Колючка в сердце (СИ) - Акимова Елена Михайловна "Лена Акимова" - Страница 34

====== Глава 40. Просто сторонний наблюдатель. Живы загуленочки, дома, и ладно, и слава тебе, Господи. И вообще Дима чувак незлой совсем. ======

Сережку обнаружил с поста охранник Алекс — пацаненок материализовался на камерах внешнего наблюдения: выполз из подкатившего такси, пошатался, словно бы раздумывая, в какую сторону грохонуться, но удержался на ногах и, странно кренясь набок, поплелся к дому. Добрел до ворот, зачем-то потрогал железные створки ладошками и замер, привалился ссутуленным плечом… Растрепанный, глаза полузакрытые, бледный до синевы, светлая рубашка в пятнах грязи — то ли привидение, то ли зомби на выгуле.

— Ох ты, бля, — сказал сам себе Алекс и немедленно вызвал по рации как раз делавшего обход территории напарника, велел: — Коль, рви к главным, там Ёж!

Шустрый — даром что уже за сороковник, спортсмен, мать его за ухи, не пьет и не курит, по десять километров каждое утро трусцой в любую погоду — Коля побежал, куда велели, и уже через минуту ввалился через парадное, таща в охапке Сергея — пропавшего более суток назад из клуба и, наконец, вернувшегося — счастье невыразимое, живым; юнец вяло трепыхался и бормотал нечто невразумительное.

— Вроде целый, — сообщил мужчина вылетевшему встречать Лехе, устраивая загулену на диванчик в холле, — но, по-моему, он под химией, глянь, зрачки какие…

Леха посмотрел, согласно кивнул и позвонил сначала пребывающему на втором этаже Дмитрию Константинычу, потом, сразу без перерыва — непосредственному начальству, Славину. Доложился, заодно попросил подогнать врача.

— Не знаю, — вякнул в трубку, — внешне повреждений вроде незаметно, только весь в засосах и обдолбанный в дрова, еле лепечет.

Господин Воронов спустился быстро и сразу же захлопотал вокруг пластающейся по дивану драгоценной потеряшки, сам небритый, серый, осунувшийся — издергался напрочь человек, всю ночь ведь не спал — запричитал совсем по-бабьи, с подвываниями, заломал руки.

— Ёжинька! — взывал. — Ёжа, маленький, да что с тобой! Серёж…

— Ничего особенного, — вздохнул приковылявший раскорякой следом бледно-зеленый Лерка (под глазом свежий синячище, шея в темных кровоподтеках, губы разбиты и опухли), тщетно пытаясь сдвинуть сходящего с ума от беспокойства мужа в сторонку, — ну, ужратый он, Дим, просто элементарно ужратый, чего тут непонятного? Полежит — и к вечеру малость оклемается…

А сам вздрагивал, косился испуганно, втягивал бедовую голову в плечи, но господин Воронов агрессии не проявлял, всыпал уже один раз вчера, сорвавшись, решил — хватит, наказал достаточно.

Убедившись, что Дима драться не станет, блонди чуток осмелел, затолкался активней, потребовал:

— Да отойди ты, пожалуйста, дай хоть воды ему дам!

Входная дверь распахнулась, и ввалился Славин. За главным секьюрити трусила Алина с чемоданчиком под мышкой, встрепанная, злющая. Увидала разукрашенного фингалами Валеру, скривилась.

— Дима-Дима, — проговорила с укором к стоящему перед распростертым Сергеем на коленях брату, — всё понимаю, мальчик виноват, но зачем так жестко?!

Вот только женщина ошиблась — Дима к увечьям блонди отношения не имел. Не к этим, по крайней мере. И Лера немедленно вступился за честь супруга.

— Не ругай его, — попросил, потупясь и нервно потирая ягодицу, — я уже такой вернулся…

Алина зыркнула, прищурясь, и промолчала, пусть странные телодвижения парнишки и приметила, усмехнулась про себя — выпорол брат дурачка, похоже, а что, Дима может вполне, да и за дело, присела к продолжающему валяться Сергею. Окликнула, заглядывая в лицо:

— Ёжик… Ау… Ты как? Болит чего?

Ответом был плавающий, не соображающий взгляд.

— Ясно, — вздохнула врачиха, — малыш пока не с нами, увы.

Некоторое время женщина размышляла, почесывая кончик носа, потом обратилась к маячащему поблизости Славину:

— Антон, милый друг, прогоните ваших ребят по постам и отнесите сиё бестолковое расчудесное несчастье наверх. Осмотрю его, везде. Прямо сейчас. Леру, кстати, тоже. И — кончайте истерить, сварите уже кто-нибудь кофе, ради Бога — я пить хочу, вообще-то!

М-да. Умела Алина Константиновна «построить» тремя словами. Факт. И — ура Алине Константиновне. Без нее народ топтался бы в холле еще долго.

Опытная докторша управилась в момент. Скинула в мусорку использованные перчатки, укрыла раздетого ниже пояса продолжающего летать Ежонка одеялом, потрепала заливающегося жгучей краской из позы раком блонди по откляченной голой заднице, пригладила кончиками пальцев свеженькие пунцовые, явно оставленные ремнем следы на нежной белой коже, многочисленные синяки по бедрам, беззвучно рыкнула.

— Жить будешь, — уверила, — хоть и порвали тебя изрядно, дружочек, шить придётся. А Сережик… повезло малышу — на редкость аккуратный партнер ему попался, потертости от перетраха сами заживут.

Валера с едва слышным стоном спрятал мордаху в ладонях. Парню было жутко стыдно перед доброй женщиной.

— О-о-о, только сцен устраивать не надо, пожалуйста, — фыркнула Алина, — святая невинность, блядь! Как колёса жрал и жопой в клубе вилял с чужими мужиками — небось не краснел?

Лерка стал вишневым, но угомонился и перестал дергаться.

— Вот и молодец, — похвалила Константиновна-младшая. — А теперь ложись-ка и ножки пошире раздвинь, заштопаю тебя, страдальца.

За работой врачиха хмурилась молча, лишь поинтересовалась:

— Ёжика-то зачем в наркоту втянул? Ведь любишь же его! — и тихо-тихо, с горечью, безнадежно, — шалавина безмозглая… Неисправимо…

Сергей отошел после наступления темноты: начал помалу соображать, отвечать на вопросы, пытался лепетать что-то в собственное оправдание — жалкий, теряющийся. Дима собирался выпороть и его тоже, но после передумал, пожалел, ограничился коротким выговором и оставил пугаться дальше — у пацаненка слишком очевидно ехала крыша, как бы в туман не ушел к чертям собачьим. Возись с ним потом, психическим, когда вены кромсать начнет.

В результате поротым оказался один лишь Валерочка. Впрочем, парниш не расстроился, зная — получил вполне заслуженно и не так уж и много. Могло бы быть гора-а-а-аздо хуже. И еще — в клуб красавцу больше не рвалось. Качественно нагулялся на ближайший месяц, да и попа рваная болела — до туалета не доползти…

====== Глава 41. Сергей. Через четверо суток после веселой субботы. Кто встретит мою крышу, задержите, поганку, любыми средствами и немедленно позвоните по указанному ниже номеру. Умоляю ======

Я возился на кухне, заворачивая голубцы. Проклятые капустные листья упорно рвались, пусть и отваренные предварительно маленько в кипятке, и жутко раздражали — через дырки вылезал фарш. Уу-у-у-у! Блядь! Не могу готовить этот сраный обед, не могу-не-могу-не могу! У меня крыша едет!

О-ох. Такое ощущение, что из головы вынули мозги и напихали вместо них ваты. Серой, грязной, в комочку. И эта едрическая долбанутая вата не лежит спокойно, как положено приличной вате, нет, она медленно и печально, отдельными клочками-астероидами, крутит внутри черепа хороводики, будто ищет выход. Сталкивается между собой, бьется в кости, без конца и края. Она, бля, пихается, вата, а я пухну. Или это вата пухнет? О-о-охх-х-х.

Короче, очень хуево вместо мозгов иметь вату. Честно. Что еще?

Ничего. Я — никчемное, безмозглое — вата же — ничего не умеющее, кроме как подставлять жопу и отсасывать, жалкое, шалавное укешко. Мне плохо и одиноко. Моя цена — две тысячи деревянных за сутки. У меня даже простые голубцы не получаются…

Лерка утверждает: это — послеколёсный даун. Депрессуха по простому. Весы, видите ли, химией качнуло в одну сторону, и было попрыгуче-весело, а теперь химия закончилась, приперлась расплата, и нужно потерпеть и погрустевать. Рр-р-р.

Погрустевать — слово неправильное, любимый. Грустят вечером под осенний дождик с хорошей книжкой в руках. А тут… Тут жить не хочется. И всё — черное, без просвета и надежды.

Пойти, что ли, повеситься? Ага. А голубцы?

У Лерки триппер, и он глотает антибиотики: мало ему рваной на мальтийский крест задницы, ёб, гонорею подцепил. А остальные анализы пока не пришли. Я жутко боюсь за Лерку — а вдруг у него не только триппер обнаружат? Что тогда? Триппер хоть лечится…