Долгая полночь (СИ) - Скумбриев Вадим - Страница 40

Ведра были лёгкими, но от спуска по тропе к реке захватывало дух. Один неверный шаг – и слабый камень вывернется из-под ног, полетит вниз, а за ним и сама колдунья. Лететь далеко, берег узкий, а даже если и повезёт упасть в воду, так здесь мелководье – не поможет. А потому Жанна шла осторожно, следя, куда ставить ногу, и старалась отгонять мысли о предстоящем подъёме с водой на плечах.

Прежде, до того, как она пришла в Париж, ей часто приходилось брать такие же ведра и идти к колодцу целый час через лес – ближе чистой воды не было. Здесь пути хорошо если двести ярдов, и всё же она с радостью променяла бы эту дорогу на ту, из детства. Идти в гору всегда тяжелее, чем по прямой, а уж если в паре футов чудовищный обрыв, так и вовсе можно не дойти.

Берег оказался каменистым, тропа здесь заканчивалась, и к воде пришлось идти, спотыкаясь и едва ли не падая. Мягкие охотничьи сапоги Жанны для такой ходьбы не годились вовсе, и уже через несколько шагов ступни её горели от тупой боли. Проклиная Франциска и в то же время изумляясь, как ему не надоело каждый день лезть сюда – рыбачить, брать воду, да хоть бы и помыться в реке, она продолжала спускаться. Никаких сетей, впрочем, не было вовсе, только утлая лодочка покачивалась на волнах Жиронды, небрежно привязанная к столбику, что торчал из камней.

Зачерпнув воды, Жанна с наслаждением умылась и тщательно прополоскала рот. Привкус чеснока речная вода смыть до конца не смогла, но стало всё же легче. Поцелуй покойного Томаса забыть не удастся ещё долго. С другой стороны, не полезь он с языком, кто знает, может, она всё ещё билась бы под лучником, ощущая в себе его плоть, сгорая от ненависти и жажды убийства. Привыкший к податливым, беззащитным девушкам Аквитании, винтенар не ждал нарваться на бешеную колдунью, за что и поплатился.

– Балгурф, – сказала Жанна. Позади неё зацокали по камням волчьи когти. – Разве ты не ушёл?

Баргест ткнулся носом ей в бок и заскулил.

– Ну, иди, я же отпустила тебя, – мягко велела колдунья.

Но Балгурф уходить не хотел. Лизнув Жанну в щеку, он повернулся и повилял хвостом, словно приглашая идти за собой. И колдунья, закинув тяжёлое коромысло на плечи, пошла следом.

Подъем оказался хуже спуска во много раз. Если вниз Жанна шла налегке, то теперь ей приходилось тащить на себе два тяжеленых ведра с водой. Вдобавок гудело раненое плечо, то и дело кололо в ноге, да и прочие раны давали о себе знать. За последнее время Жанну потрепало больше, чем когда-либо вообще.

А ещё по следу шёл Жан. Она нисколько не верила, что Солнечный рыцарь отступится, не увидев её мёртвой, а видел он лишь как она упала в море. К тому же это ведь он столкнул её, столкнул безоружную, а значит, духи должны были бы забрать свой дар. Но Жанна жива, и он быстро поймёт это. А значит, надо уходить. И пусть в Руайяне сидят англичане и вряд ли они быстро пропустят французского рыцаря, если пропустят вообще, Жана это не остановит.

Последние камни тропы остались позади, и Жанна, тяжело дыша, поставила ведра на землю. Раненая нога просто горела, да и плечо тоже, колдунья запыхалась, словно пробежала несколько льё.

Трупы англичан куда-то исчезли. Франциск деловито осматривал сарай.

– Вот твоя вода, – переводя дыхание, сказала Жанна.

Вместо ответа рыбак указал на рубашку одного из убитых, висящую на крючке. Жанна, не чинясь, схватила её и пошла в дом.

– Никак не думал, что дворянки тоже умеют такие вещи делать, – глубокомысленно заметил Франциск, пока Жанна оттирала доски. – Вышивать – да, яд приготовить – может быть. Но...

– Я не дворянка, – буркнула Жанна.

– О! – удивился Франциск. – По твоему лицу я бы так не сказал. Возможно, незаконная дочь, но...

– Моя мать родом из крестьян Лангедока, – Жанна выпрямилась, отжимая воду. – Мой отец – Робер д’Артуа, граф Бомон-ле-Роже. Бывший граф. Человек, который начал эту войну.

Франциск не повёл и бровью, словно Жанна назвала имя лавочника из соседнего городка. А она испытующе смотрела в его лицо.

Это ведь только в сказках высокородный отец с удовольствием приведёт дочь от крестьянки во дворец, нарядит в шелка, обует в хрустальные туфельки и выдаст замуж за принца. А по эту сторону Грани отец проиграет тяжбу за собственные земли, уйдёт из королевства, не дожидаясь суда, и отправится скитаться по всей Европе. Вынашивая планы мести, он попросит убежища в Англии и на пиру заставит короля решиться на войну. А потом высадится в Бретани и пойдёт разорять её, ураганом прокатываясь по французским землям.

– Понимаю, – вздохнул старик. – Что ж, родителей не выбирают.

Жанна молча вынесла ведро с грязной водой наружу. Вообще говоря, она считала, что нет смысла вытирать те несколько пятен, что остались на полу после гибели англичан, но Франциск слишком много сделал для неё, чтобы отказывать.

Затем она села на обрыве, прихватив с собой поданные Франциском стрелы. Повертела одну в руках, разглядывая. Стрела была ощутимо тяжёлой – совсем не как те лёгкие, охотничьи, которыми она училась стрелять когда-то. Толстое ясеневое древко, узкий четырёхгранный наконечник, который прошивал кольчуги, словно лист пергамента. Белые гусиные перья, приклеенные к дереву и примотанные у самого ушка шёлковой нитью – только сейчас она поняла, что имел в виду Франциск, когда говорил про шёлк.

Разматывалась нить неохотно, кое-где на ней оставались капли клея, но с первой же стрелы Жанна сняла вполне достаточно и принялась пришивать пуговицы обратно.

Франциск уходил куда-то, появлялся снова, проходил мимо Жанны, даже не глядя на неё. Колдунья наблюдала то за ним, то за Жирондой, а потом поднялась и сварила ещё рыбы, вылив отравленный бульон и тщательно промыв котелок. Позвала Франциска – тот молча поел и, поднося ко рту последнюю ложку, сказал:

– Вкусно готовишь, колдунья.

Жанна слабо улыбнулась. Ей не пришлось долго вспоминать, как потрошить рыбу и варить суп. Жизнь в разъездах приучила Жанну готовить самой, как для себя, так и для рыцарей, что сопровождали её. Конечно, у тех зачастую были свои оруженосцы и слуги, но стряпали эти молодые люди обычно не лучше, чем их хозяева. Нельзя сказать, что Жанна была мастерицей в области кулинарии, но всяко получалось у неё лучше, чем у воинов.

Дом больше не казался ей странным, он стал уютным. Да, в первый же день она успела пролить здесь кровь, но что с того? Франциск наверняка убивал здесь и раньше. Скромная хижина на обрыве, где до ближайшего жилья идти несколько льё, теперь казалась ей местом куда лучше шумного грязного Парижа, где на мясной рынок нельзя выйти, не заткнув нос. Даже деревни, где Жанна с удовольствием поселилась бы, наплевав на короля, теперь уступали этому жилью, столь спокойному и далёкому от мира. С одной стороны здесь разливалась Жиронда, с другой – плескалось море.

Снаружи быстро темнело, и Жанна запалила свечу. Франциск снова куда-то исчез. Тогда колдунья вновь принялась за работу, перекраивая юбку так, чтобы в ней можно было нормально ходить.

И когда делала последние стежки, взгляд её упал на кожаный тубус, лежавший на столе. В таких штуках возили ценные письма гонцы, хранили грамоты и указы.

Тёмная, покрытая лаком кожа могла выдержать даже морскую воду – в этом Жанна уже убедилась. Лежавший внутри кусок пергамента пережил её подводное путешествие не так гладко: некоторые буквы смылись, растёкшись по желтоватому полю уродливыми пятнами. Лишь свинцовой печати не сделалось ничего.

Жанна плохо понимала латынь, но этот текст знала наизусть. «С даром изгнания, коим Господь наградил деву Жанну, закончилась долгая полночь христианского народа...» – прочла она первые строки и стиснула кулаки.

Христианского народа! Все духовенство хотело всего лишь одного: обезопасить свои толстые зады от существ с той стороны Грани. Они ведь не признаются, что неспособны бороться с ними сами. Ведь важен не крест, а человек, который его держит. И уж чего-чего, а святости у кардиналов с епископами не было ни на медяк.