Колючка в сердце (СИ) - Акимова Елена Михайловна "Лена Акимова" - Страница 48

Ёж сдернул шарф и застыл, широко распахнув ресницы, с его приоткрывшихся губ сорвалось тихое восхищенное «а-ах-х-х».

А посмотреть в комнате было на что — одних роз тут стояло в букетах не меньше полутора тысяч, я затруднялся сказать точно: блонди выбирал и расставлял, плюс гирлянды и фонарики, плюс…

Ёжик зависал не меньше минуты, молча, потом, наконец, отмер. Осмотрелся, сделал несколько коротких шажков, достиг усыпанной розовыми лепестками постели, наклонился, набрал в ладошки бело-кремового, прижал к груди, прямо туда, где под рубцом на коже, под мышцами и едва поджившими ребрами билось искусственными клапанами сердце — и обернулся, засиял стремительно влажнеющими глазами:

— Боже, — промолвил, задыхаясь, — вы… я… Спасибо…

Похоже, от переизбытка чувств малыш позабыл все слова, в том числе и матерные.

Мы с Леркой улыбались в ответ счастливыми идиотами.

В моем мозгу промелькнула и тут же испарилась мысль: интересно, а Вадику подобная роскошь была бы по карману?

…Ежонок уже осваивался — забродил вдоль стен, трогая пальчиками гирлянды, изучая. Снял фонарик, синий в красную полосочку, покрутил перед мордашечкой, сунул внутрь любопытный носишко — и опять обрадовался:

— Свечка! — воскликнул, более не сдерживая хлещущих через край эмоций. — Так их можно взаправду зажигать, да?! Все-все?! — и захлопал в ладоши, подпрыгнул. — Хочу!!!

Ребенок, совсем еще ребенок. И — мы ему угодили, ура! А насчет фонариков — это я придумал, между прочим. Я — молодца…

Сергей повис на моей шее, визжа по-девчачьи, дрыгая в воздухе ногами, припал благодарным поцелуем, залепетал, срываясь в слезы:

— Димка… Лер… Вы… Вы — лучшие!.. Я вас… о-о-о-о… люблю!..

Отстранять его у меня не было ни малейшего желания. Лерка обнял нас обоих, и мы повалились в устилающее простыни благоухающее лето. Улеглись — Сережка оказался в центре — повозились, устраивая подростка поудобней — после операции ж, аккуратно надо — и Ёжик мурлыкнул, потираясь щечкой о щеку блонди:

— А фонарики вечером зажжем? Когда стемнеет?

Лерка в ответ чмокнул пылающего нетерпением мальчонку в лоб.

— Прямо сейчас, — ответил, приподнимаясь, в волосах — лепестки, — жалюзи только опустим.

Ёжик затрепетал, закопошился, неудачно повернулся, сморщился.

— У нас где-то на кухне были каминные спички, — сказал он, — пойду, поищу, ладно?

Валера не дал ему встать, толкнул обратно.

— Я сам сгоняю, — возразил светловолосый красавец, скатываясь на пол, — а вы тут пока балдейте.

Он убежал, и мы с Сережкой — пускай и ненадолго — остались вдвоем. Подросток придвинулся, умостил голову мне на плечо, нагреб полные горсти ароматных обрывков цветов, подкинул в воздух и легко, свободно рассмеялся. Предложил сквозь смех:

— И ты тоже кидай! Они так славно порхают, навроде бабочек!

Юный, раскрасневшийся. Ох, как же я его любил…

Вернулся Лера со спичками, сунул Ёжке в руки коробок.

— Поехали? — спросил, шало расширяя зрачки.

Он, похоже, жаждал устроить огневое шоу не меньше Сергея. Еще ребенок. А что мне, жалко?! Лишь бы дом не спалили.

Получасом позже мы трое ласкались в неверном трепещущем свете трех десятков спрятанных в тонкую цветную бумагу крошечных горящих фитильков — неспешно, чувственно, кайфуя от каждого прикосновения и помаленьку избавлялись от одежды. Наслаждались ощущением близости друг друга, нежностью, короткой, и от этого не менее жаркой страстью, вновь на троих, и, сладко, со стонами и вскриками, откончав, затихли, сплетя конечности и тела в общую кучу, уплыли в послеоргазменный крепкий сон.

Точнее, отрубились Лерка с Ежонком, я же еще некоторое время полежал, обнимая их, спокойно посапывающих носами мне в уши с двух сторон, и думал. О чем? Удивитесь — о Вадиме. Вспоминал, как русый лепетал тогда захлебывающиеся мольбы в гараже, насаживаясь на дилдо. С Вадиком в мозгах и уснул.

И приснилась мне Вадькина виляющая задница, мускулистая, выпуклая и упругая. С татушкой-розой на правой ягодице. Я якобы раздвинул ладонями половинки Вадиковой роскоши, заменил вибратор собственным членом и трахал распростертого подо мной на капоте русого, глубоко, мощно вбивался, а тот подвывал и извивал в такт толчкам гибкую сильную спину, и ловил губами мои губы, разворачивал торс, впиваясь жадными обжигающими поцелуями…

Бля.

Когда я пробудился, ни Ёжи, ни Лерочки рядом не было — сбежали куда-то, скорее всего, на кухню, кушать — зато имелся очешуительный текущий стояк. На Вадика возбудился. И чего? Вадик — очень даже привлекательный парниш, тело у него шикарное, худощавое, не перекаченное, морда симпатичная, и молодой, ему лет тридцать. И татушка. Тьфу. Я — озабоченный стареющий пидор. М-да. И ведь не стыдно ни капли…

====== Глава 54. Дима. Инь и янь, и я при них. Часть 3. Мелочи определяют бытие ======

Документов было много, и все они требовали прочтения и подписи. Р-р-р. Больше возни с документами я ненавидел, пожалуй, только уколы в пятую точку, но, увы и ах, без моего автографа эта гора печатных листков оставалась простыми бумажками…

Сергей неслышно подошел сзади — он-он, Лерка по-другому подкрадывается — прижался, закапываясь носом в макушку, обнимая; от парнишки повеяло волной тепла и свежестью пять минут назад принятого душа.

— Чего тебе? — буркнул я, не оборачиваясь — не время сейчас для нежностей, не видит, работаю?!

И — отвлекшие руки немедленно убрались: Ежонок отстранился, но ничего не сказал, вздохнул у уха тихо-тихо, горько-покорно, развернулся и исчез, прикрыл за собой дверь.

А это точно был Ёж? Судя по вздоху — нет, только блонди, бывшая бордельная шлюха, умеет ТАК убедительно вздыхать, аж душу перевернуло. Но Лерка непременно долбанул бы дверкой, удаляясь, на правах супруга и в знак протеста… Твою бля мать! Кто?!

Я вскочил, и опостылевшие документы разлетелись по комнате. Мог ведь прерваться на пару мгновений и чмокнуть любимое, нуждающееся именно сейчас в капельке ласки существо?! Мог. Но не обернулся и не чмокнул. Обидел, получается, равнодушием. А потом удивляюсь, подвывая на луну, что мои мальчишки к Вадиму бегают… Эх, Дмитрий Константиныч, ничему-то тебя жизнь не учит!

Мучимый совестью, я плюнул на недоподписанные договора, попер их ногами — в самом что ни на есть буквальном смысле, просто протоптался по ним, противным, на ковре валяющимся и перекрывшим проход — и со всей возможной поспешностью покинул кабинет. Найти пацанят, заглянуть по очереди в мордашки и попросить прощения за собственное скудоумие.

Лерочка и Ёжинька возились на кухне — в фартучках, с закатанными рукавами, совместными усилиями стряпали мясное. Сережик, с ярко выраженным отвращением к процессу, мешал фарш, Лерка рядышком остервенело тер на терке картошку — моя прихоть, не переношу булку в котлетах — и ругался сквозь сжатые зубы. Глазюки у обоих поваренков были злючие и мокро-блескучие, а на щеках влажнели подозрительные следы, хотя, поди знай, может, ребятушки из-за лука слезки проливают?

Блонди сделал неверное движение — и зашипел, роняя ополовиненную картофелину, сунул в рот ободранный палец.

— Лер? — немедленно вскинулся Ёж и, бледнея, — о-о-о, у тебя же кровь течёт!!!

Я стоял, прислонясь к стене, и потрясенно наблюдал, как боящийся крови до обморока Ежоночек, пусть и пугаясь, решительно спасал пострадавшего товарища — промывал ему ранку, завязывал обрывком бинтика, потом получил заслуженный благодарный поцелуй — блонди оценил усилия любимого по достоинству…

Малость полизавшись, парочка вспомнила за обед и — ох и неохотно — прервалась, вернулась к ножам и мясу. Лерка быстренько дотер оставшиеся полторы картофелины, отжал с них лишний сок и скинул полученную массу в фарш.

— Ты чеснок помял? — спросил он, отбирая у Сергея кастрюлю с будущими котлетами.

Ёж молча протянул блюдечко с непонятным белым крошевом.

— Держи, — сказал.

Блонди принял посудинку со светлой улыбкой и отправил ее содержимое догонять картошку.