Джек Мэггс - Кэри Питер - Страница 17

• Предыдущая
• 17/82
• Следующая

– Тсс.

Не раздумывая, он пустился в обратный путь.

– Т-с-с-с.

Лишь когда рука Мэггса снова коснулась окна его каморки, он позволил себе обернуться и посмотреть назад. В третьем чердачном окне дома Перси Бакла ему почудилась чья-то еле различимая тень.

– Констебл?

Ответа не последовало, и Мэггс с ужасом увидел, как тень отделилась от окна и, соскользнув на крышу, стала ползти к нему.

Теперь он уже ясно видел волосы, одежду и лицо горничной.

– Уходите, ради Бога, – прошептал он.

Ответом был слабый вскрик, и тень скользнула вниз. Он наклонился, чтобы помочь ей, но глупая девчонка уже докатилась до водосточного желоба. Ее юбка вздулась шаром, руки беспомощно хлопали по скользкому шиферу, как ласты.

Джеку Мэггсу не пришлось спасать ее, но что-то все-таки спасло девчонку, каким-то чудом она осталась жива и невредима и снова ползла к нему.

– Убирайтесь отсюда, – зашипел он. – Марш домой.

– Господи, – прошептала она. – Эта крыша скользкая, как рождественский поросенок.

Он поспешил удержать ее за рукав, поскольку она сама не заботилась о своей безопасности. Наконец все-таки сообразила ухватиться рукой за его кушак.

– Что вы задумали? – спросила она. – Что делает ливрейный лакей, ползая ночью по крышам?

– Не ваше, черт побери, дело, Джуди.

– Меня зовут Мерси, мистер Мэггс, и вы это отлично знаете.

Она приблизила к нему свое лицо; вначале ему показалось, что она пьяна, но теперь он убедился, что у нее чистое дыхание, пахнущее сладким чаем.

– Уходите к себе.

– Я могу уйти, а могу и не уйти, – ответила она.

– Если вы не хотите, Джуди, чтобы случилось нечто плохое, вы уйдете, и как можно скорее. И забудьте, что видели меня здесь.

Его угроза заставила ее задуматься,

– Тогда разрешите мне уйти через ваше окно?

– Нет.

– До моего чертовски далеко. Я боюсь,свалиться.

– О черт!

– Вы не очень-то любезны, вам не кажется?

– Я еще покажу вам свою любезность.

Он все же помог ей влезть в окно его каморки, влез сам и, выпроводив ее, запер дверь. Затем, чувствуя, как биение сердца отдается в ушах, снова выбрался на крышу. Не прошло и минуты, как он уже был в доме Генри Фиппса.

Теперь он успокоился окончательно. Осторожно спускаясь по лестнице, он прихватывал с собой одеяла из спален. В гостиной, бросив их на деревянную скамью-ларь, он выложил на светлый ореховый стол все содержимое своих карманов – стопку бумаги, бечевку, складной нож с костяной ручкой, толстые сальные свечи, длинное уже пожелтевшее гусиное перо и маленький аптечный пузырек, наполненный, как потом оказалось, какими-то особыми чернилами. Последней была вынута из кармана брюк миниатюра в серебряной рамке. Сначала он хотел положить ее на стол, но потом, раздумав, положил обратно.

Стол он подвинул ближе к окну, сняв обувь, взял одно из одеял и, взобравшись на стол, примерил его к окну поверх занавески. Далее он нарезал ножом бечеву, чтобы привязать одеяла к карнизам занавесок. Он работал быстро и аккуратно, а когда закончил, то все получилось так, как нужно.

Спустившись наконец на пол, он поставил стол на место и зажег свечи, которые сначала не разгорались, а потом, набрав силу, засияли ровным светом, отражаясь на всем, что имело позолоту и могло блестеть в этой красивой комнате: на стульях, зеркалах, портретных рамках и Даже на гипсовой лепнине на потолке над его головой.

Вот так обустроился этот большой человек в незнакомой ему гостиной, похожей на драгоценную шкатулку. Он тщательно разложил на столе стопку бумаги, положил рядом гусиное перо, поставил перед собой синий аптечный пузырек с чернилами и уже собирался вынуть из него граненую пробку, как вдруг услышал наверху чьи-то шаги.

Тогда он мгновенно задул свечи, а сам остался стоять неподвижным в дымной темноте, чувствуя, как у него замерло сердце. Он знал, что в доме человек, который его ищет, знал, даже не видя его, – он пришел в дом, не предупредив. Но когда шаги послышались в холле, Мэггс кашлянул, чтобы вежливо предупредить о своем присутствии.

– Это я, – промолвил он, – Джек Мэггс.

– Я знаю, что это вы, – послышался голос Мерси. – Кто же еще может здесь быть?

Отец Мерси Ларкин был механиком на фабрике в Вудвэм Уаппинг, где изготовлялись соленья и маринады. Он хорошо зарабатывал. Мать Мерси летом плела кружева, а Мерси какое-то время посещала школу миссис Мак-Ферлейн и была прилежной ученицей, если не считать клякс и помарок в тетрадях.

Но в один ласковый майский вечер, когда тринадцатилетняя Мерси сидела на крыльце, вырезая «глазки» из картофелин, она увидела странную процессию, движущуюся по их узкой крутой улице. Люди шли по обе стороны деревянной повозки, запряженной парой резвых гнедых лошадей. Сопровождавшие повозку все время удерживали лошадей и кричали от страха, опасаясь, что они понесут. Сначала Мерси подумала, что это актеры театра, но когда они остановились перед ней, она, посмотрев на повозку, увидела на соломе бледное лицо своего отца. Его рука в окровавленных бинтах лежала на груди, они испачкали кровью синюю рабочую блузу. Никто не был виноват. Хорейс Ларкин любил шутить и балагурить, говорили о нем его товарищи; он сорвался и упал спиной на главный конвейер. Всего лишь перелом руки, но она безжизненно повисла, когда тот, кто утешал Мерси, поднял ее отца и переложил на кровать. Всего лишь перелом руки повлек за собой страшные перемены: быстрое начало гангрены и смерть. А потом – бедность и выселение из дома. В жаркий день 28 мая 1829 года толпы уже не было, лишь один товарищ отца по работе помог вдове и ее дочери переехать из их маленького коттеджа в Финсбери. Произошло это ранним утром, чтобы избежать свидетелей их позорного изгнания. Они сначала шли пешком по булыжной мостовой, а потом ехали, утопая в грязи, на двуколке в самый конец Феттер-лейн. Здесь Мерси и ее мать попробовали заняться изготовлением и продажей сливового пудинга с корицей.

Это занятие облагалось налогом и плохо окупалось: не раз мать Мерси приходила домой со следами уличных потасовок на лице и одежде. Марджори Ларкин была всегда тихой и молчаливой, тогда как ее муж был энергичен и шумен. Казалось, он занимал собою весь дом, поэтому тихость его жены была великим облегчением, или же просто не замечалась. Теперь, когда она овдовела, эта молчаливость была тяжелой, мрачной и пугающей. Когда она странно коротко остригла свои темные волосы, то ответила полным молчанием на вопросы плачущей дочери, спросившей ее, зачем она это сделала. Она отрезала себе волосы тем же ножом, которым резала на полпенсовые куски сливовый пудинг.

В тот душный день, когда Мерси была заперта в их дымной каморке, где со двора отвратительно несло жареной рыбой, ее мать ушла, не сказав ей ни слова, куда она уходит, что будет делать и сколько у них осталось денег. Глаза у ее матери так глубоко запали, что никто теперь не сказал бы о ней, что она все еще молодая женщина и когда-то была красивой.

Теперь она торговала по ночам, уложив кусочки пудинга в маленькую плетеную корзинку, накрытую салфеткой. Отныне она, уходя, запирала Мерси, велев ей накинуть на дверь цепочку, и вешала снаружи большой черный замок. Иногда она уходила и вскоре же возвращалась, а иногда ее не было так долго, что Мерси пугалась, что ее мать умерла, а теперь умрет и она, ибо никто не найдет ее.

Это были тягостные скучные дни и ночи заключения в каморке во дворе, переполненном дешевыми распивочными. Мерси по натуре была живой и деятельной и надолго запомнила это, похожее на ад, лето, и то, как она, шагая взад и вперед по комнате, молила Господа удержать ее от искушения попробовать хоть крошечку из драгоценных запасов для сливовых пудингов и не позволить ей совать в них свой обслюненный палец.

А потом в одно из воскресений, ничего не объяснив, мать принялась шить красивое платье для Мерси – с голубыми лентами по корсажу и крепдешиновыми воланами внизу. Платье было необычным, и никто бы не стал отрицать, что оно было нарядным. И хотя Мерси разочаровало то, что оно немодное, она была рада хотя бы тому, что платье не черное. Она не спросила об этом мать, но сама поняла, что траур по отцу кончился.

• Предыдущая
• 17/82
• Следующая