Пленник королевы фей (СИ) - Романова Галина Владимировна - Страница 45

Рука дрогнула. Дженнет опустила ветку. Она немного растерялась, не ожидая, что все будет так просто. В этом был какой-то подвох.

— Это правда? — спросила девушка. — Я могу уйти?

«Можешь, — старшая мать смотрела, не мигая. — Но как бы тебе не пришлось пожалеть о каждом сделанном шаге!»

— Я могу идти… куда угодно?

«Можешь, — повторила собеседница. — Ты свободна. Отправляйся, куда шла! Ступай своей дорогой!»

— Но я не знаю своей дороги, — Дженнет почувствовала отчаяние. — То есть, я знала ее, когда пришла сюда. Знала, когда меня к вам привела фея Пока… Но потом я все забыла. Это вы заставили меня забыть! Зачем вы это сделали?

«Чтобы ты стала одной из нас. Ты слаба. Какую бы цель ты не поставила перед собой, тебе не справиться с возложенной задачей. Ты бы погибла. Мы спасли тебе жизнь!»

— Жизнь без памяти? Жизнь без цели? — Дженнет знала, что забыла кое-что важное.

«Мы хотели дать тебе новую цель. Жить заботой об этом лесе, — старшая мать обвела рукой окружающие их деревья. — Слушать, как трава растет. Видеть, как взрослеют деревца. Ждать смены времен года. Любить эту землю. Заботиться о ней. Ты предпочитаешь идти своей дорогой. Иди!»

— Но я не знаю, куда…

«Или к нам, или прочь от нас! Выбирай! Мы даем тебе шанс!»

Девушка посмотрела на ветку рябины в руке.

— Я не могу вернуться, пока не вспомню…

«Тогда уходи!»

Повернувшись, старшая мать заковыляла прочь. Друидессы последовали за нею. Не прошло и минуты, как Дженнет осталась одна, но радости она не чувствовала. Да, она чувствовала, что может отправиться куда угодно, но не знала, куда и зачем ей идти. Она совершенно не помнила, зачем отправилась в волшебную страну. Но не собиралась покидать ее до тех пор, пока не вспомнит.

Это была клетка. Роскошная, красивая, но всего лишь клетка. И он был заперт в ней для развлечения прекрасной тюремщицы. Без ее дозволения тот, кого она именовала своим повелителем и королем, не мог даже переступить порог. На словах ему принадлежали несметные богатства — а на деле даже одежда была чужой. Тот, кто должен был повелевать целой страной, не мог даже приказать слуге подать ему стакан воды. Вся его свобода была в том, чтобы день-деньской кружить по комнате без дверей, окон и углов, ожидая, пока его навестит королева. Одиночество угнетало. Деятельная натура требовала выхода, и он метался по своей прекрасной темнице, как зверь по клетке. Не хватало только ошейника с цепью. Но лучше бы уж настоящие цепи и настоящие кандалы, чем эта показная роскошь! И неужели ему предстоит провести здесь остаток своих дней? Нет, надо бежать! Но как? Силой тут ничего не добьешься. Оставалась только хитрость, воля и разум.

Дни тянулись медленно, однообразно. Роланд не мог следить за сменой суток — светильники на стенах гасли, когда его начинало клонить в сон и разгорались через минуту-другую после того, как он открывал глаза. И поди угадай, сколько часов он проспал — два или десять! Как тут считать время?

Поневоле он ждал визитов королевы. Ее приход был единственным развлечением. Мэбилон больше не появлялась здесь в одиночестве — ее всегда сопровождал хотя бы маленький паж. Она часто стала разговаривать с ним на своем языке, и Роланд волей-неволей был вынужден отвечать. Учить язык — хоть какое-то развлечение в ожидании перемен, за которые можно ухватиться.

Она возникла на пороге, как всегда, бесшумно, как всегда, прекрасная и опасная. Уже знавший, что за этим последует, Роланд приветственно кивнул головой:

— Добрый день, ваше величество.

— Ты грустен, мой повелитель, — Мэбилон подошла, заглядывая в глаза. — Скажи, что тебя гложет? Быть может, я смогу развеять скуку?

— Сомневаюсь, ваше величество, что вам это под силу.

— А я уверена в обратном. Идем со мной!

Она взяла его за руку, потянула к выходу.

Ему дозволено выйти за порог? Это было уже интересно. Роланд позволил королеве вести себя, куда пожелает. Все лучше, чем томительная скука. И заключенным в тюрьмах полагаются прогулки. Правда, гораздо чаще из переводят из одной камеры в другую… Но все равно, хоть какое-то разнообразие.

Пройдя анфиладой комнат, они спустились по длинной широкой лестнице и оказались на дне огромной каменной чаши. Откуда-то сверху, с высоты, лился яркий свет, так напоминавший солнечный, что Роланд, выйдя из тени, вскинул голову и, прищурившись, уставился в небо. Неужели, он видит солнце? После стольких дней…

Они стояли на краю просторной арены, усыпанной мелким песком, который под солнечным светом сверкал так, что больно было глазам. Со всех сторон арена была огорожена белокаменной стеной.

— Где мы?

— В школе фехтования Саттах Грозной! — ответила Мэбилон. — Тебе нравится, мой повелитель?

На белом песке, меся его босыми ногами, парами и тройками сражались несколько десятков юношей. Их смуглые тела поблескивали то ли от пота, то ли от масла. Глаза горели, губы были плотно сжаты. Четкие движения принадлежали скорее солдатам, тренирующимся на плацу, чем ученикам школы фехтования.

Сама Саттах Грозная была тут же. Высокая, худощавая, смуглая, она неслышными шагами ходила между сражавшимися парами. Роланд вытаращил глаза, не веря тому, что видит- но Саттах была обнажена до пояса! Она была в серых лосинах, как кавалерист и мягких сапожках. Талию перетягивал широкий пояс с рядом бляшек, а выше лишь два ремня перекрещивались под грудью, да кожаные наручи закрывали ее руки ниже локтей. Развитые плечи и гибкое сильное тело одновременно притягивали взгляд — и отталкивали его. Светлые волосы Саттах Грозной на лбу были стянуты металлической пластиной, очевидно, заменявшей ей шлем. Прическа ее представляла простой «хвост». Вооруженная длинной, в рост человека, палкой с лезвиями на обоих концах, она, казалось, успевала следить за всеми, время от времен покрикивая на сражавшихся.

— В школе Саттах обучаются лучшие из лучших, — шепотом произнесла Мэбилон. — После испытания одни становятся моими телохранителями, а другие пополняют собой нашу непобедимую армию. Нет ни одного рыцаря, который не был бы учеником самой Саттах или одного из ее учеников.

Роланд кивнул, показывая, что принял к сведению ее слова.

Заметив зрителей, Саттах направилась к ним, не обращая внимания на то, что идти ей пришлось мимо сражавшихся. Но она успевала рассчитать траекторию полета любого меча или копья и делала шаг в сторону, даже не глядя, куда ступает. И ни разу не ошиблась.

Приблизившись, воительница отвесила короткий поклон. Ее узкие ярко-зеленые глаза задержались на лице Роланда, словно ощупывая его холодным взглядом.

— Моя королева, — голос у Саттах даже сейчас был низкий и хрипловатый, лишенный той музыки, которая звучала в голосах всех остальных фейри. Голос мужчины, наделенного отдельными признаками женского пола. — Благодарю за то, что почтили своим присутствием тренировку. В следующее полнолуние я буду готова представить вам лучших из лучших, тех, кто сможет пройти испытание в этом году.

— Я рада, Грозная Саттах, — кивнула Мэбилон. — И знаю — это будут доблестные воины.

— Может быть, вы желаете развлечься? Чем мне вас потешить? Устроить показательный поединок?

— Благодарю, но мой король желал бы благородным искусством фехтования развеять скуку, что его терзает, — вздохнула королева и нежным жестом погладила Роланда по руке. — Нет ничего труднее для мужчины, рожденного для войн, чем долгий мир.

Тот вздрогнул — Саттах взглянула ему в глаза. Роланду показалось, что воительница проникает мыслью в самые потаенные глубины его разума, копается в его памяти — он внезапно некстати вспомнил все поединки, в которых доводилось принимать участие, причем не полностью, а лишь отдельные фрагменты.

— Что ж…

Оборвав сама себя, Саттах Грозная оглянулась. Юноши все это время продолжали тренировку, не теряя темпа, но, видимо, кто-то из них слегка расслабился или допустил ошибку. Как бы то ни было, Саттах, забыв о королеве и ее спутнике, скользящим шагом ринулась вперед. Короткий резкий вскрик, взмах ее украшенного лезвиями посоха — и удар обрушился на спину нарушителя правил. Юноша упал на колени, не выпустив, однако, оружия. Поперек мускулистой спины его вспухла и поползла, истекая каплями, длинная царапина — одно из лезвий рассекло кожу.