Раминар (СИ) - Левская Яна - Страница 55

   На второй день преследования, поздним утром Вдова ощутила третий источник лады. От потрясений, приятных и не очень, у неё уже начинала кружиться голова. В отличие от первых двух, рядом с этим не было гальтов - только какие-то отморозки с пустыми лицами, увешанные оружием из серии "набор начинающего душегуба". Моментально взвесив все "за" и не обнаружив ни одного "против", Шеа предусмотрительно обошла отряд Халахама стороной и ринулась к новой цели.

   * * *

   Эрикира вторую неделю мучил один и тот же кошмар. Он бредёт во тьме по каменному плато под сумеречным небом без облаков и звёзд, а внутренности его рвёт в клочья голод. Кровь в жилах превращается в обжигающий холодом кисель, и кажется, что вместе с её током под кожей ползет какое-то вызывающее дрожь существо. Он падает на камни и начинает загребать в горсти мелкий свинцовый щебень и пыль, набивая ими рот, в приступе жестоких видений воображая перед собой самые вкуснейшие лакомства на земле. В ответ бездна внутри него взрывается невыносимой болью, и когти принимаются кромсать тело с новой силой. Задирая рубашку, Эрикир в ужасе смотрит на три длинные сквозные раны, из которых вытекает красная река, заливая низ живота. Но страшнее всего видеть, как, раздвигая взрезанную плоть, наружу выползают ленты черноты, свиваясь в немыслимые узоры...

   На этом месте сон всегда обрывался. Так случилось и на этот раз. Эри открыл глаза. Над ним темнел низкий, подбитый грубой тканью потолок - крыша повозки. Подстилка, служившая кроватью, была влажной от пота. Повернув голову, он встретился взглядом с Халахамом, лежавшим у противоположной стены.

   - Ничего не хочешь мне рассказать?

   Юноша отвёл глаза, выравнивая сбитое дыхание, и задумался: хочет ли?

   - Плохой сон. Нечего рассказывать.

            Халахам продолжал смотреть, но Эрикир уже отвернулся и закрыл глаза. Мужчина сверлил взглядом худую спину с выпирающими лопатками ещё какое-то время, а потом, сморгнув, прислушался к чему-то и, резко поднявшись, покинул повозку.

   Спрыгнув на мокрую от начавшей уже оседать росы траву, он проводил глазами свернувшую в сторону рощи чёрную карету и подбежал к скорчившейся на земле в тени второго фургона Лайлин. Девушка сжимала голову руками и тихо поскуливала, зажмурив глаза. Халахам опустился рядом на колени и положил свои руки поверх её. Лин заплакала. Тело её обмякло, руки бессильно соскользнули вниз. Халахам приобнял её, усаживая, коснулся пальцами горячего лба и начертил невидимый знак.

   - Посмотри на меня.

   - Нет, - она затрясла головой. - Боюсь.

   - Просто посмотри.

   Лин затихла и открыла глаза.

   Халахам невольно вздрогнул и отстранился, потрясённо глядя на расширенные зрачки девушки - никакой страх и никакая тьма не могли заставить измениться человеческий глаз подобным образом. Зрачок занимал почти всю прорезь глаза, сжав радужку в тонкий ободок и оставив белок видимым лишь в самых уголках. Сейчас он незаметно стягивался, принимая обычный вид.

   Между бровей Халахама пролегла глубокая складка. Поджав губы, он поднялся, увлекая Лайлин за собой. Она ожидала вопросов с его стороны, но их не последовало. Мужчина казался с головой погружённым в невесёлые мысли - так оно, впрочем, и было. После минутного молчания он окинул девушку взглядом с головы до ног и поинтересовался:

   - Ты знала свою мать?

   - Нет, - ответила та, сбитая с толку странным вопросом. - Она умерла при родах.

   Мужчина опустил глаза.

   - Иди спать, - бросил он, отворачиваясь.

   Лин осталась стоять.

   - Поговорим завтра. Не сейчас.

   Чувствуя тяжёлый взгляд между лопаток, Халахам в раздражении обернулся:

   - Скройся Лин. Последнее предупреждение, - выражение его лица ясно говорило, что ещё немного и кое-кто схлопочет.

   Девушка, оробев, быстро обогнула фургон и забралась внутрь.

   Выдохнув, Халахам посмотрел в чёрное небо - звёзды уже погасли в преддверии рассвета, и луна бледнела на западе тонким молодым серпом. Широкими шагами он двинулся в сторону тракта и остановился, только почувствовав, что его догнали. Алестар без слов смотрел на гальта, предлагая тому заговорить первым.

   - Лайлин - нОриу.

   Глаза Алестара расширились.

   - Полукровка?

   - Скорее всего, даже меньше, чем "полу".

   - Мать?

   Халахам кивнул.

   Молчание продлилось несколько минут, а затем гальт спросил:

   - Что Шеа?

   - Обошла нас с востока и двинулась по тракту в сторону Ййена.

   - Что-то задумала. Знать бы, что...

   Алестар промолчал, поскольку добавить ему было нечего. От самого Юрра Кор-Унтару держалась позади на приличном от них расстоянии, но внезапно ринулась вперёд, будто решила махнуть на всё рукой, отыскав занятие интересней, чем затянувшаяся слежка. Срываться с места и преследовать её казалось напрасным метанием между петлёй и плахой.

   - Будем идти дальше, не дёргаясь лишний раз, - подытожил Халахам, кивая су-волду. Алестар прикрыл веки в согласии и ушел к обозу, оставляя гальта на посту.

   Шеа замедлила бег. Она была уже близко, очень близко. Когда сила обдала её щекочущим трепетным дуновением, женщина остановилась и полной грудью вдохнула влажный ночной воздух. К аромату травы и земли примешивался металлический сладкий запах крови. Зверь нетерпеливо толкнулся в тесном коконе, сплетенном из остатков воли и разума той, что носила в себе проклятье его голода - попытался вырваться на свободу, но был остановлен. Настороженность и инстинкты Вдовы взяли верх - она решила для начала присмотреться к добыче.

   Замирая через каждые десять шагов и прислушиваясь, женщина двинулась туда, откуда исходил вызывающий тревогу и будоражащий сознание запах.

   Впереди слышалось прерывистое дыхание, изредка переходившее в стоны. Шеа показалось даже, что она различает отдельные слова, не имевшие, впрочем, для неё никакого смысла. Трава обтекала ее, мягко и гибко ступавшую, без шелеста, без шороха, подобно серым волнам застоявшегося озера. На восходе наливалась светом призрачная полоса - солнце вытягивало щупальца лучей, предупреждая о своем скором появлении.

   Но Зверь не боялся солнца.

   Женщина остановилась и теперь смотрела на человека, что распластался у её ног. Истерзанное тело его трепали судороги и спазмы, а лицо скрывала бурая маска запекшейся крови. Пустые глазницы двумя безднами смотрели в сторону безразличного рассвета. Шеа видела многое на своем веку, многое сделала, и теперешнее зрелище не ввергло её в пучину сострадания и ужаса - лишь всколыхнулись глубоко в груди омерзение и злоба.

          Мир одинаков. Мир не меняется. Злодеи и жертвы, жертвы и злодеи.

   Опасности несчастный не представлял. Он валялся здесь, как разделанный кролик: бери и жри меня! Утоляй голод, утоляй жажду! Будь злодеем, раз уж мне выпало стать твоей жертвой. Но Шеа медлила. Она опустилась на колени по правую руку от человека, обвела его взглядом. Шквал чужой боли окатывал её волна за волной. Это была не физическая боль, но боль разочарования, боль страха, боль ненависти. В могучем реве совершенно терялся слабый ток искомой Зверем силы, но он все же был. Как дым сочится через неплотно запертые двери, так растекалась во все стороны от этого человека приглушенная мощь, отыскивая трещины в стене, за которой томилась. Вдова вытянула руку, прижала большой палец ко лбу мужчины, как раз между залитыми кровью бровями, и принялась читать. Мелькали лица и предметы, слышались искаженные голоса, чужие мысли переплетались с её собственными, чужие чувства проникали в душу и овладевали ею...

   Убрав руку, Шеа перевела дыхание и качнула головой, сама не зная, для чего ей понадобилась история незнакомого человека. Человека, бывшего, по сути, её добычей. Жизненные драмы - они присутствуют в судьбе у каждого. Предательства. Потери. Поражения. Она сама имела удовольствие испить этот горький напиток, привкус которого до сих пор блуждал на языке. Может, в том и заключалась причина? - в свое время поверженная, а теперь опустошенная и одинокая, она остро ощутила некую общность с ним: побежденным, истерзанным, оставленным умирать и  жаждущим мести - наполненным силой разрушения. Может быть и так... Но, в сущности, ей не было дела до чьих-то страданий. Шеа облизнула испачканный в вязкой крови палец и, не сопротивляясь более, растворилась в хищном слепом голоде.