Побочное действие - "Мадам Тихоня" - Страница 29

– Впечатляет, — сухо произнёс «босс», и Мэл почти с изумлением поняла: он тоже вроде как восхищён. Заворожённо провожает вниз каждый рыжий обрывок, искривив в усмешке рот, отчего тонкие губы похожи на жуткий мёртвый рубец. А в пустых зрачках зажглось по огоньку, и это не отражение. Просто страсть, что тлеет посреди холодного, расчётливого разума.

— Заряд батареи ограничен ещё тремя выстрелами, — так же сухо и холодно констатировала Мэл – молчание мешало дышать, вгоняя в какой-то предобморочный ступор. Скосила взгляд на Монтенегро – это ведь он, круша сектор В, вошёл в раж и потратил гораздо больше энергии, чем необходимо. Под ногами глухо стучало машинное сердце катера — ржавой каракатицы, в ответ в висках тяжело ухал пульс, почему-то двойным эхом, в котором слышалась… ненависть? Тёмная и сильная, на которую только и был способен дикий пират – Мэл не сумела понять, кому адресовано чувство. Прикусила губу, до крови, по детской привычке сглотнула солёный привкус и клочки кожи. И опять заставила себя смолчать, хоть едкое замечание о «чьей-то неэкономности» крутилось на кончике языка.

— Тебе что-то нужно… для работы? — в голосе Хойта проскользнули нотки едва ли не благодушия – «хозяин» был чем-то доволен. Солнечный свет пеленой падал на узкое неподвижное лицо, делая его ещё более мертвенным, но Мэл заставляла себя не прикрывать глаза. Нужно было собраться. Стоять неестественно прямо, соображать, пытаясь сложить воедино услышанное в тёмном чреве «каракатицы».

Итак, «его величество» считал, что против его персоны готовится покушение. Судя по всему, недавно мистер Хойт с деликатностью танка задел интересы организации с вековыми традициями, и собственные шпионы предупредили о возможности «отдачи». Где-то тут, на Северном острове, опасаясь пока пересечь пролив, теоретически притаились теоретические убийцы.

– Нормальное самочувствие. Больше ничего, -- растянув в усмешке никак не заживающие губы, ответила Мэл. Всё так же бесстрастно, хоть ноги противно подрагивали от слабости – все сведения из головы «босса» пришлось доставать самой. Для проверки способностей: не шевелясь, уткнуться невидяще в одну точку, ловить при этом странные картинки с узкоглазыми физиономиями, которые даже через пятьсот лет всё так же будут называться «азиатскими». Ещё был знак – чёрные мазки иероглифа, заключённого в треугольник*, и жгучая мысль: лучше бы они тут все перебили друг друга. Как уголёк под сердцем, который тут же оборвался, осыпался искрами, стоило лишь скользнуть взглядом по чёрным «стволам», повёрнутым так, что внутри видны нарезы. А «босс» всё сильнее походил на разумную рептилию, которых люди во Вселенной так и не встретили, зато под боком расплодили. Ящер ящером, бронированный, но довольный.

«Как, однако, тут всё просто», – усмехнулся кто-то глубоко внутри, но мышцы лица не двигались – будто и к ним приросла чешуя. Причём очень давно, да и чёрт с ней, ведь ящеру нравятся такие же рептилоиды, как он сам. И даже в голову не приходит, что кто-то вместо роли слуги-ищейки предпочёл бы клетку да зубы посаженных на поводок хищников. Не бывает такого, всесильные герои встречаются только в старом смешном кино, а в жизни ни одно тело не согласится умирать добровольно. Как доктор Бен – Мэл вдруг чётко увидела его, втянувшего голову в плечи, с пятнами испуга на симпатичном лице. Интересно, сама она сейчас выглядит намного лучше?

– Слыхал? Следи за её… самочувствием. – Хойт покосился на Монтенегро, а Мэл с трудом удержалась, чтобы не передёрнуть плечами – за шиворот будто пригоршню льда бросили. Главарь в ответ проворчал что-то невнятное, старательно отводя в сторону наглые свои глаза, но Мэл уже не надо было напрягаться, чтобы понять, на кого направлено это чувство – тугие, жгучие волны, как раскалённый пожаром воздух. Стало совсем душно, когда пришло понимание: «боссу» по душе не только деловой подход и покорность, но и ненависть, ведь цепные звери гораздо злее, если их временами дразнить. Ненависть, ненависть, ненависть…

Пульс заколотился в висках, взбивая кровь, словно бурлящую в котле воду. Впрочем, кажется, море и так почти кипело под торчащим в зените солнцем, всё вокруг обращалось в огненную лаву, а Мэл тянула в улыбке испещрённый ранками рот и старалась не шататься от гадкого предчувствия, что давило голые плечи вместе с бешеным жаром светила.

– Я рад знакомству. И счёл, что вы могли бы задержаться ещё на пару минут. – Честно говоря, лучше бы он вообще не улыбался. И не строил из себя верх гостеприимства, широким жестом указывая куда-то за надстройку с её слепыми тёмными окнами. У отца к старости зрачки стали такими же слепыми, особенно когда он говорил о людях, которых убрал с дороги. Правда, вспоминал он о таком нечасто, и каждый раз ради дочери. Для представления, ради наглядности.

Этому тоже можно было сдавить глотку, как отцу. Заставить захлебнуться глотком сигарного дыма, но развернуться и уйти потом просто не выйдет. Разве что за борт, к акулам. Или просто шагать механически, куда указали, глядя точно перед собой. Чуть вздрогнуть, когда под ногами загремел лист железа поверх деревянного настила – интересно, зачем он здесь? Тут же забыть этот вопрос, уткнувшись взглядом в железный ящик.

Просто ящик – в него как раз поместится один человек, если поставить его в животную позу на четвереньки. Просто окошко с вертикальными прутьями, почему-то кривыми, будто оплавленными высокой температурой. Нет, именно что оплавленными.

Полуденный свет чертил такие же оплавленные контуры вокруг человеческих фигур. Большего было не разглядеть, но Мэл не пользовалась зрением, чтобы понять – ящик не пуст. Существо внутри истекало потом в нагретом на солнце металле, дышало натужно и шумно, заглатывая раскалённый воздух. Мэл вдруг поняла: этот пленник прекрасно знает, что ему уготовано. Знает: ещё не слишком жарко, но сидит без движения, тянет в себя бензиновые испарения, грузной массой опираясь на горячую стенку.

На секунду Мэл взглянула чужими глазами. Их заливало влагой и пощипывало; капельки блестели на крыльях широкого носа и переносице, но человек даже не пытался вытереть лицо. Только бессмысленно таращился в противоположную стенку, которая выглядела, как внутренняя поверхность жарочного шкафа.

«Ноги перебиты. Обе», – поняла Мэл, когда чужеродная боль заплясала перед лицом круговертью белых предобморочных точек. Но пленник пересиливал боль. Ему помогала ненависть, что заставляла трепетать крупные ноздри – будто зверь учуял исконного врага. Или услышал, как гремят по железу его по-хозяйски неспешные шаги, безошибочно выделив их среди топота других ног, обутых в тяжёлую обувь.

Другая ненависть упиралась Мэл прямо в спину – душной тенью, сгустком черноты под оболочкой покрытого шрамами тела. А «хозяин» только улыбался слегка, будто не было в мире лучше подарка, чем животное отвращение слуги и врага.

– Небольшое представление для нашей новоприбывшей дамы. Надеюсь, впечатлит и вдохновит на дальнейшее сотрудничество, – этот шёлковый тон вызывал желание ощетиниться, но лицо у Мэл окаменело совсем. Чёрт возьми, это ведь так привычно! Привычно носить невидимую маску, проходя мимо того, что происходит вокруг. И смотреть, как на конце жуткого музейного экспоната – длинной деревянной спички рождается крохотный, пока безобидный огонёк – тоже уже почти привычно.

Мэл пропустила момент, когда огонь, выпущенный из длинных, покрытых табачными пятнами пальцев, упал внутрь ящика. Просто как раз перед этим в решётчатом окошке возникло лицо пленника – смуглое, с широким носом, от которого расходились линии причудливого узора. Прощальный взгляд, по иронии замутнённый ненавистью. Потом из каждой щели адской конструкции протуберанцами взметнулось окаймлённое чёрным пламя. Хойт только небрежно отмахнулся, кривясь больше от холодного смеха, чем от вонючего дыма.