Исцеление (СИ) - Сойфер Дарья - Страница 47

— Она мне не докладывала, Паш. Но я бы не сказала, что она злится. Скорее, раздавлена… Представить не могу, что она сейчас чувствует. Алинка — сволочь, конечно. Убила бы.

— А вы с Марком уже заключили контракт?

— Завтра должны были. Но теперь я сомневаюсь… Я же говорю, она странная была все эти дни. Как бы ее окончательно не накрыло.

— Слушай, Лен, — он сделал паузу, собираясь с духом и сам не веря в то, что намеревается сказать. — А Ника ничего тебе не говорила про меня? Ну, про отношение ко мне, может, или что-то в этом духе…

Макариха пристально взглянула на него, сощурилась, а потом цокнула и вздохнула.

— Теперь понятно, — севшим голосом произнесла она.

— Что тебе понятно?

— Операция, Алина, племянник… Ты влюбился в нее, да? — она вроде говорила правильные вещи, но Паша никак не мог взять в толк, почему все это звучит так сочувственно.

— Не так, чтобы… Но в целом… Скорее да, чем нет, — романтические сопли не были его коньком. — А что такого?

— Да ничего, наверное… — Лена усмехнулась. — Кармическая справедливость.

— Ты о чем?

— Не хочется тебя расстраивать… Надо же, никогда б не подумала, что скажу это. Еще месяц назад я бы обрадовалась любой возможности наступить на твою больную мозоль. Так вот, у нас с Никой есть договор: парень, который нравится подруге — табу.

— И?

— Она просила меня насчет Марка. Не насчет тебя.

— То есть…

— Ей он нравится. Со всем этим бизнес-планом она сходит с ума не столько из-за кондитерской, сколько из-за него. Боится влипать в историю, соглашаться на его контроль… Но все равно идет на эти глупости. И я не могу ее отговорить. Потому что влюбленный человек слеп и глух. Прости, Паш.

Он чувствовал, что его лицо перекашивает, как при инсульте, и едва мог сохранять видимость равнодушия.

— Ты же знаешь Нику, — Паша сунул руки в карманы. — После того, что было между Марком и Алиной, она не станет…

— Не станет. И сама понимает, что он — самовлюбленный кобель.

— Отлично, — Паша кивнул. — Я подожду. Сколько, по-твоему, надо, чтобы она его забыла?

— Эх, Исаев… — Лена смотрела на него с жалостью. — Ну как мне объяснить, что тебе ничего не светит?

— Почему? Мы прекрасно общались после операции, пока не притащилась Катька и все не испортила.

— Десять лет, Паш. Десять лет ты измывался над ней.

— Но она… — он прочистил горло. — Она сказала, что все простила.

— Она могла. Но у нее не Паркинсон, чтобы это забыть.

— Альцгеймер.

— Неважно. Она просто не сможет. Ты прикалывался, развлекался. Для тебя это были шутки. А я видела, Исаев, что с ней творилось. Как она рыдала, как ненавидела себя и пыталась морить голодом. Помнишь ту дискотеку? Когда она хотела признаться мальчику в любви? Ты ведь и тогда все испортил. А это был даже не твой класс. Надеюсь, ты тогда хорошо повеселился, — Лена сунула ему под нос ладони. — Пока я вот этими самыми руками вытаскивала у нее из-за щеки сердечные таблетки дяди Вити. Целую горсть! Она хотела умереть по твоей милости! И после этого ты рассчитываешь, что она возьмет тебя под ручку, и вы растворитесь в закате?

Исаев молчал. Около него будто разорвалась граната, и теперь он, контуженный, просто стоял с открытыми глазами, не ориентируясь в пространстве и времени. Ника его ненавидит.

— Я потому и сказала про кармическую справедливость, — неумолимо продолжала Лена. — Я помню, как она похудела, с огромным трудом научилась себя любить. Мы выбирали платье на институтский выпускной. Такое красивое, лавандовое… Она покрутилась в нем перед зеркалом, а потом сказала: «Вот бы Исаев увидел меня такой! Влюбился до потери памяти, а я бы над ним посмеялась!»

— П… правда?

— Чистейшая. Поэтому уж извини, Исаев, но твои неразделенные чувства — мелочь по сравнению с тем, что пережила Ника. Потерпишь. Мне правда жаль, и я рада, что ты изменился и помогаешь ей… Но есть вещи, которые не забываются.

— Да, я… Я понял. Хорошо. Извини, мне надо идти… Там… Ну, дела, знаешь, история болезни… — он резко развернулся, чуть не срываясь на бег, и на негнущихся ногах зашагал в лифту.

Он не слышал ни гомона голосов, ни оклика Надежды Сергеевны, ни сирен неотложки. Только звон, с которым рассыпалась вдребезги картинка его будущего.

Шел, не разбирая дороги, натыкался на людей… Всюду люди, люди… Дернул ручку бельевой — открыто. Спрятался в темной каморке, прислонился спиной к холодному скользкому кафелю. Потом вдруг вытащил из кармана телефон.

— Илья, это я, — пробормотал он в трубку, когда после гудков раздался голос Фейгина. — Твое предложение насчет дачи еще в силе?

30 мая 22:35

#никапекарь #важное

Друзья, временно новые заказы не беру. Пауза.

Извините.

Всю дорогу в такси от больницы до клуба Сохо, где расслаблялся Марк Веселовский, Ника прокручивала в голове предстоящий разговор. Ее разрывало от злости, отчаяния и бессилия. Но что сказать, чтобы сохранить достоинство и не выглядеть ополоумевшей идиоткой?

Она сама не понимала, чего теперь хочет. Одно знала: физически не сможет находиться изо дня в день под одной крышей с Веселовским. Да, у нее не было никаких прав на него, а прежняя влюбленность испарилась. Тогда почему так ощутимо кольнуло от «новости» Алины?

Какой теперь совместный проект? Жалко подводить Лену, жалко хоронить мечты последних лет. И все из-за того, что он спал с ее сестрой. Может, Ника просто чересчур щепетильна? И мир бизнеса не для нее? Он с улыбкой обсуждал детали проекта, ни словом не обмолвившись про Алину… Но ведь и не должен был докладывать! А мелкая? Почему молчала она? Впрочем, от нее и в детстве было не добиться признания. Ужом изворачивалась до последнего, что не знает, где варенье, даже если у самой все щеки были в малиновом сиропе.

Нет, надо своими глазами взглянуть в лицо Марка. Сестру еще не скоро захочется видеть. Хорошо, конечно, что с ней все обошлось, но общаться, как прежде… Нет.

Такси затормозило у сияющего голубым неоном клуба. Ступив на асфальт, Ника сразу почувствовала вибрации басов. Красная дорожка, ограждения, автомобили, среди которых «ягуар» Веселовского был не самым роскошным. Значит, ради этого идут в большой бизнес? Спускать миллионы на алмазную пыль? А потом ссыпать ее в пустоту?

Ника прижала сумочку покрепче и зашагала ко входу.

— Меня ждут. Веселовский, — сообщила она охраннику.

Тот сверился со списком и молча отстегнул обтянутую бархатом цепь, пропуская девушку в пульсирующее музыкой и огнями нутро. Уши болели от перегрузки, отблески десятков зеркальных шаров слепили. В нос ударил удушающий запах смеси парфюмов и чего-то сладкого.

Ника пробралась через подергивающуюся толпу, мимо незнакомых лиц, то и дело выхватываемых из полумрака цветными лучами, нашла отдельные кабинеты. Марк расслабленно восседал на полукруглом диванчике, закинув руки на спинку, и что-то шептал очередной тигрице. Закатанные рукава, расстегнутые верхние пуговицы и сальный взгляд. Ника ощутила смесь жалости и презрения.

Здесь Веселовский вдруг приоткрыл створки деловой раковины, и она увидела скользкое бесформенное тельце моллюска. Ни намека на жемчужину.

— Марк, нам надо поговорить! — она с трудом перекрикивала музыку.

— Кариночка, погуляй.

Его спутница встала, окинула Нику ревнивым взглядом и удалилась. Марк со сладкой улыбкой смотрел ей вслед. И Карташова с ужасом осознала, что однажды приняла вот такое же выражение лица за некое подобие симпатии. Теперь, без пелены глупых иллюзий, она смогла различить самую банальную похоть. Ему совершенно все равно, кто перед ним. Ника, Алина или другая девушка. Неважно, может она разработать идеальный бизнес-план или нет. Умна она или глупа, как пробка. Она должна лишь удовлетворить его естественные потребности. На ужин — стейк, на десерт — секс. Обычное меню. Как же разительно это отличалось от теплоты, которая сквозила в глазах Паши… Исаев цеплял ее, злил, но во всем этом было больше искренности, чем в деликатности Веселовского. Паша, по крайней мере, извинился. А этот считает себя центром мироздания. И вряд ли изменится.