Колючка в сердце (СИ) - Акимова Елена Михайловна "Лена Акимова" - Страница 52

Я поразмыслил, согласно кивнул, вытер влажные глаза краем передника, ополоснул раковину — и пошел к поющему под душем любимому мужчине. Нам с ним необходимо было о многом поговорить.

Чашечка канула в лету. Она не стоила того, чтобы о ней горевать.

…Дима уже домылся и как раз вытирался большим махровым полотенцем, мурлыкал непонятную мелодию. Я просочился через приоткрытую дверь, примостил попень на край раковины — ууу, жжет — засмотрелся на игру мускулов под влажной кожей любимого: красивый чувак Дмитрий Константиныч, поджарый, гибкий, словно дикий зверь, и не подумаешь, что сердце больное. Захотелось прижаться ладонями к плоскому маячащему рядом мужскому животу, ощупать кубики пресса, зарыться кончиками пальцев в седеющую поросль на груди…

Мой член ожидаемо дернулся и начал вставать по новой, оттопырил перед домашних штанишек.

Дима хмыкнул, помахал мокрым полотенцем.

— Ты — юный озабоченный кролик, — сказал он, хихикая на моё смущение, — топай к Валере, я — пас, увы. Хотя, где наша не пропадала…

И — пришагнул вновь, скользнул на колени…

Бля, Дима отсасывал просто очешуительно, вот что значит опыт! Мужчина мучил меня недолго, но со вкусом. Я выл и скулил, вцеплялся горстями в его волосы, утратив соображение вместе со стыдом, бешено толкался пахом, пытаясь загнаться поглубже, совершенно уже ничего не контролируя, не зная, от чего именно ловлю больший кайф, от ласкающего жадного рта или пальцев в собственном анусе, и — задергался, кончил с восторженным вскриком оленя в гоне.

Дима подхватил меня, задыхающегося, попытавшегося упасть, прислонил к стене, сглотнул, облизнул кончиком языка остатки семени с губ — ох-х-х-х, до чего же пошло он в это мгновение выглядел — и спросил, небрежным движением запихивая мое опадающее хозяйство обратно в треники:

— Так зачем ты пришел-то, котинька? Неужели за минетом?

Я помотал мутящейся головой — за грудиной пока бухало — обтер со лба пот и ответил, запинаясь:

— Я… Я просто… хотел сказать… — помялся и решился, выпалил, заливаясь румянцем, — Дим, я люблю тебя, сильно-пресильно! Правда!

Дима резко посерьезнел и смотрел снизу несколько показавшихся вечностью секунд. Покривился. Вздохнул.

— Иди-ка на кухню, — велел он, отлипая от меня, — и свари еще кофе. Я скоро.

…И вот мы вновь за обеденным столом перед парящими полными чашками вкусной горечи. Лерка где-то наверху возился со стиркой, не мешал, понимая — этот разговор принадлежит лишь нам двоим.

Мои ладони в Диминых ладонях. Я, в слезах и шмыгающий текущим носом, только что страстно и путано повторно признался сидящему напротив мужчине в рвущих на части чувствах, и вывалил на него целую кучу покаяний и клятв.

А он молчал и слушал.

— Знаешь, — сказал вдруг глухо и опустил глаза, — мне тоже есть, за что просить у тебя прощения, Ёжинька…

И настала моя очередь хренеть и слушать, балансируя на границе туманов. Лишь Димины руки на коже и его негромкий, хрипловатый голос. И — наши любовь и взаимопонимание. Полные и абсолютные.

…А чашечка с сакурой так и лежала осколками в мусорном ведре. Ее склеить было невозможно…

Она — всего лишь предмет обихода. Не жизнь.

Комментарий к Глава 56. Сергей. 30 декабря 2013 г. Люблю. Часть 2. Осколки сакуры Есть главы, которые вымучиваешь и высасываешь из пальца.

Эта словно откуда-то пришла сама.

Надеюсь, вы тоже ощутите оставленное ей послевкусие...

====== Глава 57. Сторонний наблюдатель. Март 2014г. Мужчина и кот, или немного об одиночестве ======

Мужчина и кот сидели на чистенькой, уютной маленькой кухоньке и разговаривали.

Мужчина лет тридцати, худощавый и в меру подкаченный, рост имел средний, внешность — вполне привлекательную, славянскую, его несколько курносый нос украшали конопушки, а русые волосы топорщились в разные стороны нечесаными патлами. Он ел бутерброд — ломоть черного хлеба с толстым шматом докторской колбасы — и запивал его кофе из большой керамической кружки.

И еще — у него были глаза. Нет, не так: у него были ГЛАЗА. Не большие и не маленькие, в коротких густых светлых ресницах, болотно-зеленые — и безумно печальные. До того печальные, что хоть обнимай и плакай.

Мужчина жевал и в промежутках вздыхал, жаловался коту на одиночество. Кот, роскошный огненно-рыжий представитель сибирской породы, уже умявший свою порцию элитного мясного корма, на колбасу лишь косился, причем пренебрежительно — сытая зараза — почесывался со столешницы задней лапой, подергивал ушами и внимал, периодически отвечая музыкальными помуркиваниями. Умный зверь жмурил оранжевые зенки — он не всё понимал из речей двуногого друга и хотел спать, но чуял — тому тоскливо и очень-очень пусто. И поэтому не уходил. Пытался помочь, поддерживал морально, как умел.

Кот и мужчина жили вместе уже четыре года, вдвоем, а до этого у кота вообще ничего не было. Воспоминания о раннем кошмарном уличном детстве не сохранились в его памяти.

Мужчину звали Вадимом, кота — Марсом. Или Масиком, или «иди сюда, мой хороший», или блохушкой, или «пшел вон, гад», в зависимости от настроения хозяина и ситуации.

Кот откликался на все клички и реагировал соответственно: когда нужно, ласкался, когда нужно, шустро тикал и ныкался под диван.

Сегодняшний день начался для рыжика отвратительно и очень рано: на рассвете. Хозяин, прошлявшись где-то полночи, заявился воняющий алкоголем, насквозь пропитавшийся сигаретным дымом — фу-у-у-у — и не один, приволок с собой незнакомца, тоже вонючего, шатающегося, повалил его на кровать, схватил мирно дремлющего на подушках кота за шкирку, вышвырнул в коридор и захлопнул перед мордой дверь.

Обиженный несправедливо Марс посидел немножко у порога, ловя ушками-локаторами доносящиеся из более недоступной спальни звуки страсти, вздохнул, вспоминая о собственных любовных победах, зевнул, обследовал брошенные под вешалкой кроссовки чужака, но до мести не унизился, оставил их сухими, лишь фыркнул и отправился на кухню, погрызть чуток сухого корма и попить водички.

Ему было скучно.

Поэтому, перекусив и утолив жажду, рыжун лениво покопался в песочке, справил малую нужду — эх, пожалел обувку, зря, наверно — запрыгнул на холодильник и распластался там, задремал вновь.

Уход гостя Марс пропустил. Спал.

Ну и ладно, свалил парнишка и свалил, скатертью дорога, ему, коту, никакие парнишки не нужны, у него Вадик есть, и аж три кошки только в своем дворе, и две в соседнем слева, и еще славная сиамочка, она ниже этажом живет, прямо на лестнице встречаются…

Выпроводив чужака, Вадик завалился дрыхнуть и поднялся нескоро, в печальках. Мужчина долго полоскался в душе, ругался сам с собой, бурчал, потом выполз на кухню пожрать. Тут-то Марс его и встретил, потерся о ноги, замяукал негромко, укоряюще, привлекая внимание.

Маневр удался — русый опустился на корточки перед ласкающимся зверем, развздыхался, потянулся чесать шейку.

— Масинька, — сказал грустно-грустно, — прости меня, дурака. Никого-то у меня, кроме тебя, нету…

От недавнего случайного любовника в квартире осталась лишь парочка грязных резинок и забытые на бортике ванной трусы. Довольно чистые, с забавным улыбающимся желтым смайликом сзади. Вот только Вадику смайлик, похоже, не понравился — мужчина брезгливо подхватил бельишко двумя пальцами и выбросил в мусор. Туда же полетели использованные презервативы.

— И зачем я его сюда вообще привёл… — ворчал русый, заваривая в турке кофе. — Наркошонок… Тьфу… И сосёт с зубами…

Марса тонкости минетов не волновали. Присев рядом с пустой миской, он засмотрел снизу на хозяина, загипнотизировал. Вскоре Вадик въехал в намёк, засуетился.

— Сейчас-сейчас, Масинька, — пообещал. Достал с полки упаковку с симпатичной кошачьей мордашкой-фоткой, вывалил ее содержимое в посудинку рыжика, погладил начавшего питаться кота по спине.

— Ешь, — велел, будто Марс нуждался в ободрениях.

Мясные кусочки с вкусной подливкой кот умял быстро, полизал обнажившееся дно, подбирая крошки-остатки, и тут же утратил интерес, развернулся, поднял гордо распушенный хвост и вскочил на стол, ткнулся лбом в предплечье притихшего с чашкой в ладонях друга.