца на перепонку – Джеймс беззвучно раскрыл рот, запрокинул голову.

Ёбнуться можно было.

Майкл отвернулся.

Он гладил податливые пальцы, льнувшие к руке, и горел от неведомого желания взять их в рот. Облизать. Провести языком по каждому, пощекотать между ними, прикусить подушечку пальца, всосать сразу два до самой последней фаланги.

Хрена с два это была игра или невинная ласка, Майкл ритмично, сильно тёрся о его руку, Джеймс до боли сжимал его пальцы, хватал за запястье, царапался в ладонь.

Майкл держался за свой член, как за опору. Дышал так тихо, что сам не слышал себя. Лицо горело. А рядом – рядом сидели люди. Смотрели в экран. Шептались. Ничего не знали. Ничего не видели. Майкл уже сам почти ничего не видел.

Джеймс вдруг резко вдохнул, его пальцы растопырились в судороге, он схватился за Майкла, быстро, коротко сжал несколько раз. Напряжённая ладонь стала горячей и влажной, обмякла.

Он кончил. Твою мать. Твою мать, он кончил.

Джеймс жарко, расслабленно накрыл его пальцы. Майкл рефлекторно сдавил член сквозь штанину. От резкой судороги в животе качнулся вперёд, сцепил зубы. Выдохнуть смог, а вдохнуть – не получилось.

Переглянулись.

У Джеймса в темноте блестели глаза, искусанные губы припухли. Майкл погладил запястье: я тоже, слышишь?.. Я тоже.

Тот застенчиво улыбнулся, опустил взгляд: я понял…

До самых титров они сидели, не шевелясь, в обморочной темноте, поглаживая друг друга по пальцам. Когда начал зажигаться свет, переглянулись, разжали руки.

Стало шумно, все разом заговорили, обмениваясь впечатлениями. Майкл встал первым, вышел на балкон. Стрельнул у кого-то сигарету, затянулся во всю глубину лёгких. В чёрном небе, таком же пустом и сияющем, как он сам, пылали звёзды. Всё, что он знал о себе, только что рухнуло в бездну. Он курил, выпуская дым в холодный сентябрьский вечер. Лицо горело от ужаса.

Томми притащил в гараж коробку маффинов.

– Попробуй новые, а? – жалобно попросил он. – Бран меня на хер послал. Говорит, я его раскармливаю.

– У меня руки в масле, – сказал Майкл, локтем вытирая лоб.

В мастерской он сегодня работал один – Кристофер слёг с простудой. Он, конечно, порывался закинуться таблетками и начхать (в буквальном смысле) на болезнь, тем более что простуда-то была так, ерунда, но Майкл убедил остаться дома. Не только чтоб дать отцу отлежаться. Но и чтобы самому побыть в одиночестве и подумать над сложившейся ёбаной хернёй.

Впрочем, думалка у Майкла с ёбаной хернёй дела иметь не желала. Типа – где там у тебя мозги были, когда парня за руки хватал?.. Вот туда и иди теперь.

В груди всё время щемилось странное чувство, похожее на голод. Хотелось скулить и бегать кругами, как шальная дворовая псина, гоняющаяся за своим хвостом – вот он совсем близко, машет и дразнится перед самым носом, но зубы все время клацают мимо, и чем быстрее ты за ним гонишься, тем быстрее он ускользает. От бардака в голове бросало то в жар, то в холод.

А виноват во всём был чёртов Купидончик со своими кудряшками, со своим грёбаным личиком, со своей манерой задумчиво облизывать нижнюю губу – он был виноват всем долбаным собой в том, что Майкл не мог перестать думать о нём.

– Я тебе отщипну. – Томми раскрыл коробку, достал ещё тёплый маффин, разломил его пополам. – Этот с абрикосом и грушей.

– Давай. – Майкл откусил из его руки, прожевал, показал большой палец: – Класс.

Любопытно ему, блядь, стало. Попробовать, блядь, решил.

Попробовал?.. Понравилось?..

Самый ужас был в том, что – да. Понравилось. Так понравилось, что до сих пор ладони чесались и в груди всё вздрагивало при воспоминании о тонких горячих пальцах.

– Чё не заглядывал? – Томми уселся на верстак, который жалобно скрипнул под его весом, поболтал ногами.

– Вишь, работы сколько, – Майкл кивнул на открытый капот. – Поссать сходить некогда. Дай ещё.

Томми разломил пополам следующий маффин, скормил Майклу.

– Этот с крыжовником и ревенём. Ты как вообще?

Правильный ответ был – ёбнулся на всю голову. Всю грёбаную неделю Майкл не знал, куда себя деть. Что теперь делать. У Сары с тех пор не появлялся, отговаривался работой – боялся, что, если столкнётся с Купидончиком – либо сквозь землю провалится, либо в рожу ему засветит, либо что похуже выкинет.

– Слушай, тебе когда-нибудь нравился кто-то странный? – спросил Майкл.

– Да-а… – мечтательно протянул Томми. – Соус айоли и арманьяк…

– Томми, бля. – Майкл чуть не запустил в него промасленной тряпкой. – Все и так знают, что ты дрочишь на еду. Я про людей.

– Гордон Рамзи, – тот улыбнулся смущённо и глуповато. – Если б мне надо было ему отсосать, чтобы получить работу, я б только спросил, как глубоко заглатывать.

– Ты заебал со своим Гордоном Рамзи. – Майкл выронил гаечный ключ, полез за ним в недра развороченного капота. Пальцы вдруг ослабели, и он минуты три пыхтел, пытаясь его подцепить, пока не догадался подлезть снизу.