Дети Спящего Ворона. Книга первая (СИ) - Аэзида Марина - Страница 32

Кажется, он хотел проткнуть ее насквозь, кажется, он намеренно двигался так грубо и резко, чтобы ей было как можно больнее.

Как она это вытерпела, ни разу не вскрикнув? Как?!

– О-ох, – пропыхтел имперский выродок, дернувшись в ней, – какая ты... Невинность для меня сохранила, молодец. Хорошая невеста, хорошая.

Он снова шлепнул ее по ягодицам и наконец отошел. Джефранка дрожащими пальцами опустила подол, села и, подтянув коленки к груди, уткнулась в них лицом.

– Приведи себя в порядок, – бросил Хашарут таким деловитым тоном, будто ничего не случилось. – И считай эту мою... любовь... дополнением к своей птичьей клятве. Когда вернусь из Шахензи, сделаю тебя женой, а не шлюхой. Ты должна быть благодарна.

Джефранка не видела, только слышала, как он вышел: хлопнула дверь, и по ту сторону раздались голоса: наверняка враг сказал что-то вроде «княжна просила ее не тревожить».

Она не могла найти в себе силы даже просто встать, не то что уйти к себе. Сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, смотрела в никуда и плакала. А ведь думала, что хуже, чем стать женой убийцы отца, ничего быть не может. Оказалось, может, еще как...

Она грязная... оскверненная, опозоренная. Вот бы в море да с камнем на шее, но воли для этого не осталось. Еле-еле заставила себя провести пальцами по промежности: липко, гадко. Но вдруг все же самого страшного не случилось?

Увы, одного взгляда на пальцы хватило, чтобы понять: случилось. Белесая слизь, смешанная с кровью... Значит, он ублажил себя, значит, Джефранка может понести от убийцы, насильника, мерзавца... Может, для этого он ее и... Чтобы совсем не оставить выбора?

Хватит! Хватит себя жалеть! Нельзя! Либо в петлю, либо продолжать жить, вернее, существовать... До сих пор только ее лицо было мертвым, а сейчас, кажется, душа умерла, и сердце заледенело.

Покачиваясь, Джефранка поднялась, провела рукой по щекам, подбородку и, зажмурившись, прижала пальцы к векам: мало просто вытереть слезы – нужно, чтобы они остановились.

Наконец удалось их унять. Она оправила платье, несколько раз глубоко вздохнула и, пройдя в свои покои, позвала Рунису.

– Скажи, чтобы приготовили купальню, я желаю помыться.

Удивительно, какой спокойный, безразличный у нее голос! Словно ничего страшного не было...

А может, и впрямь не было? Ей ведь все равно придется рано или поздно отдаваться негодяю, который, говорят, любит мучить своих женщин... Стоит отказать, и он завоюет Адальгар, а ее в отместку сделает своей наложницей и рабыней...

Скоро купальня была готова, и Джефранка погрузилась в чашу с горячей водой. Жаль, вода смоет лишь следы позора, но не сам позор... А ведь это был только первый раз... Сколько еще их будет?

...Нет, не думай об этом, не надо! Иначе один путь... а он не для княжны...

Джефранка схватила мыло и до умопомрачения терла им руки, ноги, живот, грудь – все тело! Когда выдохлась, отбросила обмылок, а сама опустилась в уже мутную воду.

Забыть обо всем! Не думать. Уснуть...

…Безумная девочка лет десяти по имени или прозвищу Ишка... Добросердечная повариха ее однажды пригрела, так Ишка и прижилась на дворцовой кухне. Постоянно кривила и кусала губы, облизывала свои пальцы или сосала их, перебирала какие-то невзрачные камешки в поясном мешочке, лепетала что-то несвязное, иногда просто мычала.. Вроде была безобидной, а ее сумасшествие бездетную Зарнику не смущало. Джефранка порой видела чумазую девчонку на подворье, но никогда не обращала на нее особого внимания. До тех пор, пока Ишка не исчезла, а точнее - за день до ее исчезновения.

В тот вечер Джефранка в очередной раз вышла из комнаты матери. В очередной раз княгиня что-то не то углядела в выражении ее лица, начала кричать и плакать, на вопли прибежали отец и лекарь, она же, наоборот, умчалась прочь.

Отец утверждал, будто матушка больна, но в детские годы Джефранка не верила в это. Видела только одно: если улыбаться княгине-матери, та думает, будто над ней смеются, если не улыбаться, то винит в том, что с ней не рады говорить. А если случайно нахмуриться, то вовсе беда. Почему отец так ее любил, за что? Джефранка не понимала...

Проклятый вечер... Она выбежала из дворца, умчалась в сад и скрылась в беседке: сегодня мать была особенно невыносима, обругала Джефранку неблагодарной нечистью, вот и захотелось поплакать, пока никто не видит.

Вернее, казалось, что никто: она опомниться не успела, как безумная Ишка прижалась к ее плечу, а потом погладила по голове и, как всегда облизывая пальцы, спросила:

– А почему ты пла-а-ачешь?

Джефранка отодвинулась от оборванки и воскликнула:

– Иди отсюда, не твое дело!

– Иди – не иди, мое – не твое. Хочешь, помогу? Твоей маме твое лицо не нравится? Хочешь, помогу?

Откуда она узнала, что мать различает даже мелкие изменения в лицах? Неужели слуги так часто об этом сплетничают, что даже безумная девчонка-сверстница это поняла?

– Уходи! – крикнула Джефранка.

– Могу уйти, могу нет. Хочешь, сделаю так, чтобы мама тебя любила-любила? Я могу!

– Ну давай! – с издевкой бросила Джефранка. – Сделай!

Безумная пододвинулась, коснулась ее лба пальцами и сказала:

– Теперь будет любить...

Тело пронзила боль, Джефранка опрокинулась на скамью и, ударившись спиной, едва не лишилась чувств.

– Мать будет тебя любить... Но когда ты пожелаешь вернуть свое лицо – не сможешь... До тех пор, пока не захочешь вернуть его не ради себя, а ради кого-то другого...

Голос оборванки больше не казался детским, а на последнем излете сознания Джефранке привиделась немыслимо прекрасная женщина с серебряными волосами...

Очнулась она уже у себя в комнате. Вокруг хлопотали слуги, а в изголовье кровати стоял взволнованный отец. Но Джефранка чувствовала себя на удивление хорошо, ей было даже весело. Вскочив с ложа, она улыбнулась во все зубы – и тут же завопила от боли, ее лицо перекосило судорогой, .

– Дитя! – воскликнул отец и побледнел. – Что с тобой?

– Не знаю... – пробормотала она, когда боль отпустила.

На следующий день Джефранка, да и все остальные, заметили: ее лицо стало неподвижным, а малейшая попытка хоть как-то это изменить оборачивалась невыносимой мукой.

…В историю об Ишке никто не поверил, никто и не помнил безумную девчонку, даже приютившая ее Зарника. В итоге и сама Джефранка уверилась, что Ишки не было, но иногда, находясь между дремой и реальностью, она вспоминала и об оборванке, и о женщине-с-серебряными волосами. Однако стоило очнуться, и воспоминания казались бредом.

...– Княжна, – говорил ей кто-то. – Княжна, очнись!

– Княжна, очнись же!

Что? Где она? Ах, да, в купальне. Руниса треплет за плечо.

– Госпожа, вода совсем остыла. Вылезай, дай я тебя оботру.

Джефранка послушалась. Когда встала на пол, то увидела, как по внутренней части ноги стекает густая багровая струйка. Ну да... на днях и должно было начаться.

– Хоть в чем-то повезло... – пробормотала Джефранка и позволила Рунисе укутать себя в широкое льняное полотенце.

* * *

Серое небо сливалось с серым морем, и казалось, будто горизонта вовсе нет – и вверху, и внизу сплошная муть. Отец говорил, что в иное время года море и небо над ним немыслимо прекрасны, но Данеска не хотела в это верить. Для нее они навсегда останутся уродливыми, потому что по этому морю и под этим небом ее везут в холодную Империю.

Они уже третий день в пути, родной берег давно не виден, и вокруг только сизые воды, а впереди – бесконечность.

Мерно ударяют весла, плещутся волны, барабан отбивает ритм, переругиваются моряки-имперцы, что-то там делая с парусами, кричат и хохочут огромные чайки, – вот и все звуки. Они впиваются в голову, от них уже тошнит...