Последняя граница. Дрейфующая станция «Зет» - Маклин Алистер - Страница 90

У страха есть запах. Его можно обонять и видеть. В то утро я убедился в этом, придя в центральный пост корабля. Когда я проходил мимо рубки акустика, никто даже не посмотрел в мою сторону. Людям было не до меня. Напряженные, неподвижные, с осунувшимися лицами моряки впились взглядом в падающую камнем стрелку глубиномера.

Вот уже пройдена отметка шестьсот футов. Ни одна из дизельных лодок, на которых мне довелось побывать, не погружалась на такую глубину. Ни одна из них не смогла бы уцелеть. Шестьсот пятьдесят футов. Представив себе гигантскую массу воды над нами, я почувствовал себя несчастным. И я не был единственным, кто испытывал такое же чувство. Молодой матрос, обслуживавший пульт погружения и всплытия, так стиснул кулаки, что побелели костяшки пальцев. Щеки его подергивались в нервном тике. У юноши был вид человека, которого манит костлявым пальцем безносая.

Семьсот футов. Семьсот пятьдесят. Восемьсот. Мне еще никогда не доводилось слышать о том, чтобы субмарина погружалась на такую глубину и оставалась при этом целой. Коммандеру Суонсону, по-видимому, тоже.

— Мы только что поставили новый рекорд, моряки, — произнес он спокойно. Хотя командир субмарины был достаточно умен, чтобы понимать всю опасность положения, ни голосом, ни манерой поведения он не подал и виду, что испытывает страх. — Насколько мне известно, мы находимся на самой большой глубине, на какую опускалась подводная лодка. Скорость спуска?

— Без изменения.

— Скоро изменится. Думаю, торпедный отсек заполнен водой. Дальнейшему его заполнению препятствует сжатый воздух. — Взглянув на циферблат, он задумчиво постучал ногтями по зубам. Для Суонсона это было то же самое, что нормальному человеку впасть в истерику. — Продуть цистерны с дизельным топливом. Продуть цистерны с пресной водой. — Хотя распоряжения эти были произнесены бесстрастным голосом, командир был близок к отчаянию, раз решился на то, чтобы за тысячи миль от базы приказать выкачать за борт весь соляр и пресную воду. Но в эту минуту главное состояло в том, чтобы облегчить корабль.

— Цистерна главного балласта продута, — хриплым голосом, в котором ощущалось напряжение, доложил командир поста погружения и всплытия.

Суонсон молча кивнул. Шум, создаваемый сжатым воздухом, уменьшился почти на три четверти, и возникшая относительная тишина была зловещей, пугающей. Казалось, «Дельфин» не желает бороться за свою жизнь. Оставалась слабая надежда на то, что нас спасут скудные запасы пресной воды и соляра. Однако при той скорости, с какой продолжала погружаться субмарина, надежды эти представлялись призрачными.

Ганзен стоял рядом со мной. С левой руки на палубу капала кровь. Присмотревшись повнимательнее, я заметил, что у него сломаны два пальца. Должно быть, это произошло в торпедном отсеке. Но в ту минуту это не имело значения. Для самого Ганзена тоже. Травму он даже не заметил.

Стрелка глубиномера продолжала опускаться. Я знал: ничто теперь не спасет «Дельфин» от гибели. Раздался звонок. Взяв в руки микрофон, Суонсон нажал на кнопку.

— Докладывают из машинного отделения, — послышался металлический голос. — Нужно уменьшить обороты. Коренные подшипники начинают перегреваться. В любую минуту может заклинить коленвал.

— Оборотов не сбавлять. — Суонсон повесил микрофон.

Сидевший у консоли управления юноша, у которого нервно подергивалась щека, принялся твердить:

— Боже милостивый. Боже милостивый...

Голос его, поначалу едва слышный, становился все громче и громче, приближаясь к истерике. Подойдя к матросу, Суонсон коснулся его плеча:

— Нельзя ли потише, паренек? А то думать мешаешь.

Бормотание прекратилось, юноша застыл словно изваяние из серого гранита. Лишь на шее с частотой отбойного молотка трепетала жилка.

— Сколько еще может выдержать субмарина? — спросил я равнодушным тоном. Но слова мои прозвучали словно кваканье простуженной жабы.

— Думаю, мы вторгаемся в область неизведанного, — спокойно признался командир корабля. — Мы на глубине тысячи футов с хвостиком. Если глубиномер показывает правильно, предел прочности остался позади. Нас должно было раздавить полсотней футов выше. В настоящую минуту давление воды на корпус значительно превышает миллион тонн. — Самообладание командира, его ледяное спокойствие потрясали воображение. Чтобы найти такого человека, пришлось, должно быть, обшарить всю Америку. Коммандер Суонсон являлся именно тем человеком, который был нужен в данную минуту в данном месте, то есть в центральном посту затерявшейся в океанских просторах субмарины, очутившейся на фантастической глубине.

— Скорость погружения уменьшается, — прошептал Ганзен.

— Уменьшается, — кивнул Суонсон.

Но, по-моему, уменьшалась она гораздо медленнее, чем бы мне хотелось. Вряд ли корпус сможет долго выдерживать такое давление. Каков-то будет конец? Но в следующую минуту я отбросил эту мысль. Все равно не узнаю. Должно быть, на каждый квадратный фут теперь приходится тонн двадцать. Если нас раздавит, то мы и почувствовать ничего не успеем.

Вновь послышался звонок. Звонили из машинного. На этот раз в голосе механика звучало отчаяние.

— Надо уменьшить обороты, командир. Редуктор докрасна раскалился.

— Когда раскалится добела, тогда и начинай жаловат-ся, — оборвал его Суонсон. Если машины разнесет, их разнесет все равно; но прежде чем это произойдет, командир вытрясет из них душу, чтобы попытаться спасти корабль. Раздался еще один звонок.

— Центральный? — прозвучал резкий высокий голос. — Докладывают из столовой для нижних чинов. Начинает просачиваться вода.

Присутствующие в центральном посту люди оторвали глаза от глубиномера и впились в динамик. Подвергнутый фантастическому давлению корпус в конце концов дал течь. Достаточно крохотного отверстия, тонкой, как паутинка, трещинки, чтобы корпус лопнул и расплющился словно игрушка, угодившая под паровой молот. Стоило лишь мельком взглянуть на бледные, испуганные лица моряков, чтобы понять: об этом же подумали и они.

— Где? — спросил Суонсон.

— У переборки с правого борта.

— Много воды?

— С пинту-две. Струится по переборке. Но течь усиливается. Скажите, ради Бога, командир, что нам делать?

— Что делать? — отозвался Суонсон. — Взять швабру и вытирать воду, черт бы ее побрал. Неужели хотите жить в грязи? — С этими словами он повесил микрофон.

— Погружение прекратилось, — послышались эти два слова, а следом за ними — молитва. Я ошибся, сказав, что все впились глазами в динамик. Один из присутствующих, юноша, сидевший у пульта управления погружением и всплытием, неотрывно следил за глубиномером.

— Погружение прекратилось, — подтвердил и командир поста. Голос его дрогнул.

Никто не произнес ни слова. С изуродованных пальцев Ганзена продолжала капать кровь. Мне показалось, что на лбу Суонсона выступила испарина, но я мог и ошибиться. Под ногами у нас по-прежнему дрожала палуба: могучие механизмы старались изо всех сил вырвать «Дельфин» из объятий смерти; в цистерны с дизельным топливом и пресной водой по-прежнему с шипением поступал воздух.

Показаний глубиномера я больше не видел: его закрывал от меня командир поста погружения и всплытия.

Прошло девяносто секунд, показавшихся нам долгими, как високосный год. Девяносто бесконечных секунд, в продолжение которых мы ждали, когда внутрь субмарины ворвется вода и поглотит всех нас. Затем командир поста проговорил:

— Глубина уменьшилась. На десять футов.

— Ты уверен? — спросил Суонсон.

— Ставлю на пари годовое жалованье.

— Подожди, когда домой вернемся, — пожурил его командир. — Корпус может не выдержать. Это давно должно было произойти. Надо подняться еще на сотню футов, чтобы на пару тонн уменьшить удельное давление. Тогда у нас появится шанс. Во всяком случае, шансы будут равны. После этого они будут увеличиваться. По мере подъема сжатый воздух в торпедном отсеке станет расширяться, вытесняя из него воду и уменьшая массу корабля.