Колючка в сердце (СИ) - Акимова Елена Михайловна "Лена Акимова" - Страница 36

Вперед, к оргазму… Провал.

И опять Вадик меня ебет. По самые помидоры вколачиваясь, мощно, в проходе смачно хлюпает. Что?.. А где резинка?! Без?! Похрену… только еби… а-а-агмх-х-х… Кончать нечем, яйца пустые, совсем… Дорожку леденящей дури прямо в мозг… Ап-п-пчхи-и-и-и! И кровь из ноздри пачкает ладони, капает на и без того изгвазданные простыни… Мне плохо — или охрененно?.. Вадя-я-я-я-я-я…

Очередной провал.

В нём никак. Тошнотворная пульсирующая темень.

Я где?..

Под Вадькой… Да-а-а-а-а…

Оргазм. Провал. Звезды кружатся под закрытыми веками. Меня целуют, куда-то несут. По волосам тёплая вода потоком. Душ?.. И Вадя, разумеется, Вадя, его руки, его запах, его губы, его таранящая зад и бугорок наслаждения мужская гордость, еще, отклячить жопку, максимально прогнуться в пояснице, обеспечивая доступ, цепляясь ногтями за промежутки между кафельной плиткой, и кричать, кричать… Долгая сладчайшая пытка. Оргазм. Провал.

Вадя… Хватит… Не могу я больше… Дорожку?.. Не-е-е-ет… Рвёт, выворачивает наизнанку. Вот теперь точно просто плохо. Без «но»…

Я не помнил, как приехала скорая. Не помнил, что меня погрузили в машину и увезли. Не помнил из своего ослепительного блюющего ничто.

Очнулся под капельницей, на отделении, рядом сидел рыдающий взахлёб Вадик и мял за запястье.

Банальный передоз. Ёпрст.

— Я люблю тебя, — сказал русый мужчина, ловя мой пытающийся сфокусироваться взгляд. — Серёженька, котёнок, ты слышишь?

Я смотрел на плачущего Вадьку, молчал и… морщился. Я — любил другого. Точнее, других. Да-да, сразу двоих. Было противно, что этот чужой незнакомый в принципе мужик сжимает мою руку. Не Дима. Не Лерка.

— Позвони Валере, сообщи… — взмолился я едва слышно.

И — забился, разрывая рот животным воем. Ушел в наполненное кошмарами марево.

Не-е-е-е-ет!!!

Я пробыл в тумане больше полутора месяцев и выбирался медленно и мучительно, толчками, огромными усилиями воли, ради Димы и Леры, и ОНИ, бедные, плакали надо мной, идиотом, оба, удерживая в реальности, целуя. В тумане было ужасно, и возвращаться ТУДА не тянуло. На этом моя кокс-эпопея закончилась. Ну, почти…. Замнём для ясности. Возможно, позже расскажу.

Вадик звонил несколько раз на Леркину мобилку — свою я так и не забрал. А я упорно посылал съехавшего по мне на наркотиках мужика «пешим эротическим» — в чужую жопу, через немогу.

В прошлом. Ошибка буйной юности.

Лера и Дима, более не нужно. Простите меня, любимые. Я кругом виноват перед вами. Понял. Осознал. Больше не буду. Чесслово.

И ты, Ваденька, прости. И — прощай.

Навсегда.

В утро моей выписки из психушки Славин-старший самолично подарил мне новый смартфон. Его экранчик украшала фотография — я, Лерка и Дима, в лодке, в обнимку, при удочках. Единственная сохранившаяся, совершенно случайно «щелкнутая» секьюрити фотка с последней Ладоги.

Спасибо, Антон Семёныч.

Я не забуду. На всю жизнь научен.

Ага. Ну… Научен, научен, блядь. Да-да. Правда-правда.

Неисправим, как Лерка?! Ох…

Короче. Я — шалава. Увы. Пороть бессмысленно.

Стыдиться не стану. Просто скажу шепотом, пугаясь: я — шалава и наркоша. Хочу потрахушек на амфетаминах.

Вот Валерочке и скажу, на ушко. Блонди — поймет. Он — тоже шалава и наркоша. А господину Воронову знать не надо, господин Воронов — инфарктник. Мы с Леркой — по чуть-чуть, не увлекаясь. Ясно?

Вот и здорово. Пока.

Лерка колеса крутые достал. Если размолоть в порошочек и занюхать… Я сказал, по чуть-чуть. И нечего тут орать. Спать топайте, пожалста…. Не мешайте нам балдеть.

====== Глава 43. Сергей. Середина сентября 2013г. Немножко психоанализа а ля Валера, чтобы жить дальше ======

Лерка сидел, скрестив ноги, на моей кровати и мельчил ножницами смесь из табака и сушеной конопельки — готовил начинку для будущих косяков.

— Дверь запри, — шикнул, поднимая глаза и вздрагивая,  и уже спокойнее, — Димон лёг или пока бродилки бродит?

Я вошел и щелкнул задвижкой. Пристроился рядом с шугающимся блонди и некоторое время наблюдал, как тот работает, потом буркнул:

— Спит он… — и спросил, нетерпеливо облизнув губы, — а где колеса?

Лерка отложил ножницы, посмотрел прямо в глаза, спокойно, изучающе, и ответствовал с кривоватой усмешечкой:

— А колес, Серёжик, нема. И не будет, извиняй. Без них обойдёмся.

Я аж подпрыгнул, вспыхивая возмущением. Как колес не будет?! Блонди же вчера клятвенно обещал, в грудь себя почти бил, что достанет! Вот ведь… Птица обломинго!

Лерка ухватил меня, гневно-ерошащегося, за край футболки, притянул, обнял рукой поперек талии и чмокнул в ухо.

— Ёжа, — проговорил этот красавец-парень, тихо, стараясь, чтобы голос прозвучал убедительно, — тебе опасно принимать химию, забыл? Опять в дурку загремишь.

Я оттолкнул любимого и вскочил. Сердце заколотилось где-то в горле, на глаза сами собой навернулись слёзы.

— Лера…

— Что, радость моя?

— Это… Это нечестно!!!

О Боже, да я сейчас просто разрыдаюсь от обиды, от напряжения! Я же так хотел… Так мечтал… хоть ненадолго, на несколько коротких часов снова окунуться в сказку без границ и без запретов, опустошить мозги, лишь наслаждаться… Несправедливо.

Лерка всё понял правильно — он вообще очень понятливый чувак, даже чересчур. Вздохнул коротко, подвинулся, освобождая место, и поманил, покрываясь алыми пятнами, позвал:

— Иди-ка сюда, колючечка. Чего скажу…

Я продолжал дуться, но подчинился, опустился на краешек постели.

— Ну?..

М-да, терпеливость — не моё основное качество, увы.

Валера дернул бровью.

— Я виноват, Ёжинька, — промолвил, не отводя взгляда и краснея еще пуще, — за то, что, повинуясь минутной слабости, втянул тебя в наркотики. Я… я думал тогда только о себе, об удовлетворении грызущей меня жажды, и совершил огромную ошибку. Прости, и давай попробуем ее исправить.

Я опять взвился, клокочущий, протестующий, но Лерка не позволил приподняться, дернул обратно.

— Сядь, чудо! — велел, нахмурившись. — И дослушай! Или ты уже и слушать не в состоянии?!

И затараторил, жестом затыкая мне рот, останавливая готовую сорваться с языка фразу, прерываясь через слово-два, немножко путано:

— Я… Я долго размышлял… пока ты лежал в больнице, Серёжик. О… о тебе, обо мне, о… Диме, о наших отношениях… Пытался понять, с чего вдруг тебя… так сорвало к Вадику… И, кажется, кое в чем сумел разобраться…

Я поёжился, подавленный. Вспоминать о недавнем кокаиновом загуле с чужим случайным мужиком не хотелось совершенно, да Валерку похоже, понесло, поэтому просто кивнул и фыркнул — жги, мол, дальше. Короче, разрешил.

Ну, Лерка и продолжил.

— Дело — в твоем отношении к гомосексуализму, — заявил мой любимый, беря меня за руки и легонько сдавливая ладони тёплыми пальцами, — точнее, в неприятии тобой собственной гомосексуальности. Ты по природе — не гей, Ёжинька, тебя жизнь-подлянка заставила, насильно впихнула в связь с мужчиной… хм… сразу… с… двумя мужчинами, и ты — покорился, отдал тело на растерзание, но вот принять положение вещей, расслабиться до конца — так и не сумел, закрылся, заморозил кусок души. А наркотики… наркотики элементарно посносили возведенные барьеры, помогли обрести, хоть и ненадолго, утраченную свободу, отключив мучительное постоянно грызущее исподволь чувство вины… Окажись на месте Вадика кто угодно другой, даже старик, даже калека или урод — ты и к нему бы помчал, и… к… к… ней, впрочем — тоже… В смысле, к женщине… к любому, к любой… Пожалуйста, не пытайся утверждать, что я не прав, лучше вообще ничего не говори: я сам, по личному горькому опыту знаю — к кокаину ты рванул, малыш, обдолбаться и забыться. Как бабочка к фонарю — потеряться в сиянии, захлебнуться светом… И — не осуждаю. Честно.

Возражать Валерке не тянуло.

Совсем-совсем.

И от этого оказалось намного тоскливей.

Но — блонди всё же кое в чем ошибся, хоть и немного.

Капельку.