Двойное попадание (СИ) - Михайловский Александр Борисович - Страница 52

– Очень вкусно… – наконец робко улыбнулась она.

– Ну что, Паулина, – сказала я, вновь обращаясь к своей «подшефной», – надеюсь, ты тоже отведаешь гостинцев из двадцать первого века. А сейчас скажи – ты уже не умираешь?

– О нет, фройляйн Марина, – ответила она. – Мне очень полегчало от вашего лекарства…

– Отлично, – кивнула я, – будешь принимать его, когда поднимется температура. А вот тут, – я указала на пакет, – остальные лекарства, и к ним имеется инструкция на немецком языке, что и в каких случаях принимать, но я надеюсь, что они тебе не понадобятся и организм сам справится с болезнью… Ну вот разве что шиповник – его пей вместо чая, и дело быстро пойдет на поправку… – Тут я вспомнила о пирожных и нырнула в пакет. – Да, вот тут еще кое-что… Надеюсь, тебе понравится. – Я протянула ей прозрачный контейнер.

– Спасибо, фройляйн Марина… – сказала она, – вы так добры… – Говоря, она внимательно разглядывала пирожные сквозь прозрачный пластик. – Эти пирожные… Они похожи на те, что пекла когда-то моя бабушка… Она посыпала их миндалем и сахарной пудрой…

– Это такие же! – обрадовалась я такому совпадению. – Мои любимые. Непременно попробуй, а если не сможешь доесть, мы с Колей завтра придем к вам на чай и поможем с ними справиться. Правда, герр Шульц? – я глянула на своего адъютанта и подмигнула ему. Он лишь смущенно кивнул в ответ.

– Ладно, Паулина, вам нужен покой, – сказала я, видя, что девушка, ослабленная болезнью, немного утомилась. – Мы, пожалуй, пойдем. Выздоравливайте… – Я поднялась с табуретки.

И в этот момент Паулина наконец решилась спросить о том, о чем, видимо, думала все это время:

– Фройляйн Марина… Пожалуйста, один вопрос…

– Да, я слушаю… – Я слегка наклонилась к ней.

– Почему вы это делаете? – прошептала она. – Почему вы пришли ко мне, почему проявили заботу и сочувствие, принесли лекарства и фрукты и ничего не просите за это взамен? Я не могу этого понять… Ведь вы должны ненавидеть нас… Мы – ваши враги… Ну, если не ненавидеть, то презирать… А вы… Вы так великодушны, что это просто выше моего понимания… Почему вам не все равно, выживу я или умру? Почему вы желаете мне выздоровления?

Некоторое время я молчала, обдумывая ответ. А потом медленно произнесла:

– Ну, я постараюсь объяснить, хотя и не уверена, что мне это удастся… Потому что основная причина вот какая – это, как говорят у нас, у русских, было по велению души… А как объяснить веление души? Да и надо ли? Душа – она всегда права, она выражает суть нашей натуры. Так всегда было и будет. Мне ничего не нужно от тебя, Паулина, я просто отношусь к тебе по-человечески, с сочувствием и пониманием. Душа моя мне подсказывает, что ты – небезнадежный человек, это стало ясно еще во время того интервью. За что тебя презирать? За твои заблуждения, которые ты сама признаешь? За твою профессию или за твою принадлежность немецкой нации? Нет, это совсем не то, за что можно презирать. Я вижу в тебе человека, Паулина. Понимаешь? В отличие от тех твоих соотечественников, которые с воодушевлением творили бесчинства на нашей земле, ты умеешь мыслить и рассуждать. Незадолго до разговора с тобой я брала интервью у вашего пленного генерала Гудериана. Вот уж кто настоящее самодовольное собачье дерьмо. Ну, я и повозила его мордой по продукту собственной жизнедеятельности. Но ты, Паулина, совсем не такая. И я очень хочу, чтобы ты избавилась от своих заблуждений и стала лучше, чище и добрее. А теперь до свиданья, подруга. Отдыхай и выздоравливай. Мы с герром Шульцем еще навестим тебя завтра…

– До свидания, фройляйн Марина… – тихо прошелестели ее губы.

Когда мы шли обратно, Коля был молчалив и сосредоточен. И лишь у дома Варвары, где мы остановились, чтобы попрощаться, он вдруг сказал, запинаясь от

– Марина… Ты удивительная… Я восхищаюсь тобой… Мне кажется, я… я люблю тебя… – Он как-то испуганно взглянул на меня.

Повисло молчание. Вот он – то восхитительный момент, которого я так ждала, но сама этого не осознавала! Блин, а ведь я даже не помню, когда мне признавались в любви… Да и было ли это когда-нибудь? В наш век все стало как-то просто, и признания в любви стали редкостью… Все будто бы подразумевалось само собой – «вот если мы спим друг с другом не один год, если не очень часто ссоримся, то нам есть смысл пожениться… А все эти дурацкие признания – для подростков…» Но как же мне всегда хотелось романтики! Обожания, нежности, настоящей любви! Наверное, этого хочется каждой женщине, независимо от возраста, какую бы маску мы при этом ни надевали… Коляша – мой милый, такой неловкий и застенчивый, совсем не похожий на тех брутальных мачо, которые мне нравились раньше – ты даже не догадываешься сейчас, как тает мое сердце, становясь мягким и сентиментальным, как сладко щемит в груди от умиления и восторга… И как невыносимо мне хочется обнять тебя – просто обнять и стоять вот так, возле плетня, под ласкающими лучами закатывающегося осеннего солнышка…

6 сентября 1941 года, 00:15. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего

Перечитав боевые донесения от командующего Брянским фронтом генерала армии Жукова, командующего 4-й армией генерала Чуйкова, командующего 21-й армией генерала Кузнецова, командующего восстановленной 13-й армией генерала Городнянского, командующего 50-й армией генерала Петрова, а также сухую сводку штаба российских экспедиционных сил, Вождь удовлетворенно хмыкнул. Потомки не подвели, в первый же день наступления ударили на пределе своих возможностей, прошли по вражеской рокаде сто пятьдесят километров, взяли Могилев и разгромили штаб группы армий «Центр», захватив в плен его командующего, генерала-фельдмаршала Федора фон Бока.

А Могилев – это не просто еще один освобожденный от врага советский город, но еще и крупный узел железных и шоссейных дорог, а также важный логистический центр, место расположения складов и точка перевалки поступающих из Германии военных грузов из железнодорожных вагонов на автомобильный транспорт. Но ничего, для немцев лиха беда начало. В течение ночи к освобожденному потомками Могилеву на автомашинах челночным способом перебросят выделенные из резерва две свежие стрелковые дивизии РККА (из числа тех, что не были растрепаны лобовыми таранными ударами в полосе Западного фронта), и после того как советские бойцы сядут в оборону, танки и мотострелки потомков рванут дальше на север – к Орше и Витебску. Как обычно бывает в случае глубоких прорывов (РККА испытала это несчастье на себе) в оперативной пустоте прорвавшаяся группировка способна двигаться с невероятной скоростью, за час проходя такое же расстояние, какое стрелковая дивизия РККА преодолевает за один суточный пеший марш.

Одновременно с ударом потомков от Могилева на Оршу и Витебск из района Великих Лук в направление Невеля и Витебска начнут наступление 31-я и 32-я армии РККА, прежде находившиеся в составе Резервного фронта, а оттого свежие и еще не бывшие в боях. В ситуации, когда подвижные соединения вермахта уже разжеваны и выплюнуты потомками, а пехотные дивизии изрядно ощипаны «на текущие расходы», это наступление имеет все шансы на успех и вполне способно привести к созданию северного фаса фронта окружения вокруг основных сил группы армий «Центр». А потом потомки разрубят окруженную группировку пополам (например, отделив итак уже потрепанную 4-ю армию в Рославле от 9-й в Смоленске), потом каждую часть еще раз пополам.

Кстати, по донесениям командующих армиями не участвующего напрямую в операции Западного фронта, в ближних тылах немецкие частей и соединений 4-й и 9-й немецких армий наблюдается суета и необъяснимое с точки зрения формальной логики движение части войск в западном направлении. Для Вождя ничего необъяснимого в таком повороте событий не было. Потомки просветили. Это еще до своего пленения командующий группой армий «Центр», пытаясь настричь шерсти со своих яиц, приказал снять с западного фаса смоленского выступа каждого четвертого или третьего солдата (в зависимости от текущей комплектности частей) и, сформировав сборные кампфгруппы, направить их в район Могилева или Орши. Там эти с бору по сосенке собранные временные части, не прошедшие даже элементарного боевого слаживания, по замыслу гениальных немецких стратегов должны будут героически сдерживать неистовый натиск механизированных соединений «марсиан». Сталин хмыкнул – потомки с первых же дней своего участия в войне так запугали немцев (от рядовых солдат до высшего командования), что те присвоили им это почетное наименование за фантастический вид их техники и полевого обмундирования.