Дворец Посейдона - Тимайер Томас - Страница 8

Он развернул карту на столе и провел рукой по глянцевитой бумаге, наклеенной на грубый холст. Карта была основательно потерта – видимо, ею часто пользовались. Оскару пришлось наклониться, чтобы рассмотреть сотни мелких островов на голубой глади. Казалось, в карту кто-то выстрелил из дробовика.

– Боже, да тут их видимо-невидимо! – удивился он. – Надо быть настоящим знатоком, чтобы провести судно через такую кашу!

– Это архипелаг Киклады, – пояснил Никомедес. – Плавание в этих водах под силу лишь самым опытным капитанам. Там повсюду разбросаны рифы и скалы, многие из них скрыты под поверхностью моря и совершенно неразличимы. Для тех, кто не знаком с этим районом Средиземноморья, попасть туда равносильно самоубийству. Но искушенные мореходы ориентируются по положению различных островов, как по вешкам фарватера. К тому же, все они заметно отличаются по форме рельефа, и перепутать их практически невозможно.

– А в темное время суток? – Гумбольдт быстро взглянул на судовладельца.

Никомедес кивнул.

– Разумеется, плавание по ночам среди Киклад строго запрещено. Но сроки доставки грузов порой вынуждают продолжать навигацию в темноте. С этим справляются только самые опытные судоводители. На большинстве островов установлены маяки, огни которых различимы на большом расстоянии. Однако это ненамного снижает степень риска.

– Где именно произошла катастрофа?

Никомедес жестом подозвал Фогиациса. Мужчина тяжело поднялся и шагнул к столу с картой. Только сейчас Оскар заметил, что капитан передвигается не без труда. Были ли причиной тому пережитое кораблекрушение или возраст и болезни, трудно сказать. Едва взглянув на карту, Фогиацис указал на небольшую группу островов южнее Крита.

Гумбольдт нахмурился.

– Санторини?

Грек утвердительно кивнул и произнес несколько фраз по-гречески, из которых Оскар не понял ни слова. Похоже, и Гумбольдт тоже. Обернувшись к Шарлотте, он попросил:

– Тебе не трудно принести сюда лингафон? Ты знаешь, где он хранится.

– В металлическом шкафчике в подвале. Я мигом. – С этими словами девушка вышла.

– Лингафон? – Никомедес с недоумением уставился на ученого.

– Я хотел бы избавиться от некоторых проблем с различиями в наших языках, – ответил Гумбольдт. – Мой греческий довольно плох, поэтому мне хотелось бы услышать о фактической стороне событий непосредственно из уст капитана. У меня есть специальный аппарат, который моментально выполнит перевод. Немного терпения – через минуту-другую моя племянница принесет его сюда.

Пока Шарлотта отсутствовала, Элиза попотчевала капитана еще одной рюмкой водки, а Оскар тем временем разглядывал карту.

– У этих островов странная форма, – заметил он, ведя пальцем вдоль береговой линии острова Тира. – Они выглядят так, словно в прошлом были одним целым.

– Ты прав, – отозвался Никомедес. – Архипелаг Санторини когда-то представлял собой единый и гораздо более крупный остров. Примерно в 1600 году до нашей эры во время чудовищного извержения вулкана он буквально раскололся пополам. Кое-кто даже полагает, что при этом произошел взрыв невероятной силы, который и вызвал цунами, опустошившее все Восточное Средиземноморье, и прежде всего южное побережье острова Крит. Это, вероятно, и стало причиной заката цветущей Минойской цивилизации, существовавшей с третьего по середину второго тысячелетий до нашей эры.

Оскар тут же навострил уши.

– Минойская цивилизация? Та самая, что возвела дворец царя Миноса?

– О, да вы, молодой человек, настоящий знаток старых мифов! – Никомедес улыбнулся. – Дворец на самом деле существовал на Крите, сохранилась даже циклопическая кладка его фундамента. Величественное строение впечатляющих размеров.

– А Лабиринт? А Тесей и Ариадна? А Минотавр? Они тоже существовали?

Никомедес улыбнулся.

– В отношении существа, считавшегося наполовину быком, наполовину человеком, у меня большие сомнения. Но Лабиринт – реальность. Он расположен в тридцати километрах юго-западнее Кносского дворца, в горах, поблизости от небольшого городка. Это система пещер длиной в два с половиной километра, состоящая из множества ходов, многократно пересекающих друг друга под самыми причудливыми углами и нередко оканчивающихся завалами и тупиками. Там царит полная тьма, и заблудиться проще простого.

Оскар опустился на диван. Он-то думал, что история с Тесеем, царем Миносом и Ариадной – всего лишь старая сказка.

– Откуда тебе известно о Миносе? – насмешливо полюбопытствовал Гумбольдт.

– «Мифы классической древности» Густава Шваба, – пробормотал Оскар. – Я нашел эту книгу здесь, в вашей библиотеке. Только ее мне удалось одолеть от начала до конца. Надеюсь, вы не сердитесь на меня за то, что я ее взял?

Гумбольдт потрепал его по плечу.

– Если это пополнило твое классическое образование, я вовсе не против. Но убедительно прошу – обращайся с Густавом Швабом поаккуратнее, это уникальное первое издание!

Оскар смутился, но, к счастью, вернулась Шарлотта, неся перед собой небольшой ящичек с раструбом на передней панели, массой кнопок и светящихся индикаторов. Это и был лингафон – создание ученого, намного опередившего свое время.

Гумбольдт взял прибор и попросил капитана накинуть на шею кожаный ремень, соединенный с ящичком. Затем надел на него наушники и указал на раструб, в который следовало говорить. Фогиацис выглядел озадаченным, но после того, как Никомедес растолковал ему, что аппарат необходим для перевода с греческого, успокоился. Гумбольдт проверил, верно ли расположен прибор и включил его. Раздался негромкий свист. Капитан вздрогнул.

– Не беспокойтесь, – мягко произнес Гумбольдт. – Аппарат нуждается в настройке. Будьте любезны, посчитайте от одного до десяти!

– Эна, дио, триа… – начал отсчитывать по-гречески Фогиацис.

Гумбольдт взглянул на световые индикаторы и удовлетворенно кивнул.

– Прекрасно, – сказал он. – Теперь мы сможем полностью понять друг друга.

Брови капитана взметнулись вверх.

– Это… это просто невероятно, – прозвучал из лингафона голос моряка. – Оказывается, я вас понимаю, а ваш голос звучит так, будто вы находитесь прямо в моей голове. Ставрос, ты тоже должен это услышать!

Он снял наушники и протянул молодому человеку.

У Оскара изумление посетителей вызвало улыбку. Он еще не забыл, как сам впервые столкнулся с лингафоном. Тогда все происходящее показалось ему волшебством.

– Невероятно, – произнес Никомедес, услышав, как в наушниках звучат на немецком слова капитана, говорившего по-гречески. – Это изобретение на десять голов превосходит фонограф прославленного американца Эдисона. Почему бы вам не представить его на Всемирной выставке в Чикаго? Вы, несомненно, получили бы высшую награду.

Гумбольдт отмахнулся:

– Награды меня интересуют меньше всего. Довольно и того, что прибор вполне справляется со своей задачей. Но теперь пора вернуться к вашей истории. Почтенный капитан, поведайте нам во всех подробностях – что случилось с вами в ночь кораблекрушения?

В это же время в Афинах

Дом располагался на холме, высоко над кварталами древнего города. Великолепный, как дворец, он был окружен роскошным садом цветущих апельсиновых деревьев и полон благоухания кипарисов. Прямо напротив фасада особняка, в каких-то двух километрах, в безоблачное небо устремлялись мраморные колонны Афинского акрополя. Ласточки и стрижи кружили вокруг храма Афины Паллады – Парфенона, наполняя воздух резкими криками. В открытые окна проникал густой аромат роз, вдали слышался перезвон церковных колоколов, зовущих прихожан к службе.

Пожилой господин задернул шторы и заковылял обратно к письменному столу. Его голова, сидящая на тонкой, морщинистой, как у черепахи, шее, казалось, весит пару центнеров. Жидкие волосы, обрамляющие внушительную плешь, походили на лавровый венец. Кряхтя, он опустился на стул, извлек из кармана ключ и отпер верхний ящик стола. Внутри не было ничего, кроме старого, измятого и грязного письма. Бумага его была изъедена временем, сыростью и морской солью, почерк писавшего дрожал, чернила расплывались. Господин пробежал взглядом несколько строк и прикрыл веки.