Ковчег 47 Либра - Штерн Борис Гедальевич - Страница 55

Виктор с Эльзой переглянулись.

— Хорошо, — сказал Виктор, — только с одним условием: завтра сообща проедаем наш продовольственный запас и пропиваем содержимое специального ящика в багажнике.

Джон и Мария рассказывали весь вечер — об интродукции морских млекопитающих, о выкармливании копытных, о том, как учили охотиться первых волчат, о том, как Биостанция 48 за шесть столетий своего существования добилась гармонии в живой природе на вверенной ей площади в полмиллиона квадратных километров. Рассказывали о том, как дети сотрудников навсегда уезжали «на материк», как постепенно сворачивали работы по мере выполнения программы, как они оказались здесь одни.

— Мы получаем пенсию и небольшую зарплату за так называемый «перманентный мониторинг», который не предполагает никаких обязанностей, пишем регулярные отчеты о житье-бытье дружественной фауны, по сути — добавка к пенсии. А с фауной в целом все в порядке — живет и процветает. Дело сделано.

Сидели долго, хозяева все не могли наговориться — последним жителям уходящего мира со славной историей, каковым была Биостанция 48, было, что рассказать. В доме, куда Виктора и Эльзу хозяева привели на ночлег, по стенам висели замечательные фотографии. Портреты, групповые снимки, люди и звери — кормление из бутылочек, игры, трогательное прощание. Приятные лица, забавные сюжеты, очаровательные малыши и отличное качество печати.

— Обитатели этого дома? — спросил Виктор.

— Да, здесь больше десяти поколений. Вот это снимок трехсотлетней давности — группа адаптации китообразных на фоне питомцев. А это Софья Чен с пумой, она жива и здравствует на материке. Может быть и пума жива — снимку всего двадцать лет.

— Кто печатал эти снимки? Видно, что они сделаны одной техникой?

— Мы, — ответил Джон. Лазерная керамическая печать. Дорого, но вечно. Снимали, конечно, разные люди, все это мы собирали по всяческим электронным архивам — сетевым и здешним. Дело в том, что эти фотографии в таком виде намного переживут свои электронные версии. И через тысячи лет они будут висеть здесь в том же качестве.

— И в других домах висят подобные снимки?

— Конечно, завтра все увидите. Мы к тому же записываем свои реплики, которые будут принимать посетителей после нас. Была биостанция, будет музей-приют.

Наутро Смуты предложили гостям познакомиться с представителями дружественной фауны. Все, включая Агата, спустились по лестнице к берегу и прошли вдоль него до небольшой бухты с бетонным пирсом. Джон вышел на пирс и несколько раз просвистел, так что у стоявшего рядом Виктора заложило уши. Минуты через три в кустах у края бухты раздался тяжелый треск, и из зарослей, как из раскрывшегося занавеса, гордо вышел огромный кабан. Агат бросился к нему, заскулил, крутя хвостом, привстал на задние лапы, рыкнул, сделал выпад и понесся петлями по пляжу, кабан за ним, потом наоборот — трясется земля, летят камни и песок, и не дай бог попасться на их пути, будь ты хоть человек, хоть столб. Наконец, запыхавшийся кабан повалился набок, и Агат, сделав пару безрезультатных выпадов, принялся выкусывать что-то из щетины довольно похрюкивающего кабана. Но тут появились два плавника — и кабан с Агатом побежали на пирс. Из воды у пирса высунулись две дельфиньи головы. К одному из дельфинов подбежал кабан и уперся пятачком в его клюв — дальние эволюционные родственники покачали сдвинутыми мордами, как люди потряхивают руками при радостной встрече. Агат тем временем играл со вторым дельфином — с рычанием носился взад-вперед по пирсу и делал выпады вниз, дельфин метался в воде и выпрыгивал на Агата, падая грудью на край пирса, пес увертывался и отскакивал назад. В воздухе откуда ни возьмись появились две пары воронов. С криками «крук-крук» они спикировали на пирс и взмыли вверх. Обе пары планировали, синхронно выписывая круги и петли, касаясь друг друга кончиками крыльев. Вдруг один из воронов сложил крылья и стал падать спиной вниз, другой в резком пике догнал его, после чего оба распахнули крылья и снова набрали высоту — они повторили этот трюк несколько раз, меняясь ролями. А другая пара спустилась к воде и стала летать кругами — тут из воды с шумом изверглись две серо-белые ракеты, пытаясь ткнуть воронов носами, одному из дельфинов это почти удалось, и так раз за разом. Агат зарычал и с разбега бросился в воду, поплыл к шумной компании и при каждом прыжке дельфинов колотил лапами по воде, пытаясь внести свой вклад в творящееся буйство.

Наконец дружественная фауна успокоилась. Пес вышел из воды и отряхнулся. Дельфины подплыли к пирсу и выставились по пояс, чтобы их погладили Джон с Марией, пара воронов села на лежащего кабана, один — на плечо Джону, еще один прохаживался рядом с лежащим Агатом.

— Ну вот, вы видите, нам тут совсем не скучно, — сказала Мария. — Вы видели не всех. Иногда кабан приходит с подругой. Дельфины приплывают разные, иногда — целая стая. Есть и другие места, где на свист приходят другие звери. Но эта компания — самая веселая.

Рудники провели у Смутов три ночи и два полных дня, посетив другие площадки, поднявшись в горы, познакомившись с тамошними представителями фауны Атлантиды.

— Передавайте привет большой земле и не беспокойтесь за нас. Мы здесь проживем долго и счастливо и умрем в один день, — сказала на прощание Мария.

Виктор с Эльзой продолжали путь вдоль океана на юг. Субтропики сменились сухой степью, потом ландшафт стал зеленеть, наконец пошли сочные широколиственные леса. В один из дней они решили с утра пройтись пешком по предгорьям к водопаду. На обратном пути попали под дождь, и не просто под дождь — под теплый фронт океанского циклона.

Затяжной дождь застревал в листве верхнего яруса, сливался в крупные капли, которые с шелестом скакали вниз по листьям и барабанили по капюшонам Виктора и Эльзы. Виктор откинул капюшон, рассудив, что теплый дождь — дружественная среда.

«А хорошо ведь, — думал он, — почему мы не любим попадать под дождь? Ну ладно, если холодный с пронизывающим ветром… Но вот такой — живой и теплый, ароматный…»

— Лейте, лейте дожди, — бормотал Виктор, — шелестите в листве…

— Ты что там мурлычешь себе под нос? — спросила Эльза.

— Оду круговороту воды! Я как Винни—Пух, на ходу сочиняю… О, вот оно: Лейте, лейте дожди. Шелестите в листве… Пропитав перегной, выгоняйте на свет полосатых червей… И хлебнув приключений в сплетенных корнях, пробивайтесь ключами в тенистый овраг! — продекламировал Виктор нараспев.

— Да, Винни—Пух отдыхает. Вроде раньше за тобой таких талантов не наблюдалось.

— Черт его знает, может дождь настучал, а может, слышал где-то, потом забыл — и вот всплыло.

— Давай, мой Винни—Пух, чего там тебе еще настучал дождь?

— Погоди, — ответил Виктор, продолжая шагать, размахивая руками. — Сейчас, наклевывается… Вот… О, прыгучий ручей, оторвись хоть на миг от слепого влеченья морей… И замри! И позволь себе малую толику сна в бочаге, куда иглы роняет сосна. И оттуда сквозь кроны взгляни на свою… колыбель в серых клочьях, летящих на юг!

Эльза глянула вверх в просвет между кронами — облака действительно летели с севера на юг.

— Подожди, — продолжил Виктор, — там еще должно быть что-то. Любая ода без грустной ноты фальшива, а ода круговороту воды — тем более. Вот она, грустная нота, — Виктор стукнул себя в грудь. — Это нас скоро время смахнет как рукой. Это нам уготован могильный покой, а трава, как ребенок, сосет вечный сок! И бегущей воды не иссякнет поток!.. Вот что мне продиктовали то ли дождь, то ли дырявая память! После нас мир никуда не денется — он прекрасно обойдется. Так благословим же его, уходя, и на душе станет легче.

— Что-то мне это напомнило: «И ни птица, ни ива слезы́ не прольет, если сгинет с земли человеческий род».

— Да, я помню это: «Будет ласковый дождь, будет запах земли…» — хорошее стихотворение, но я не то хотел сказать. Я имел в виду, что и нехрен проливать по нам слезы, пусть они — и ивы, и птицы, и прочие занимаются своим делом: живут и развиваются, пока течет вода и светит солнце. У них будет уйма времени впереди, и из этого наверняка получится что-нибудь стоящее.