Между четвертым и пятым (СИ) - Колоскова Елена Леонидовна - Страница 33

Серый не успел позвонить Иванченко, как дверь распахнулась. Бледная, чем-то напуганная рыжеволосая женщина лет тридцати пяти выглянула в щель.

— Тетя Валя, это вы? Мы вам помешали? — спросила она. — Мы тихо, не переживайте. Без музыки.

— А что там взрывалось? Как петардой под ухом!

— Так вот петарда и была, — весело ответил за женщину Серый, отодвинул старуху в сторону плечом и протиснулся в дверь.

За дверью стоял Гринев. Он запер дверь за два замка и сказал:

— Привет. Немного не вовремя.

— Ладно тебе. Как Иванченко?

Дмитрий махнул рукой в сторону комнаты. Там "свой" доктор плотно бинтовал грудь начальнику. Серый подумал: трещина, что ли, в ребре? И доктор тут же озвучил его мысли:

— Надо съездить в "травму", молодой человек, сделать снимок. Мало ли что.

— Ага. Всенепременно, — весело ответил Иванченко. — Ну, бывайте. Больше не понадобится, думаю.

Эти его слова могли означать только две вещи. Или трогать больше никого не станут, или же… мертвым доктор не нужен уже. Оставалось определиться, что имелось в виду. Серый подошел и поздоровался. Иванченко встал, накинул рубаху, морщась от боли, и сказал своей любовнице:

— Застегни.

Та послушно подошла и дрожащими руками стала застегивать пуговицы, не попадая в петли. Серый заметил, что женщина старалась не смотреть на Иванченко. Ее губы дрожали, словно она изо всех сил сдерживается, чтобы не заплакать.

— Да что такое! — мужчина выругался и сказал эскулапу. — Максим Ильчич! Помогите.

Пиджак надевать не стал. В дверь позвонили, и у Гринева тренькнула "труба". Тот велел хозяйке квартиры открыть. В прихожую вошли два бойца, один из которых нес на руках ребенка. Малыш лет пяти-четырех, одетый в уличный болоньевый комбинезончик на лямках, сонно моргал и с интересом озирался вокруг.

— Антон!!! — кинулась к нему женщина.

— Но-но!

Парень, услыхав окрик начальства, ребенка не отдал, а мать все тянулась, пыталась вырвать мальчика.

— Ладно, пусть, — безнадежно махнул рукой Иванченко.

Малыш оказался на полу, и мать упала рядом с ним на колени. Она обнимала мальчика, осыпала сонное личико поцелуями и плакала от облегчения.

— Антон, Антошенька… Маленький мой… Антошка!

— Мама! — тонкие детские ручки обвили шею женщины.

Белые кудряшки перемешались с рыжими локонами. Ребенок что-то лопотал. Соскучился, видать, без матери. Что же теперь будет? Иванченко предательства не прощал, Серый знал за ним эту черту. К стенке, и весь разговор. Неважно, баба или мужик. Но тут ребенок и, судя по всему, других родственников, кроме бабушки, у него нет. Ощущение неправильности нарастало.

— Все, баста. Забери ребенка на кухню, покорми, — велел главный парню, и тот унес мальца.

Мать кинулась вслед, но Иванченко придержал ее за плечи. Она молча рвалась на свободу. Разом растеряв всю свою покорность, женщина извернулась и укусила руку, которая ее держала. Иванченко отшвырнул любовницу к стене и выругался трехэтажными. Она затихла, лежа сломанной куклой на полу.

— *ля! — тоскливо посмотрел он на кисть руки. — Максим Ильич, и руку еще. Перевязать бы надо.

Доктор, который уже упаковал вещи, снова открыл свой чемоданчик и пошел мыть руки. Он осмотрел рану и сказал:

— Да тут, батенька, швы надо наложить. Два или три, надо смотреть.

Иванченко снова уселся на стул, и доктор начал хлопотать над его рукой.

— Все беды от баб, правда, Серый? — весело, с надрывом начал балагурить главный, когда ему шили. — Что, не согласен? Твоя вон тоже.

Серый мельком удивился, откуда тот знает. Потом подумал: а Гринев на что? Все обо всех знать и начальству докладывать. Кивнул молчком и уселся рядом. Доктор оставил назначение, как делать перевязки и какие антибиотики купить, если воспалится. И укатил.

Иванченко подошел к женщине. Та встала, взглянула исподлобья. Потом гордо выпрямилась, вздернула подбородок. Ростом с мужика, высокая. Видная, статная, умеет проигрывать достойно. Даже жаль. Серый только сейчас понял, что не крашеная, рыжая от природы. Сегодня она была без косметики, и видно, что вся кожа в веснушках, а брови светлые совсем. Стоит и молчит, ждет. Понимает, что ее судьба решается.

— Иван Сергеевич, — сказал Серый, которому было противно все это. — Давайте, я.

Лучше побыстрей закончить. Он понял, если сейчас Иванченко что-то ей сделает, изобьет, отдаст парням на потеху или еще что похуже, то все. Прежних отношений между главным и замом уже не будет никогда. Не склеить разбитое. И будет ли он так же верен, как раньше, тоже не знал.

Иванченко обернулся и посмотрел на зама, потом усмехнулся и бросил не глядя:

— Живи пока… Иди к сыну.

Женщина сорвалась с места.

— Ты был прав, — сказал Гринев. — Держали ее ребенком. Забрали неделю назад из садика. Какая-то бабка, которая представилась бабушкой мальчика. Странно только, что все случилось только сегодня.

Для Серого было не странно. Баба наверняка долго думала, решалась. Хотя о чем тут думать? Даже странно, что у нее стоял выбор между чужим в общем-то мужиком и родным сыном.

— Понятно.

Однажды по весне они с Иванченко ездили на шашлыки в охотничий домик.

В лесу наткнулись на жертву браконьеров. Волчицу ободрали, оставив окровавленный остов на подтаявшем снегу. Она до последнего уводила врагов от норы, где пищали ее волчата. Щенят они нашли и передали охотоведам. Браконьеров потом взяли, когда те пытались сбыть шкуру и клыки таксидермисту…

— Вот ведь как, Сергей, — сказал потом Иванченко. — У животных самка свою жизнь положит, но детенышей спасет. Почему у нас не так? Скажи мне? Мамашкам на детей плевать. Вы***ла и дальше бухать.

Справедливости ради, плевать не всем. Люди разные. Но в любом случае материнский инстинкт сохранился далеко не у всех.

Серый ехал к Инне. Захотелось. Вообще надо бы домой, но он ехал к ней. Заодно алиби, но это просто повод. Иванченко и выдумывать не надо. Всю ночь у любовницы отдыхал, расслаблялся. Если будут докапываться мусора, расследуя убийство Даниляна, то они не при делах.

Гриневу он документы отдал. Его команда уже выехала. Должны забрать и отогнать за город машину. От тел избавятся, а живого допросят еще раз с пристрастием. Учить не надо.

Мужчина припарковался во дворе и поднялся наверх. Позвонил несколько раз и услышал робкое: