Побочное действие - "Мадам Тихоня" - Страница 16

Сил косить глаза и вертеть головой у Мэл не нашлось, и в конце концов она уставилась прямо перед собой. На собственное мутное и искажённое отражение в зеленоватой поверхности чего-то вроде экрана, заключённого в ящик, не иначе как пластмассово-деревянный. Рядом на треноге, отполированной до блеска, наверно, частым использованием, среди разбросанного по полу разнородного хлама красовался ещё один технический динозавр. Видеокамера внешне напоминала что-то среднее между портативным медицинским сканером и мощным ручным излучателем. Мэл перевела дух: ощущения не обманули – рядом и вправду никого не было. Светящееся красным пятнышко древнего индикатора говорило о том, что камера включена, и чужой взгляд следил за пленницей через мерцающий зрачок древнего объектива, очевидно, уже некоторое время.

Мэл вспомнила первую свою беседу с чужаком на темы этики с моралью, и скроила кривую улыбку, стараясь смотреть прямо в объектив, хоть тяжёлая голова и покачивалась, как трава на несильном ветру.

– Решил порадоваться ответной боли? – голос сипел, а в ответ только шелестели согнанные движением мелкие летучие твари. Хотя где там шелестели – гудели, как эскадрилья древних бомбардировщиков; звук пульсировал, то нарастая, то затихая, что вместе с неведомо-полузнакомой едкой вонью вызывало приступы тошноты и головокружения. Падающие из окна солнечные лучи сместились, совсем чуть-чуть, но теперь немилосердно жгли ухо и всю правую сторону лица. Пить хотелось с каждой секундой всё сильнее, губы и язык распухали и Мэл решила не ждать момента, когда окончательно потеряет способность говорить:

– Хочешь уморить жаждой и полюбоваться, как я превращаюсь в мумию? А это… – Мэл смогла только чуть запрокинуть голову, указывая подбородком на мутный экран, – чтобы поближе не знакомиться? Соображаешь, да?

Ответа всё так же не было, только отражение в стекле усмехнулось зло и отчаянно – бледный призрак с тенями у глаз, в окружении размытых солнечных бликов. Звон насекомых начинал то ли убаюкивать, то ли просто постепенно отключать сознание. Едкий дурман больше не казался неприятным, наоборот, обещал даровать сон, спасительный и наверняка смертельный.

– Дерьмо… – не узнав собственное бормотание, Мэл нашла себе ориентир в виде индикатора на камере и уставилась в него пристально и зло, хоть свинцовая голова продолжала раскачиваться бесконтрольно на слабой и тоненькой шее, грозя переломить её пополам.

– Приветствую, дохлятина! Наверняка, ты уже задала, вопрос, какого хуя ты здесь делаешь? Ну что, сестрица, блядь, уже догадалась? Нет, это нихуя даже не месть. Это то, что такие, как Хойт, называют равный обмен! – Сознание, кажется, всё-таки «уплыло» на тугих, обволакивающих волнах запахов и звуков, и Мэл вскинулась резко, мгновенно разлепив веки, когда в звенящую пустоту врезался скрежещущий, как сверло на полных оборотах, слишком уж знакомый голос. Хотя нет, это скрежетало в ушах, голос вибрировал самодовольными нотками, давая понять, кто здесь хозяин положения.

Ослеплённый боковым солнечным потоком, древний экран теперь тускло светился, вырисовывая изображение: лицо, фигура по плечи. Слишком крупно, слишком выпукло, как будто бывший пленник станции пытался сквозь стекло влезть в это засыпанное хламом помещение, нависнуть теперь уже над собственной пленницей. Давить, давить и давить, любым способом, на который хватит фантазии – это было видно ещё у него в памяти. И ведь получалось же – так отстранённо подумала Мэл, пытаясь почувствовать. Где он, где находится? Где сидит перед таким же древним монитором и камерой, ухмыляется, как довольный сытый кот, который только что поймал мышь и придушил её, решив оставить пока в живых. Мышь… ну да, конечно, сейчас.

– «Приветствую»… гостеприимный какой. Ну-ка, насколько ты далеко? И что будет, когда я тебя «нащупаю»? «Равный обмен»? – Мэл оскалилась, обнажив высохшие от жажды зубы. Во рту появилась, наконец, капелька слюны с привкусом здешней вони и жгучей желчи, а внутри всё сжалось: нет, это просто слова. Вокруг роилась и копошилась жизнь, где-то неподалёку пульсировало даже человеческое сознание, но ничего похожего на тёмный огонь, который вызвал шок и ужас на станции, и близко не наблюдалось.

– С твоими ёбаными способностями, ведьма, я на том расстоянии, чтобы игра была честной. – Мэл прикрыла глаза, чтобы не видеть эту ухмылку, прилипшую к объективу камеры «с той стороны». С такого расстояния любое лицо казалось уродливым и страшным, а причудливое освещение искажало цвета, придавая им мертвенные, будто тронутые налётом гнили оттенки. В голове пульсировала боль, ворочая осадок от слова «ведьма». Да, так её уже называли. Родной отец, не раз и не два. В довершение ко всему в мозг ввинтились слова «честная игра»; всё это всколыхнуло волну злости, что перекрыла даже очередной приступ тошноты. И… что за вонь всё-таки, а?

– А ты попроси хорошенько, – всё так же, не глядя, сквозь зубы процедила Мэл. Кольнул страх: вот сейчас её вытошнит прямо на колени, которые невозможно даже разомкнуть, и это доставит врагу очередную порцию удовольствия. Нет уж, ты, дикарь в красном. Нет уж, и ты, папочка. Ведьма так ведьма, сейчас вы её получите!

Жаркий, насыщенный испарениями воздух походил на тухлый кисель, но Мэл с шумом втянула его в себя – так же, сквозь зубы. В голове тут же прояснилось, а перед внутренним взором, наоборот, развернулось туманное серое поле реальности, более глубинной, чем привычная. Восприятие мгновенно пожрало десятки метров – надо же, а в стенах станций такое никогда не получалось даже при нормальном самочувствии. Мэл скривила губы, когда на сером фоне возникли алые «электрические схемы» человеческих тел. Эмоции улавливались слабовато – раздражение, глухая, мелкая злость, какие-то инстинкты, вглядываться в которые не хотелось. Но Мэл всё-таки протянула ниточку к ближайшей «схеме» – надо же проверить, иначе всё зря! Скользнула в самый центр «проводков», светящихся, но каким-то тусклым, бурым, как будто что-то постоянно гасило импульсы, ещё немного нажала, и… Взгляд чужими глазами всегда заставлял концентрироваться сильнее, чем обычно, и Мэл, скребнув пальцами по серому, необработанному дереву подлокотников, впилась в него ногтями. Картинка плыла и косилась, как работа пьяного оператора, но разглядеть получилось: рядом с тем, в чьё сознание Мэл бесцеремонно влезла, среди каких-то несуразных, сложенных из чего попало построек, болталось ещё двое. Два мужика, выряженные хоть во что-то из красного тряпья – майку ли, широкие штаны, платок на физиономии.

«Понятно, насмотрелась… » – Мэл прогнала с глаз дикие картинки, добытые из памяти главаря этих молодчиков. Потом, всё так же до боли кривя губы, коснулась «проводков» в центре груди фигуры, с которой только что контактировала…

– Попроси хорошенько – может, я не стану применять свои «способности», – всё больше усиливая нажим, повторила Мэл громче, стараясь чётче артикулировать застывшим от напряжения ртом. «Проводки» человеческого сердца на другом конце контакта конвульсивно вздрагивали, рвались, испуская панические импульсы, и замерли вдруг почти неожиданно. Короткие волосы на затылке, до этого собранные в аккуратный пучок, теперь противно прилипли к совершенно мокрой коже, но Мэл усмехнулась, как только открыла глаза. Бандит в экране больше не заполнял собой всё изображение и ворчал что-то в чёрную коробочку с антенной, в которой узнавалась раритетная рация. Потом скривился гадко, пробормотал что-то вроде «Ебать ты всё-таки ведьма», но порадоваться у Мэл не получилось. Обшарпанное помещение вдруг куда-то поплыло, голова сделалась совсем тяжёлой, как наполненный водой воздушный шарик, свесилась на грудь. Но дарить пленнице право на спасительную отключку никто не собирался.