Меж молотом и наковальней (СИ) - Алмазная Анна - Страница 44

— Что? — побледнел Элиар. — Ты, смертная…

— Вон! Вон из нашего дома!

— Он не только твой…

— Она правильно сказала, — мягко ответила Маша. — Он наш. И теперь ты знаешь виновного, теперь тебе здесь делать нечего. Уходи.

И Элиар ушел. А как только за ним хлопнула дверь, я села прямо на ступеньки, не зная, сказать по правде, что дальше делать. Идти за кофе вдруг расхотелось. Маша села рядом, сказала едва слышно:

— Завтра Саша обещался нагрянуть. Он друг Анри, насколько я знаю, хочешь его видеть?

— Да, — прошептала я. — Я хочу, чтобы он мне отвез в город… я сейчас… лучше не надо за руль.

— Я тебя могу отвезти.

— Маш… прости… но там лучше без бессмертных. Я вернусь до заката, обещаю. Анри ничего мне не сделает.

— Анри скоро поймают, — мягко ответила Маша. — И все закончится…

А чуть позднее я вдруг поняла, что мило беседую с невесть откуда появившейся Маман. Прямо там, сидя на лестнице. А Пу спит, свернувшись на моих коленях клубочком. И где-то невдалеке чуть подсвечивается в полумраке Призрак. И Маша, будто угадав мое желание, протягивает мне кофе. А я смеюсь на шутку хранительницы.

Милая сцена… из тех, которые надолго запоминаются.

Анри поймают. Рано или поздно. Но откуда-то я точно знала, что это ничего не изменит. И что еще ничего не закончилось.

Падают с ярко-алых роз лепестки, плавит все вокруг жара. Мне душно… длинное белое платье льнет к влажной от пота коже, я дрожу, жду и боюсь его прикосновений. Все это как-то не так, совсем не так. Стыдно и больно. И все плывет перед глазами. А он все понимает… не торопит. Ничего не говорит. Садится у моих ног, как верный пес, заглядывает в глаза, ласкает взглядом.

Я помню все. Сладость его поцелуев, крепость его объятий. И как темнеют от страсти его глаза, до пронзительной черноты. Но все это не сейчас… не в этой жизни. Давно.

Он моя боль. Он голос моей совести. Он тот, от кого моя душа поет от счастья и истекает кровью. Я проклинаю и благословляю тот день, когда его встретила. Ну почему так поздно-то… Боже, почему так поздно-то?

Он улыбается, горько, безумно, целует мою ладонь и тихо шепчет:

— Я знаю, знаю, прости… прости, родная. Знаю.

— Я не могу так. У нас ребенок. Пойми.

— Понимаю. Гонишь?

— Не могу… сил нет тебя прогнать.

— А у меня сил нет уйти. Не бойся… я не буду ничего требовать. Я не буду рвать тебе сердце. Я не буду вас разлучать…

— Он согласен, чтобы ты остался… но под одним условием. И ты знаешь каким. Прости… прости, мой родной…

И пальцы дрожат, когда я ему протягиваю украшенный сапфирами ошейник.

А он все так же улыбается. И я жадно вглядываюсь в его лицо, стараясь запомнить каждую его черточку … ведь таким я его больше не увижу.

Саша приехал с самого утра: в часов так восемь, я еще и глаза продрать толком не успела. Всю ночь почти не спала, задремала лишь под утро, а все равно мучили странные сны. Едва живая спускалась по лестнице за дозой живительного кофе и старалась не думать ни об Анри, ни о его предательстве, ни о вампирах вообще. Нафиг все! Были размышления поинтереснее… Книгоед.нет

Солнышко, вижу, на улице. Подглядывает сквозь занавески, красит дубовые панели на стенам симпатичным медом. И глазки режет так, что ничего уже не хочется.

Мои сны. Откуда? Всю меня мучили какие-то странные обрывки, которые больно уж походили на воспоминания. Ласковый рассвет, мягкость простыней, крепкие объятия… маленький домик у берега моря. Шелковая радость счастья, когда на тебя смотрят с такой ошеломляющей любовью… это было так давно. И особенно этот последний обрывок. С ошейников.

Это было так недавно. И это было совсем неправдой.

Очередная выдумка моего слишком яркого воображения.

А если нет?

И так хотелось, чтобы это было правдой. Лучше уж этот незнакомец с темными глазами, чем Анри… лучшее влюбленность в кого-то из сна, чем…

Вспомнив, как недавно хотелось любви вампира, я передернулась. Все же во всем случившимся есть доля и моей вины. А говорят же умные люди, любопытство кошку и погубит… меня и погубило. Так что теперь неча на зеркало пенять… и ныть неча. Все равно ныть некогда.

А лестница казалась бесконечной… Отчаянно зевая и пытаясь выкинуть из головы сонную дурь, я шла и шла вниз, почти не замечая настойчивого звонка в дверь. Что в этом доме кроме меня открыть некому?

Открыть было кому: что-то там скрипнуло, и к двери проплыла бодрой походочкой Маман. Ей, видимо, спалось хорошо. Открыв дверь, Маман дернула плечами, распахнула широко створку, буркнула:

— Ты, верно, к Катьке? — и пошла себе дальше, оставив гостя так и стоять на пороге.

Впрочем, гостя я ждала, потому особо и не удивилась.

— Хочешь кофе? — спросила я, доковыляв, наконец-то, до кухни. Ну почему эти проклятые часы тикают так громко?

И почему мне так отчаянно кажется, что у меня похмелье? Хотя я вчера даже и не думала пить…

Сашка? Сашка сам дорогу найдет, чай не маленький.

Сашка нашел. Нарисовался в дверях кухни, когда я уже запустила автомат экспрессо. Прислонился спиной к косяку двери и спокойно так, рассудительно сказал:

— Первая чашка моя.

— Обойдешься, — буркнула я.

— Ну и ты как с гостями разговариваешь?

— Незваный гость хуже татарина, — беззлобно ответила я. — Тебе как, черный?

— Черный. Кать, ты как?

Неожиданный вопрос как плетью по плечам огрел. А еще больше ласковый тон, которого я от Сашки ни в жизнь не слышала. И сразу же стало нечем дышать, глаза наполнились слезами, а горло сжало от боли… Ну почему они вот все так… только начнет заживать, как плюх на рану соли, да побольше? Ну сглупила я, бывает… со всем бывает.

— Ничего… переживу…

— Ли сейчас не может приехать. Работа. Но просила передать, что если совсем плохо…

— Прекрати! — выдохнула я. — Сейчас же прекрати меня жалеть!

Сашка лишь шумно вздохнул за моей спиной, потом подошел вдруг, обнял меня со спины, крепко-крепко, положил мне подбородок на плечо и прошептал едва слышно:

— Я знаю, как это сложно. Я знаю, почему ты сбежала. Понимаю, что ты боишься.

Руки мои задрожали, и Саша ласково помог мне поставить чашку на стол. Симпатичную такую чашку, с розовыми мишками. Пу ее страшно любила, было бы жалко разбить… черт, ну о чем вот я думаю-то?

— Просто будь осторожна, — продолжил Саша. — Ведь если это все же не Анри…

— Не хочу об этом разговаривать.

— И не надо, — так же мягко, как ребенка, уговаривал меня Саша. Еще немного и укачивать как маленькую начнет. Но вырываться я не спешила. Еще немножко… совсем немножко. Я позвлю и себе, и ему. — Я не уговариваю и не защищаю его. Теперь уже ничего не изменишь, инквизиция выдала на Анри приговор. Его поймают, его буду ловить, пока не поймают, они упрямые, а с инквизицией на хвосте Анри будет не до тебя. Но все же…

— Я буду осторожной, — оборвала я его уговоры.

Все равно ведь не отстанет, так к чему кота за хвост тянуть и душу в клочья рвать?

— Кать…

— Отвезешь меня в город… сейчас, боюсь, я…

— Не можешь сесть за руль? Конечно, отвезу. И одну не пущу, не надейся. Так что сейчас позавтракаем, допьем кофе и поедем.

Вот как, и этот пытается контролировать.

Надоело! Но в то же время душу греет: он ведь обо мне заботится. Как они все. А сейчас мне это нужно было как воздух.

— Ты не веришь, что это Анри? — спросила я, вырываясь.

Сашка отпустил. Взял уже полную кружку с ароматным кофе, вновь запустил экспрессо, и прошептал:

— Это сейчас не так и важно, во что я верю. Ты все же важнее. И то, что инквизиция от тебя отстанет. С Анри ничего не станет, не бойся, даже если его поймают…

— С чего ты взял, что я боюсь?

— Потому что я тебя знаю.

Он подал мне кружку с кофе, и я кружку приняла, но отвернулась, задумавшись. Саша на самом деле меня знает. И на самом деле что-то внутри все равно хочет поверить Анри, несмотря ни на что. Губы помнили еще властность и сладость его поцелуя, шею жгло от его метки, внутри то и дело все переворачивалось от тихого зова. Я знала, кто звал. Я не знала, сколько еще я буду сопротивляться. Захочу ли я сопротивляться.