Раминар (СИ) - Левская Яна - Страница 54

   Девушка хмуро глядела на отсвечивающие мутным серебром в сиянии луны лохматые колоски дикой пшеницы.  Проходивший в сорока шагах от места стоянки тракт скрыт был в море степных трав, так что, если бы Лин не знала, что он там есть, никогда не догадалась бы о его существовании. Сегодня ближе к вечеру их маленький обоз покинул сень рощи, где несколько часов назад случилась встреча с лже-кардами, и уткнулся прямиком в один из торговых путей, проходивший с юго-востока на северо-запад между Кройнерином и Ййеном. Не спеша окончательно прощаться с предлагающей некую степень уюта и защищающей от ветра рощей, люди разместились на свободном от деревьев месте - в уголке, образованном перекрёстком дорог.

   Лин уныло перевела взгляд на темневшее в нескольких лакратах от фургона остывшее кострище с двумя кривыми рогатками, воткнутыми в землю по сторонам. Полуистлевшие головёшки напоминали развалины древнего города. Она не могла заснуть. Из головы не шли хриплые крики, доносившиеся из кареты, когда кард избивал пленника рукояткой ножа. Бил, не жалея. До крови. Халахам мог бы вмешаться, но не стал, даже зная, что перед ним были не карды. Конечно, Лайлин не могла утверждать, что пленник отличался кротостью характера и был невинен, как младенец, но... что-то восставало в ней при мысли о том, что все они, полюбовавшись на самосуд, и пальцем не пошевелили, чтобы прекратить беззаконие, хоть это было в их силах. Да она сама могла остановить их сердца мановением руки! Ведь могла же?.. Задумавшись над этим, Лин не ощутила уверенности. Даже защищая собственную жизнь в ночь зелёного полнолуния, она не довела дело до конца, не нашла в себе твёрдости, не переступила барьер, испугалась. Испугалась изменений внутри себя. Испугалась жизни "после того как". Девушка с горечью подумала, что Халахам и Алестар когда-то тоже стояли у этой самой черты, и собирались с духом чтобы её перешагнуть. А может, и не было никаких колебаний? - или просто не было выбора. "А у меня он есть?". Лайлин подумала, как это будет. Если убить один раз, потом второй, третий... то дальше станет все равно? Ей вспомнилось, как Алестар, обронив короткое "понимаю", добил ловчего, которого отказался прикончить отец. "Понимаю. Не хотите открывать эту книгу. Что ж, я прочту за вас. Обычное дело. Не стоит переживать"

   - Как же это всё... - Лин замолчала, так и не закончив, не зная, каким словом описать чувство смертельной тоски, охватившее её.

   Просидев ещё какое-то время в тишине и смирившись с тем, что нынче ночью вряд ли заснёт, она встала на ноги и медленно побрела, огибая фургоны, в сторону тракта. Сознание её скользило по тонкому льду, под которым колыхалось черное озеро мыслей. Опасаясь нарушить хрупкую границу, Лайлин постаралась очистить голову от любых соображений на больную тему и просто неслышно ступала, раздвигая травы руками, чувствуя шершавые, покалывающие касания.

   Издалека донёсся невнятный шум.

   Содрогнувшись, Лайлин остановилась. С тревогой смотрела она вдоль таявшей в ночной степи ленты тракта. Вскоре сомнений не стало. К их стоянке приближалась запряжённая лошадьми повозка - Лин уже видела тёмный силуэт над травостоем. Вернувшись к обозу, девушка притаилась в тени фургона. Она сама не знала, отчего так напряглась. Что она ждала увидеть? Ту самую чёрную карету и тройку кардов? Глупо было ожидать, что им вдруг вздумается поколесить туда-обратно, таская сопротивляющегося пленника за собой. Но отчего-то уверенность в том, кто мчит во весь опор по дороге в направление Юрра, крепла с каждой минутой. Разглядев, наконец, двух всадников, сопровождавших знакомый чёрный экипаж с деревянными заслонками на окнах, Лин совсем не удивилась, только внутренне сжалась, чувствуя, как зарождается в груди такое правильное и многообещающее тепло. Что-то щёлкнуло в ней, сообщая о готовности - и Лайлин "посмотрела". В синей мгле ночи налились призрачным сиянием силуэты коней и всадников. Фигура кучера нелепо висела, как казалось, в воздухе - на фоне голубого свечения, контуры кареты терялись, представляясь всего лишь тёмным сгустком.людей было трое. Всего трое. В груди Лин что-то оборвалось. "Поздно".

   Нет! Не может быть поздно! Не должно быть.

   Лайлин, не заметив собственного движения, сделала шаг вперёд и всмотрелась с удвоенным вниманием. Громыхали колеса экипажа. Неслись яркими росчерками во тьме ликады похитителей и их коней. Пальцы сгребли ткань шали, сжимая кисть в кулак; Лин ощутила, как теплый шар в груди двинулся вверх, достиг плеч, а от них вытянулся двумя горячими струйками к вискам. Степь начала наливаться светом. Множество разнообразных по цвету и форме ликад парили над землёй, копошились в траве. Всё новые мерцающие сгустки продолжали проявляться перед глазами Лин. В наступившем хаосе трудно было не то чтобы разглядеть нечто определённое, но даже просто смотреть. Сияние ослепляло. Жар охватил всю голову, и к своему ужасу Лайлин поняла, что не может прекратить происходящее.

   Вдова следовала за гальтом и компанией от самого города, держась на расстоянии. Она ещё не отошла от потрясения, которое испытала, встретив су-волда в "Синем Винограде". Она считала их всех погибшими. Кто мог выжить в том аду, который устроили гальты на Поющих равнинах! Никто... Хотя она выжила. Она - та, для кого и была заведена вся свистопляска. Шеа криво улыбнулась, и её улыбка имела мало общего с весельем. Ирония судьбы. Для чего состоялась эта встреча мнимых покойников полвека спустя? Неужели долгие сорок семь лет оказались всего лишь затянувшимся антрактом, и теперь настало время второго акта пьесы? Шеа считала, что тот период её жизни завершился и канул в лету. Безвозвратно. Она отказалась от прежних замыслов, перечеркнула цели, вырвала страницы памяти и запечатала двери в те уголки своих души и сердца, войти куда означало бы вернуться к тому, с чего всё началось. И вот... "Гальты", - короткое слово проникло усталостью в самую её душу, а оттуда навстречу толкнулся импульс злобы и ненависти, - "Снова!".

   Первым побуждением после знаменательной встречи в трактире было бежать. Бежать и прятаться. И Шеа побежала. В ту же ночь она покинула "Синий Виноград", на следующий день продала телегу и вещи на другом конце города, оставив лишь самое необходимое, и на рассвете третьего дня с верным коньком в поводу миновала западные ворота. Оттуда она направилась, куда глаза глядят - лишь бы подальше от Юрра. Она вспомнила давно минувшие годы, когда, пребывая в жестокой лихорадке паранойи, неслась вперёд, нигде не задерживаясь, постоянно оглядываясь за спину, ожидая каждую минуту окрика и удара. Лишённая сил, полубезумная от тяжести перенесённых потерь, одна в чужих и чуждых землях. Сколько понадобилось лет, чтобы избавиться от сводящего с ума, тянущего жилы из тела страха, чтобы поставить точку и сказать себе: "Остановись. Ты вырвалась". Чтобы начать жить... Нет - доживать. Пусть даже и так, но смерть, смерть представлялась Шеа настолько немыслимой, настолько невозможной! Несмотря ни на что, она хотела жить, она обязана была жить... Хоть много раз задавалась вопросом: "Для чего?" - и сама же не могла на него ответить, Шеа чувствовала: есть что-то, ради чего она до сих пор остаётся здесь. Что-то есть.

   И вот она снова пустилась в бега, столкнувшись лицом к лицу со своим худшим кошмаром. Вдова шла ночи напролёт без остановок, опасаясь ступать за Внешнюю Ткань, чтобы не оставлять за собой след, который ни с чем не спутаешь. Днём она выбирала укрытия и забывалась тревожными снами. Каждую минуту она ждала, что будет настигнута, ведь гальты, несомненно, бросились в погоню. Но... Минуло более десяти дней, между ней и Юрром лежало около восьми сот ласандов, а Шеа так и не заметила никаких намёков на преследование. В конце концов, она остановилась и задумалась. Единственная причина, которая могла бы объяснить бездействие гальтов, это их неуверенность в собственных силах. "Они боятся, что не справятся со мной", - эта мысль привела Шеа в состояние заторможенного недоумения и попахивавшего сумасшествием триумфа. А дальше, как только отступил страх, проснулся голод. Существо внутри неё, облизываясь и утробно рыча, требовало завершения неповторимой трапезы; воспоминания о трепете силы, её вкусе, замешанном на крови, не оставляли Шеа ни на минуту. Она привыкла собирать жалкие крохи, истребляя мелкую лесную живность и птиц, являющихся носителями. Волк, которого потом продала Микалю, был настоящим пиром - такие подарки судьба преподносила очень редко. До встречи с сыном трактирщика Шеа словно пила вино из напёрстков - жажда не отступала, не приходило удовлетворение и хмельное блаженство, лишь по языку разливалось, обжигая, дразнящее кислое послевкусие. В ту ночь она, напротив, оказалась у купели, наполненной сладким и терпким вином до краёв. Тогда всего после двух глотков наступило кружащее голову опьянение, которое не миновало до сих пор. Голод, терзавший Вдову, был невыносим, неутолим. Он плавил и выстуживал тело, застилал сознание багровой пеленой, он принимал решения, он вёл за собою. Шеа вернулась в Юрр и принялась следить за обитателями "Синего Винограда", особенно за некоторыми из них. Через неделю после её возвращения, Халахам и компания покинули город. Вдова двинулась следом. К тому времени она знала, что гальт здесь один, если не считать его су-волда, и что кроме Эрикира был ещё человек, сочащийся отобранной некогда у той, кого называли Кор-Унтару, силой - дочь кузнеца Лайлин. Еле сдерживая звериное бешенство и корчи первобытного голода, она шла за обозом на безопасном расстоянии, вбирая каждой порой своего существа эманации силы, текущей из этих двоих, и никак не решаясь напасть.