Побочное действие - "Мадам Тихоня" - Страница 12

«Давай же!» – скрипнув зубами, Мэл попыталась подстегнуть восприятие, что глупо путалось в хаосе чужих эмоций, когда от него требовалась точность. Как от пальцев музыканта, который должен извлечь из струн звуки, чистые и прекрасные. Или пальцев душителя, набросившего почти такую же струну на чью-то глотку. Раньше, только бы успеть раньше – тогда все проблемы решатся разом!

«Ну!» – Мэллори сама превратилась в струну, натянутую, дрожащую в напряжённом эмоциональном поле. И всё равно момент, когда пришедшая навстречу волна густой, концентрированной паники захлестнула её с головой, почти пропустила.

Глава 7

— Мэл, будь осторожна! – в наушнике вдруг возник голос, которого там не должно было быть. Не к месту и не вовремя – Сид Эммет явно потеснил сержантика за его пультом, и не менее явно паниковал. Только этого не хватало. Эмоции дока до Мэл не долетали, но зудящего в ухе напряжённого тона хватало с лихвой. Те же помехи, сбивающие с пойманной было настройки. Страх и ярость, ярость и страх… вот там, впереди, в полутора сотнях метров, аккуратно рассечённых преградами белых стен.

– Не сейчас, Сид… – не заботясь, услышат её или нет, почти беззвучно выдохнула Мэл. Дока иногда заносило вплоть до едва ли не семейных разборок, прав на которые ему никто не давал. Тревожный голос в ухе заглох на полуслове. Мэл прижалась спиной к стене, чтобы перевести дух и угомонить собственные вибрирующие нервы.

Вдох-выдох. Гладкая поверхность стены чувствительно холодила напряжённо выпирающие лопатки даже сквозь плотную ткань комбинезона, и холодок этот тоже немного нервировал. Вдох. Позвоночник обожгло болью, но Мэл уже нащупала искомое. Восприятие всегда «видело» чужой страх бесформенным сгустком — холодным аморфным студнем, лениво шевелящим чем-то вроде ложноножек. Выдох. Студень как-то поблек и будто бы сжался, слабо пульсируя, когда над ним нависла сотканная из алых проводков фигура. Проводки и огоньки импульсов — только протяни руку. Намотай на воображаемые пальцы, вот хотя бы там, где световой паутинкой обрисованы очертания сердца, дёрни…

— Мэллори, девяносто метров. Пролёты номер… – Мэл только моргнула обескураженно и дезориентированно, опять потеряв контакт. Снова Сид – твёрдо решил, очевидно, что без его заботы и контроля здесь не обойдутся. Мэл непроизвольным жестом отмахнулась от голоса в ухе, резко, энергично, с почти неслышным ругательством в ответ на ненужные инструкции. Кстати, а не слишком ли резко? Или чуть слышный скрип собственной подошвы по эластичному покрытию пола просто померещился?

— Эй, дохлятина! Хочешь отскребать мозги этого хера от стен?! – Многочисленные плавные повороты исказили хриплый выкрик, что прошёлся, казалось, по всей длине коридора. Эмоции чужака, которые до этого момента нащупывались с трудом, вдруг навалились все разом, на невидимом уровне всколыхнув воздух. Мэл наткнулась лопатками на стену, позвоночник обожгло ледяной болью, а брюшные мышцы напряглись будто сами собой, чтобы сдержать шумный выдох. Услыхал. Услыхал и выстрелит, прежде чем она сможет отрешиться от тянущихся к ней студенистых щупалец лаборантского страха — «помоги, помоги!» Надо же, а она и не подозревала до этого момента, что ребята из сектора В способны на вполне живые чувства, да ещё и настолько сильные. Или не хотела подозревать, как ни разу не удосужилась запомнить их отличительные черты, скользя почти невидящим взглядом по пускай скучным и одинаковым, но лицам?

Не успеет. Чтобы снова сосредоточиться, нужен десяток секунд. Чтобы, ощутив первые симптомы воздействия, вдавить мягкий спуск импульсника, даже не нужно думать. Мэллори только зубами скрипнула, когда перед глазами возникла белая стена с расплескавшейся по ней ало-бурой кашицей — воображение явно ни при чём, образ отчётливо «внешний». Как будто кем-то подкинутый услужливо… Нет. Больше никто пострадать не должен.

– Да не особенно. Окей, я иду.

Нужды скрываться больше не было. Метры расстояния до точки встречи таяли с каждым шагом, и Мэл автоматически фиксировала светящиеся на стенах цифры уровневой маркировки. Ни зрения, ни сознания на большее не хватало – само движение походило на плавание в киселе, а все силы до мельчайшей своей толики уходили на то, чтобы больше не разрывать контакт. Не то чтобы мысли чужака вдруг стали даваться с трудом -- чувствовался он по-прежнему на удивление ярко. Только сейчас эта яркость почти обжигала, как если бы вместо обычных невидимых ниточек, безвредных для того, кто умеет ими манипулировать, Мэл пыталась схватиться за реальные оголённые провода под нешуточным напряжением. Страх? Это странное чувство, когда под рёбрами сворачивается и разворачивается будто бы зародыш электрического угря. Полузабытая боль – в самом деле, чего осталось бояться в этом мире, если держаться в нём больше не за что? И не за кого – нет любимого дела, близких нет тоже. Только окружающие режут восприятие разницей между мыслями и словами, вспарывают, как гротескный патанатом холодное тело при помощи музейного набора металлических приспособлений. Только этот отличился, такой как есть, чужой, дикий, со звериными повадками. Добрался до живого, достал, прокусил…

– Не вздумай стрелять, я выхожу! – набрав побольше воздуха, выкрикнула Мэл. Слишком громко для оставшихся одного поворота, да жалких нескольких метров после него. Пневматический всхлип где-то за спиной заставил чуть заметно вздрогнуть – это мальчишка-оператор закрыл очередную дверь. Если беглец нарушит условия уговора «больше никого не убивать»… но нет, вроде не собирался. Сейчас, казалось, легко было узнать, какие на ощупь ярость, ненависть, смятение. К белым стенам, к странным людям, к чужим порядкам. К беспомощности перед неумолимостью чужой воли, перед мотивами чужих действий. Такие понятные, элементарные чувства, хоть и вложены в тело зверя. Именно зверя – в этом никто не сомневался – по большому счёту и жалости-то не заслужившего, но… Разобраться в дебрях сознания чужака явно было непросто, но Мэл почему-то казалось: смерти как таковой он не боится. Скорее уж для него существовала разница в месте и способе. Мёртвые стены сдавливали и душили, пластик и металл обдавали холодом, свет почти ослеплял, а кондиционированный воздух высушивал изнутри. А дикаря тянуло в его джунгли – влажные, заполненные светом и тенями, круговоротом жизни и гибели.

Мэл издала прерывистый вздох и, медленно поднимая руки, шагнула из-за поворота. Для того чтобы тут же замереть, упершись взглядом в округлый мерцающий зрачок импульсного пистолета. Индикатор заряда батареи отбрасывал мягкий отблеск на смуглую руку, сжимающую рукоять – зелёный огонёк, показатель готовности сеять смерть. Мэл почти непроизвольно искривила рот в ироничной усмешке: наделять оружие собственной волей вообще не стоило, в данном конкретном случае – тем более. Всегда и всё зависело от человека – вот этот, к примеру, и рукояткой мозги выколотит, как дубиной. Да и… взгляд соскользнул на лаборанта, ни живого ни мёртвого, бледнее собственной униформы – только подсохшие потёки крови выделялись тёмными пятнами.

– Охуеть! Сама грёбаная принцесса пожаловала? Я думал, ты трусливее, дохлятина. Но, может, тебе просто недорога твоя жизнь? – с мрачной иронией осклабился беглец, ещё сильнее прихватывая заложника за и без того натянутый воротник униформы. Глаза лаборанта сделались как плошки, а торчащий на тощей шее кадык подпрыгнул и замер едва ли не под самым подбородком. Бедняга явно боялся при своём мучителе дышать, и Мэл пару секунд ловила тугие волны настоящего ужаса, даже не думая ставить какие-то ментальные блоки. А чужак, кстати говоря, держал жертву травмированной рукой, умудряясь как-то всё усиливать натяжение – обжигающую пульсацию боли ни с чем было не спутать. Интересный факт, да, только сейчас абсолютно бесполезный.