Тайна Черного моря - Гречин Игорь - Страница 109

• Предыдущая
• 109/127
• Следующая

31 июля, воскресенье, 20.00 по московскому времени.

Сигаретный дым змеился под потолком кают-компании СКР «Тамбовский комсомолец». Сторожевик относился к ветеранам советского флота, закладывали его ещё в те незабвенные времена, когда денег на интерьеры не жалели.

Потускневший и кое-где облущенный лак на красном дереве свидетельствовал о расточительстве прежних интендантов. Диваны вдоль переборки лоснились вышарканными кожаными припухлостями.

На полотнах в витиеватых рамах безвестный подражатель Айвазовскому сталкивал фрегаты в абордажных, борт к борту, атаках или топил их в ураганных штормах. Цвета потускнели от времени: художник использовал дешевые краски.

Но сегодняшнее прозябание принадлежащего невесть кому – России или Украине – корабля откладывало восстановление былого великолепия на неопределенный срок.

Старпом ткнул окурок в пепельницу, смаклаченную умельцем-матросом из крышки списанного компаса. Несмотря на стесненное финансовое положение, он продолжал курить стильный «Кент». Считал ниже своего достоинства переходить на дешевые табачные суррогаты.

– Ярослав Данилович, а может, пошлем Главкома с его Верховной Радой подальше и останемся в России? – спросил старпом капитана.

И тут же спохватился: не стоило затрагивать это болезненную тему. Пусть даже его ближайший друг и командир мечтает остаться в Петербурге, он, старпом, ни на минуту не должен забывать, что в Севастополе на Максимовых дачах командира «Тамбовского комсомольца», капитана первого ранга Ярослава Даниловича Брянцева ждет супруга Надежда Павловна. И дети. Ой, как бестактно вышло…

– Чем предаваться нигилистическим фантазиям, уважаемый Афанасий Никитич, лучше давайте выпьем. – Они дружно выпили. – И еще, уважаемый Афанасий Никитич, я вас настоятельно прошу впредь ни с кем из команды подобных бесед не вести. Сами знаете: и пакгаузы имеют уши.

Старпом, которому лихое вливание в организм полста грамм «шила[74]» не давалось столь легко, как кэпу, только теперь смог вдохнуть воздух и, переборов судорогу в руке, поставить эмалированную кружку на длинный, с пузатыми ножками обеденный стол.

Тот край стола, у которого сидели двое беседующих, под скатертью был безнадежно испорчен надписью, некогда выцарапанной разозорничавшимся вестовым: «ДМБ-93». У обоих в коротких стрижках заплуталась седина. У обоих вокруг глаз накопились морщины. Только у командира и седин, и морщин было больше.

Очередная рюмка – третья за полчаса (друзья решили отметить неприкаянный, как день рождения, праздник без помпы) – не прибавила старпому благоразумия, и он с настойчивостью перебравшего норму человека вернулся к злободневному вопросу:

– Неужели Надежда Павловна не может получить телеграмму типа «Срочно приезжай…». А что там отстучать дальше, мы придумаем. Старший лейтенант Янушпольский уговорит любую администраторшу заверить телеграмму любой печатью. Голову даю на отсечение, уговорит. Или вы думаете, Надежду Павловну не отпустят?

– Не я начал о Янушпольском, вы сами, – сурово посмотрел в глаза другу кэп. – С вашей подачи старший лейтенант на политзанятиях регулярно рассказывает матросам, как в начале Великой Отечественной эскадра наших кораблей вырвалась из окруженной фашистами Лиепаи. Янушпольский – мальчишка, но вы-то о чем думаете?

Командир корабля устало опустил кулаки на столешницу и уставился на пустую кружку. В эту минуту он выглядел невероятно постаревшим. Хотя под ношеной парадной формой угадывалось закаленное тело.

– Афанасий Никитич, представьте себе, вот мы здесь останемся. Потом останется кто-то еще. И еще. Но уже без кораблей, потому что корабли ни под каким видом из бухт не выпустят. И что получится? А получится, что в какой-то момент все, кто против раздела флота и против того, чтобы флот целиком стал украинским, сами же флот хохлам и уступят.

Капитан расстегнул верхний крючок парадного, по случаю праздника, кителя. Цепкий взгляд не смог бы придраться к блеску пуговиц и белоснежности формы, зато заметил бы штопку под мышкой. Благородная бедность.

– Но ведь ещё годик-другой, – не унимался старпом, – и «Тамбовский комсомолец» отправят в Северную бухту. Под автоген.

– Отправят, – стараясь не выказать подступившую к сердцу печаль, кивнул командир корабля.

Оба замолчали, думая о несчастливом городе Севастополе. Городе белом, как крылья чайки, потому что сложен из инкерманского известняка. Городе-подкове, выгнутой в сторону моря. Городе, в котором перебои с электричеством приходятся по пять-шесть раз на день. Случается, даже троллейбусы стоят, а горячую воду последний раз давали в девяносто пятом на Девятое Мая.

– Лучше выпьем, – первым не выдержал старпом и, не дожидаясь положительного или отрицательного ответа, разлил громко булькающий спирт из фляги по кружкам. Три булька – пятьдесят грамм.

Капитан встал, но вместо того, чтобы потянуться за кружкой, прошелся, разминая ноги. Положенный к парадной форме кортик глухо стукнул о спинку дивана, когда командир корабля взял с кожаных подушек заслуженную гитару.

Под пальцами тихо брынькнули струны.

– Да и сами посудите, любезный Афанасий Никитич, куда мы без Малахова кургана, Камышовой бухты и прогулки по Большой Морской?

– Но ведь надо же что-то делать, – поняв, что в очередной раз проиграл диспут, сдался старпом. – За державу обидно.

– Это всего лишь хорошая цитата, – сказал командир не то, что хотел услышать старпом.

На самом деле Ярослав Данилович догадывался, что неразбериха с Черноморским флотом рождена чем-то более значительным, нежели просто амбиции политиков-однодневок. Не давало Ярославу Брянцеву покоя, например, то, что он обнаружил, заглянув в гости к однокашнику Николаю, командиру «Бора», только-только спущенного на воду, и уже без вопросов подлинно российского, но приписанного к Севастополю РКВП: вооружение «Бора», все эти ракетные комплексы «Оса» и т.д., и т.п. более эффективны при атаке не натовской, а как раз-таки отечественной постройки кораблей. И возникло смутное подозрение, что если Черноморский флот не разделят так, как угодно России, то не достанется он никому.

А уж в этом случае Ярослав Данилович постарается, чтобы никто из вверенного ему экипажа в братоубийственном кровопролитии не участвовал и не сгинул. Он отвечает за своих людей перед их женами и матерями… Но и делить ответственность не собирается.

Командир с гитарой вернулся на прежнее место, закинул ногу за ногу и положил инструмент на колено. Струны отозвались, так фыркает, почуяв хозяина, верный конь.

– Что-то у нас сегодня не праздничное настроение, – отметил Ярослав Данилович. – Раскисли, как кисейные барышни.

– Возможно, пришло время пробить следующие склянки? – старпом недвусмысленно кивнул на недоупотребленный спирт.

– А что ещё остается делать? – И командир плеснул в горло обжигающую жидкость.

Старпом тоже употребил. Чтоб не было видно выступивших слез, скрипнул креслом, шагнул к иллюминатору… И глазам своим не поверил: по трапу неспешно поднимался белозубо улыбающийся негр с огромным магнитофоном на плече; следом за ним шагал статный, но хмурый старик.

Командир негромко запел, перебирая струны. У него был красивый мягкий голос. Не сильный, но умеющий раскрыть сверхзадачу песни… если, конечно, это не была попса. Особенно хорошо кэпу удавались тихие мудрые песни:

Принесла случайная молва Милые забытые слова,

Летний сад, Фонтанка и Нева…

Вы, слова залетные, куда?

Здесь шумят чужие города И чужая слышится молва…

Над головами зашипел старенький репетун, и по общекорабельной громкой связи раздалось сквозь чипсовый хруст помех:

– Дежурный офицер вызывает командира корабля.

Ярослав Данилович поморщился, бережно отставил гитару и направился в угол, к висящему на крючке «каштану».

• Предыдущая
• 109/127
• Следующая