Долина каменных трав (СИ) - Прягин Владимир - Страница 16

Тут меня злость взяла — не на неё, конечно, а на себя. Девчонка, вон, от страха дрожит, но всё равно назад поворачивать не желает, а я никак не решусь. Куда это годится вообще? Говорю ей:

— Пошли, всезнайка. Будешь мне про чары рассказывать по дороге.

— В смысле? — удивляется Лиза. — Я ж рассказывала уже.

— Ну да, только потом на нас навалили ещё кучу всего — башка пухнет. Этот омут хотя бы взять…

— Что тебя так смущает? Всё это вписывается в картину. Теперь мы выяснили, как называется волшебное место, которое мы искали. Река с его помощью наказывает злодеев, а это ведь именно то, что нам нужно, разве не так? Более того! Река нас уже услышала — просто пока не смогла по-настоящему защитить, потому что мы не успели оформить просьбу…

Всё-таки хорошо, что Лиза — «увлекающаяся натура», как она сама себя называет. Эта её дорожная болтовня (то есть, простите, лекция) здорово отвлекает от мрачных мыслей — и меня, и саму девчонку. Подливаю масла в огонь:

— А вот ещё объясни. Выходит, что водяными чарами владеют и русалки из реки, и их враг, человек-осколок. Правда, у него не просто вода, а лёд…

— Да! Ещё одно подтверждение, что всё это — звенья одной цепи! Вода — текучая, лёд — застывший, это две противоположности, но природа у них одна!

— Хотя лёд при этом какой-то странный. Помнишь морду у Кречета? Больше похоже на мрамор. Нет?

— Мне тоже так показалось. Тем сильнее контраст! С одной стороны — вода, причём в буквальном смысле живая. С другой — лёд, настолько мёртвый, что превратился в камень. Они враждуют между собой (судя по всему, с давних пор), а люди об этом даже не знают…

Я подумал — верно, не знают. А почему? Да потому что к тем, которые что-то вынюхали, сразу приходит Кречет и достаёт секиру — ну или не он лично, а кто-нибудь из той же породы. И всё, кранты любопытному. Нам с Лизой повезло, что у нас оказался защитный кокон. Хоть бы его хватило на последний рывок…

— Митя! — тормошит меня Лизавета. — Опять ты меня не слушаешь! Сам же просил рассказать про чары!

— Как же не слушаю? Весь внимание! Просто немного охренел от того, какая ты вообще умная.

— Льстец из тебя — копеечный.

— Нет, ну правда. Зачем тебя в замке всему этому учат? Ты ведь про волшбу рассуждаешь как профессорша малолетняя, хотя сама — не колдунья, чары не создаёшь, только чужими пользуешься.

— А вдруг и сама ещё научусь? Вдруг у меня откроется дар? Я же из старинного рода, у нас предрасположенность выше, чем у простолюдинов… Ой, Митя, прости, пожалуйста, я не хотела тебя обидеть!

— Да ладно тебе, какие обиды? Я бы, наоборот, порадовался, если бы этот дар у тебя имелся. Пригодилось бы против Кречета.

— Это да, — вздыхает она. — Нам, кстати, далеко ещё?

Я по сторонам глянул — дорога идёт наизволок, берег выше стал. На другом берегу — деревенька крохотная, крыши между деревьев едва видны. Пароходик шлёпает вдалеке, дымный столб из трубы скособочился весь от ветра. А слева от пароходика…

— Вон, видишь? — показываю пальцем. — Это утёс, про который дед говорил.

Она присмотрелась, кивнула молча. И правда — что тут сказать? Рядом с утёсом должен быть омут.

ГЛАВА 10

С этим своим вопросом про способности к колдовству я, видать, затронул больную тему — Лиза, помолчав немного, призналась:

— Я с детства мечтала, что дар всё-таки откроется. Перелопатила гору книжек — думала, может, найду подсказку, как его подстегнуть. Но везде пишут одно и то же — нет, искусственно подстегнуть не получится. И магистр Деев, наставник мой, подтвердил. Дар либо проявится до малого совершеннолетия, либо уже не проявится никогда. Я себя успокаивала — времени ещё много, четырнадцать лет мне ещё не скоро исполнится. А теперь вот иду и понимаю яснее ясного — до дня рождения осталась пара недель, а потом всё, сроки истекут, и никакая предрасположенность уже не поможет…

— Да ладно тебе, — успокаиваю, — не парься. Мне вот, например, четырнадцать стукнуло ещё в начале зимы. Сразу, понятное дело, отправили к колдуну, который к околотку приписан. На проверку, ага. Колдун на меня посмотрел, скривился и ручкой машет — вали, мол, нету способностей ни на грош. Он, правда, тогда с бодунища был, дело-то с утра… Я поначалу тоже расстроился, а потом плюнул, да и забыл. У нас в школе — вообще ни одного одарённого…

— Да, — соглашается Лиза со вздохом, — волшебной силы в мире остаётся всё меньше, чародеи рождаются очень редко, их квалификация понижается…

— Переживём. Главное — река-то за нас! С ней никаких колдунов не надо!

Чтобы подбодрить Лизавету, достал стынь-каплю. Та уже не светилась как ночью, но стала вроде бы тяжелее, увесистее. А ещё она была теперь не такая мутная, прозрачности в ней добавилось.

— Вот, — говорю, — не с голыми руками идём. Скоро прижмём гадёныша.

Утёс всё ближе. Я его раньше уже видел однажды, когда мы с семьёй катались на пароходе. Берег здесь глинистый и покатый, а скала из него торчит как толстый свечной огарок. Довольно странное зрелище, между прочим: такое чувство, что берег был сначала сам по себе, а потом кто-то притащил эту каменюку и втиснул, вдавил в откос — уж больно она чужеродно смотрится.

Версты за полторы мы остановились. Переть дальше дуриком без защиты — опасно, Кречет ведь где-то там сидит. Лиза спички взяла, посмотрела на меня неуверенно. Я её понимаю — а вдруг окажется, что кокон сдох уже окончательно? Что тогда будем делать? Ладно, гадать нет смысла…

— Давай, — говорю.

— Вернуть кокон!

Сначала ничего не произошло, и я уже подумал — кранты. Но потом вихрь всё-таки налетел, хоть и совсем уже вялый, хиленький. Лиза говорит озабоченно:

— Максимум на полчаса хватит.

— Должны успеть.

С дороги сошли заранее, не доходя до скалы. Спускаемся по откосу — сухая глина крошится под ногами, осыпается вниз. Лиза споткнулась, чуть не загремела, но вовремя за меня ухватилась. Идём теперь вдоль самой воды, но омут пока не виден. Река течёт себе, никуда не спешит — можно подумать, ей вообще никакого дела нет до того, что творится на берегу. Вот только нас таким спокойствием не обманешь…

Утёс уже совсем рядом. Кречета нет.

И как это понимать?

Смотрю на Лизу — она руками разводит.

Пора уже чары снимать, к реке обращаться, звать её и просить, но всё равно сомнения гложут. Никак не могу от мысли отделаться, что я упустил что-то очень важное. Вот поспешу сейчас, ошибусь — и начнётся всякая жуть и мерзость.

Да и берег тут тоску навевает — ни кустов поблизости, ни деревьев. Трава кое-как растёт, но паршивенькая, белёсая, на неё и смотреть противно. И даже вода в реке кажется сероватой, будто не летнее небо в ней отражается, а осенние тучи.

— То самое место… — шепчет мне Лиза. — Теперь понятно, почему омут называется серым. Где-то здесь он должен открыться…

Стынь-капля в руке всё тяжелеет и тяжелеет — такое чувство, что я кирпич держу или здоровенный булыжник. В другую руку беру «улику» — тот самый дротик, найденный возле пристани. Для верности ещё раз оглядываюсь, но рядом никого, кроме нас.

— Снимай кокон, — говорю Лизе.

Вихрь трепыхнулся кое-как и пропал. Защиты больше не будет.

Я рот открыл, чтобы реку звать, но чувствую вдруг — ни слова произнести не могу, язык не ворочается. Ох, ёлки-палки, знакомое ощущение…

— Ну что, пацан? — раздаётся голос. — Закончим дело?

Я бы, наверно, взвыл, если б смог.

Попались-таки…

Но где ж он, паскуда, прятался?!

Слышу команду:

— Лицом ко мне.

Чувствую — меня будто за верёвочки дёргают, разворачивают. Кречет, похоже, в спину бить не желает. Вот развернёт — и тогда уже отоварит своей секирой, разделит меня на две аккуратные половинки…

Он, однако же, не спешил.

Зато я наконец понял, почему мы его так долго не замечали.

Самое интересное — он вроде бы и не прятался. Просто стоял у подножья утёса в десятке шагов от нас и даже морду имел не мраморно-ледяную, а вполне человеческую, которую я запомнил с нашей первой встречи в саду. Одежда тоже была обычная, штаны и рубаха.