Angel Diaries (СИ) - "AnnaSnow" - Страница 49

— Оливье, а она знает о своей схожести с предыдущей графиней?

— Нет, конечно, это ее испугает, — раздался голос графа.

— Мне кажется, что стоит вам все-таки ей сказать об этом, сами знаете: найдутся «доброжелатели», которые по-своему расскажут историю смерти графини, — продолжил аббат. Ответ графа прозвучал слишком тихо для моих ушей, к сожалению. Затем продолжения беседы не последовало: видимо, мужчины заметили, что я проснулась.

— Простите, я задремала, — пробормотала я, садясь более прямо.

— Ну, что вы, не стоит извинений, вы же не знали, что аббат д’Эрбле своими проповедями может так успокаивать, — отметил граф, посмотрев на своего друга.

В это время мы все подпрыгнули, а Мод чуть не упала с сиденья: дорога сделалась ужасно разбитой, экипаж с большим трудом по ней передвигался.

— Скоро стемнеет, — тихо заметила я, смотря на свинцовый горизонт.

— Впереди должна быть гостиница, она покажется через десять минут, — успокоил меня граф.

Но гостиница не появилась ни через десять, ни через двадцать минут. Аббат нахмурился:

— Туда ли мы свернули?

Экипаж остановился. Перед нами было пепелище. Если когда-нибудь тут и была гостиница, то огонь давно пожрал ее стены, оставив черный остов.

— Неужели придется ночевать в поле?.. — задумчиво проговорила я, рассматривая черные головешки из окна экипажа.

— Да, не повезло старику Фурье, такое прибыльное дело было, и дом недавно ладно исправил, а тут такое — пожар! Проклятый огонь уничтожил все его труды за час, — раздался мужской голос рядом с нашим экипажем. Мы увидели невысокого человека с копной соломенных, жестких волос; он сидел на старом, коричневом мерине, одетый добротно, но просто. Одежда была серого цвета, он был в хороших черных башмаках, длинном черном плаще, шапке, и при нем не было шпаги или иного оружия: он больше походил на слугу благородного господина, либо зажиточного жителя городка. — О, позвольте представиться, — он быстро спешился, спрыгнув на относительно чистый островок снега, и поклонился нам, — Паскаль Мартен, — он стянул свою черную шапку с головы. У мужчины были мелкие черты лица, серые глаза, возраст его трудно было определить, скорее всего ему за сорок; он был худ и жилист. — Я писарь месье Дюпона. У моего хозяина тут рядом прекрасный и просторный дом, я просто уверен, и мне месье Дюпон не простит, если я вас оставлю здесь посреди дороги, в ночи! У нас достаточно места для путников.

— Но удобно ли это будет? — с сомнением в голосе вопросила я.

— Естественно, сударыня! Намного удобнее, чем замерзнуть на разбитой дороге, возле пепелища, — ответил месье Мартен.

— Чем занимается ваш хозяин? — спросил граф.

— Он торговец, сударь. Возит благородные ткани да кружева, тем и пополняет свои сундуки золотом. Сам он человек малообразованный, поэтому нанял меня. А, знаете как оно бывает: природа дает особый склад ума, который позволяет заключать выгодные сделки, а вот писать без ошибок усидчивости не хватает, — наш собеседник расплылся в улыбке.

— Что ж, нам не остается ничего иного, как принять ваше приглашение. Ведите нас, сын мой, — положил конец сомнениям аббат д’Эрбле.

Месье Мартен взобрался на своего мерина и затрусил чуть впереди нашего экипажа, показывая дорогу.

Дом месье Дюпона и правда был довольно большим, добротно сделанным, правда, несколько мрачноватым. Нашему взору открылось много черных занавесей, готических статуй плачущих ангелов, которые виднелись во дворе и в саду.

— Довольно мрачное место, — заметила я, а месье Мартен услышал и, подъехав к нам, шепотом поведал причину сего вида:

— Все из-за дочери месье Дюпона: прекрасная Теофилия была помолвлена с ювелиром — месье Лемаршаном. Он посватался к ней, все честь по чести, свадьба готовилась уже, но перед венчанием он должен был отвезти заказ в Эльзас, уехал и не вернулся. Девушка его долго ждала, а потом с ней случилось несчастье: видимо, поняв, что он больше не вернется, она впала в состояние странное. Не замечает людей, не реагирует на звуки, только отец вызывает в ней теплые чувства. Она обычно сидит в своих комнатах, к гостям не выходит, к тому же одевается во все черное. А когда вначале еще общалась с окружающим миром, попросила сих ангелов понаставить.

— Бедная... — прошептала я.

Входить в эту обитель скорби не хотелось, но более остановиться было негде.

Месье Дюпон оказался полноватым и краснощеким мужчиной, он разговаривал быстро и был довольно дружелюбен. Слугам приказал приготовить для нас комнаты. Граф представил меня как свою жену; отчасти это было правдой, поэтому я не стала возражать, даже когда нам отвели общую спальню: спать одной в этом мрачном месте я бы не смогла.

Ужин был прекрасен: нам подавали дорогие блюда и вино.

— У меня редко бывают гости из-за особых обстоятельств, — проговорил грустно хозяин дома. Отчасти поэтому мы объяснили его некий интерес к нам.

— Да вот ездили с супругой поклониться мощам святой Одилии в Эльзас, — проговорил спокойно граф, пододвигая ко мне поближе тарелку с жареным мясом, — да встретили по дороге моего старинного приятеля, аббата д’Эрбле, он как раз был в тех краях по делам своего монастыря.

— О, наверное, вы многое видели в пути, да и монастырь святой Одилии, я слышал, славится чудесами излечения, — проговорил месье Дюпон. — Я, увы, из-за дочери выезжаю ненадолго в соседние города, за меня все дела в дальних краях ведет мой представитель, — пояснил он. В это время наверху раздались тихие шаги, я подняла голову и посмотрела наверх, граф с аббатом проследили за моим взглядом: на втором этаже стояла высокая молодая женщина, очень бледная, с иссиня-черными волосами, которые были распущены и доходили ей до пояса; на ней было черное бархатное платье в испанском стиле, в руках она держала белую свечу. Ее карие глаза не мигали, она шла прямо, словно не было нас внизу. Она прошла мимо спуска в залу и скрылась в темноте коридоров.

— Это Теофилия, моя дочь и жертва проходимца, — пробормотал месье Дюпон и вытащил платок из-за рукава, вытерев лицо от слез.

Я должна была испытать к нему жалость и участие, но он вызвал у меня отрицательные эмоции, как будто бы я видела игру плохого актера.

— Лекари, молитвы — чего только я ни предпринимал, чтобы излечить ее. Увы, она бродит, словно во сне, не понимая, не замечая ничего. Она не опасна, но несчастна.

— Может, мне стоит попытаться словом молитвы пообщаться с ней? — предложил аббат.

— Лучше не стоит, в прошлый раз, когда местный священник попытался это сделать, она чуть не выпрыгнула из окна, — месье Дюпон замахал своими пухлыми руками. — Видимо, это мое наказание за грехи.

На этой мрачной ноте был закончен ужин. Наша спальня была в одном конце коридора, а аббату отвели комнатку в другом. Мод так же ночевала с нами, с согласия графа, конечно же. В нашей комнате очаг не горел, а была зажжена всего пара свечей. Прижавшись друг к другу, мы со служанкой сели на кровать: в доме были какие-то странные звуки, они исходили из подвала. Граф не стал раздеваться, и, взяв в руку шпагу, сел у меня в ногах.

— Спите, — прошептал он нам.

— Вы шутите? Это все равно, что дремать на кладбище, в полнолуние! — дрожа ответила я.

Мы услышали чей-то плач, затем женский вскрик, но все быстро стихло.

— Наверное, мадемуазель Теофилия все же реагирует на что-то, — заметила я.

Вскоре мы услышали тихие шаги, ручка нашей двери стала медленно поворачиваться. Граф вытащил шпагу из ножен, Мод прижала меня к себе. Дверь медленно приоткрылась, и в комнату проскользнул аббат.

— О, я вижу, что вас тоже мучает бессонница, дети мои, — сказал он и, поискав глазами себе место, уселся в кресло возле камина.

— Рене, так вы решили переночевать в нашей комнате? — холодно спросил граф.

— Друг мой, я опасаюсь за ваши души. Пусть вы и можете справиться с человеческими силами, но я смогу оградить вас от сил сакральных... — аббат указал на пухлый молитвенник, который держал в руках. Сев так, чтобы лунный свет падал на страницы, он углубился в чтение.