Отражение: Разбитое зеркало (СИ) - "Pale Fire" - Страница 55

— Ебанутый в этом году октябрь, — сказал Франсуа. — Уже шестнадцатое, а деревья все еще зеленые и на завтра плюс пятнадцать.

— Обещали еще неделю такую теплую, — поддержал разговор Барнс, проходя в гостиную и усаживаясь рядом, кошки тут же обсели и его. Барнс запустил пальцы в мягкую шерсть, не решаясь взять Франсуа за руку, вдруг тот на него еще злится. — Поехали в город, поужинаем?

Барнс решил мириться по-крупному. Платиновое кольцо с фиолетовой эмалью в виде маленького осьминога лежало у него уже полгода, но он все не решался сделать предложение. Боялся отказа, фразы типа “нам что, так плохо?” и подобного. Но сейчас решился. Если Франсуа откажет, он примет это, хотя и не сможет смириться. А пока доедут до ресторана, как раз успеют поговорить.

— Поехали, — согласился Франсуа. — А куда? Туда, где галстук требуют?

— Да, придется одеться, — согласился Барнс, хотя изначально не планировал ехать в “Бирстоль”. Но где еще стоило делать предложение, как не там?

— Ужас! — улыбнулся Франсуа, погладил кошек и встал. — Они кормленые, если что. Пойду одеваться.

Барнс еще погладил кошечек и тоже пошел одеваться.

Достал из шкафа в подвале летний костюм нежно-голубого пастельного цвета и подумал, что жаль, что он не застал моду семидесятых годов двадцатого века, клеша ему нравились. А сейчас рассекать в клешах он мог только в костюме, потому что в основном ходил в форменных штанах. Рубашка и галстук-бабочка тоже никуда не делись. Все висело, как он и повесил это дело с последнего сборища акционеров.

— Ты готов? — крикнул Барнс, из подвала, надевая лакированные ботинки и поднимаясь. Кольцо он предусмотрительно положил в карман пиджака.

— Почти, — крикнул Франсуа. — Никак не завяжу эту долбаную бабочку!

Барнс оказался рядом в мгновение ока, аккуратно перехватил руки, терзающие бежевую бабочку, в тон костюма, и убрал их, успев поцеловать пальцы.

— У меня тоже не сразу получилось, — успокоил Барнс, и ловко идеально верно завязал своенравный предмет гардероба на шее Франсуа.

— По-дурацки себя чувствую, — пожаловался Франсуа. — Где я — и где костюмы? И туфли эти… — он выставил кремовую лакированную туфлю.

— Ты прекрасно выглядишь, только не стой, будто лом проглотил, — посоветовал Барнс.

Франсуа повел плечами.

— Пояс на живот давит, — объяснил он. — Пойдем.

Выйдя из дома, Барнс взял Франсуа за руку, ему нравилось ощущать в руке теплую ладонь. Все вокруг тонуло в серых вечерних сумерках, а на небе разливался матовой пастелью закат.

Что за ними наблюдают, Барнс просек сразу же, как только они пересекли плац и направились к гаражу: у курсантов было свободное время, которое каждый использовал для чего хотел. Большинство что-то учило, отрабатывало или просто отдыхало.

Жадный взгляд давил между лопаток, и Барнс обернулся, чтобы удостовериться, что прав, и за ними наблюдает Вайс. Так оно и было. Девчонка пялилась во все глаза, и Барнс крепче сжал руку Франсуа, остановился на мгновение и поцеловал его в висок, надеясь, что убедительно показал, что Франсуа только его. Франсуа на мгновение прильнул к нему, и они пошли дальше, к лазурному с легчайшим жемчужным переливом тяжелому колесному внедорожнику Баки.

Франсуа забрался на серое замшевое сиденье, пристегнулся и огляделся. Эта машина была у Баки уже лет двадцать, но выглядела так, словно только что сошла с конвейера. Франсуа брал ее иногда, когда ему нужно было съездить куда-нибудь за пределами базы: своего транспорта у него не было, хотя были права на вождение чего угодно, от вертолета и тяжелого транспортника до байка и тяжелогрузного трака. Не водил Франсуа только специализированную гражданскую технику и пассажирские дисколеты.

Неспеша вырулив на дорогу, Барнс задумался, что сказать. У них было где-то полчаса до ресторана, чтобы решить возникшую проблему, которая, несмотря на то, что они были снова ласковы и нежны друг с другом, нифига не рассосалась.

— Малыш, прости, — заговорил Барнс, когда они миновали КПП. — Ты не обязан мириться со всеми моими заебами и читать мои мысли. Я просто хотел понимания и внимания, наверное, к тому, что мне неприятно, когда тебя касаются чужие.

— Баки, я просто тебя не понял, — виновато сказал Франсуа. — Такие тонкие материи… Я всегда ищу, как можно практически решить проблему, ты же знаешь, а с эмоциями у меня сложно.

— Я не знал, как попросить, — признался Барнс.

Себастьян всегда его очень тонко чувствовал, и о подобных вещах просить было никогда не надо, они просто происходили, потому что его покойный муж всегда знал, когда ему было плохо. Или хорошо. И Барнс по инерции, даже зная, что Франсуа не улавливает тонких душевных вибраций, ждал от него такого же понимания, а не дождавшись, обиделся, совершенно глупо и по-детски.

— Просто скажи прямым текстом, — попросил Франсуа. — Я совершенно не умею догадываться о подобных вещах.

— Я хочу уютно устроиться с тобой в обнимку на диване, обложенный кошками, и чувствовать, что ты только мой, — начал подробно объяснять Барнс, уже жалея, что они поехали в ресторан. — Чтобы ты сказал, что понимаешь, как мне хуево, обнял и поцеловал. И пообещал, что все будет хорошо.

— Все непременно будет хорошо, — сказал Франсуа, положив руку поверх руки Баки, застывшей на рычаге коробки передач. — И я буду только с тобой. А Вайс — просто бессмысленная дура.

Потеплело. На душе стало хорошо и спокойно. Барнс тепло улыбнулся и, притормозив, потянулся и поцеловал Франсуа в губы.

— Я люблю тебя, — сказал он и поехал дальше.

— И я тебя люблю, — отозвался Франсуа.

В ресторане их встретили и проводили к столику, который Барнс выбрал еще когда первый раз пришел в этот ресторан один. Обстановка была шикарной. Темный интерьер кожаной мебели и деревянных панелей освещали викторианские люстры, а по стенам были развешаны головы зверей из разных уголков планеты. Тут были и крокодил, и носорог, и прочая экзотическая живность. Но несмотря на довольно тяжеловесное убранство, атмосфера была приятно легкой.

Когда им принесли меню, Барнс попросил подать шампанского, пока они выбирают, что немедленно было исполнено, и в бокалах заискрилась золотистая жидкость.

— Я знаю, чего хочу, — сказал Барнс, просто заказывая пару страниц меню, — а ты выбирай.

Только сейчас Барнс понял, как это сложно — сделать предложение, если не делаешь его походя, не обставляя никакой торжественностью. Может, действительно стоило сделать именно так, но мама, почти забытая, стертая из памяти обнулениями и временем, говорила, что так нельзя. Поэтому Барнс пытался подобрать правильный момент, нервничая. Теперь он полностью понимал Себастьяна, сделавшего предложение между делом по дороге к Гарри.

Франсуа заказал себе тарелку плесневых европейских сыров, которые очень любил, бутылку розового полусладкого калифорнийского вина, гуся с ежевичным соусом, пастуший пирог и сконы с красной смородиной.

Когда заказ был принят, и они остались наедине друг с другом и бутылкой шампанского, Барнс вытащил из кармана маленькую фиолетовую коробочку и положил ее на стол, накрыв ладонью.

— Франсуа, — он пододвинул коробочку ближе к Франсуа и убрал руку, ожидая реакции.

Франсуа удивленно посмотрел на Баки, не прикасаясь к коробочке.

— Давай поженимся? — выбрал Барнс самую, на его взгляд, приемлемую формулировку и затаил дыхание.

Франсуа уставился на него по-детски изумленным взглядом.

— Давай, — прошептал он.

Барнс дотянулся, открыл коробочку, показывая, что там, пока Франсуа ошарашенно смотрел на него, вместо кольца.

Франсуа согласился, и Барнс был просто на седьмом небе от счастья. Хотелось обнять, поцеловать его, прижать к себе, и снова Барнс подумал, что зря они поехали в ресторан, а потом наплевав на всех встал, в один шаг оказался рядом с Франсуа, опустился на одно колено и надел ему на палец кольцо, перевернул ладонь и поцеловал в ее центр.

— Баки! — радостно и смущенно воскликнул Франсуа.