Колючка в сердце (СИ) - Акимова Елена Михайловна "Лена Акимова" - Страница 28

— Ребят, а вы резинками пользуетесь?

— Нет, — кривовато усмехнулся Лера, — а зачем?

Игорь покраснел так, что уши запылали.

— Ну, — проблеял, запинаясь, — СПИД, сифилис…

— …триппер, — продолжил я известный любому гомосексуалу «послужной» список, — гепатиты В и С, — присел рядом с готовым провалиться сквозь пол от смущения другом, отобрал у него лубрикант, вздохнул и предложил: — Игорь, посмотри на нас, пожалуйста! Я и Лера — семья, мы не трахаемся по клубам невесть с кем, оба сдали анализы и чисты, как стеклышки. Нам нет нужды в резинках.

Славин-младший отпрянул, расплескивая чай.

— Твой Лерик — шлюха из борделя! — почти выкрикнул он, разъяряясь. — Его ебали все, кому не лень!

— И что? — возразил я в недоумении. — Это когда было, вообще-то!

Лера за спиной издал странный, захлёбывающийся стон, я обернулся — и ухнул в бьющее из его расширенных глаз страдание. Рванулся, обвил, словно плющ, сжал, заполошенно шепнул:

— Что?!

— Ничего, — резко ответил блонди, отстранил меня и, не мигая, в упор уставился на Игоря, — слушай сюда, балованное дитё богатых родителей, — приказал тоном, не терпящим возражений, обнимая меня за талию одной рукой, — и мотай на ус, которого у тебя пока не выросло, — русый отшатнулся, испуганный напором, а Лера даже не запнулся, шпарил без пауз, его вовсю несло. — Я — круглый сирота и — о, да, бордельная шлюха. Только моего согласия быть шлюхой, увы, никто не спрашивал, просто директор детдома так решил, продал с ребятами знакомому сутенеру, когда нам всем по шестнадцать лет исполнилось. Приехали мужики в кожанках на микроавтобусе, с пистолетами в кобурах, осмотрели нас, пацанов и девчонок, выпускной класс, выбрали из стада мяско поприглядней, угостили тоником, дали по сигарете с сюрпризом, улетевших-одурманенных спокойненько загрузили в транспорт и увезли на хуй. Потом была дрессировка, жуткая, беспощадная, не все наши выдержали, две девочки и мой лучший друг после покончили с собой, один пацан сошел с ума, и ему без заморочек свернули шею, превратили в кучку падали у нас на глазах — показательное выступление, в воспитательных целях. Я смотрел… и… сломался в той комнате, над свежим теплым трупом. Подчинился. Чтобы просто не сдохнуть, парадокс…

Лера захлебнулся и замолчал. Он весь трясся, будто в ломке, зубы клацали, по вискам струйками тек пот. И — ужас, бескрайний, грозящий потопить лавиной ужас прошлого кошмара, исказивший красивое обожаемое мною до остановки дыхания лицо… Ужас неоднократной смерти.

Я почти закричал, вцепился клещом и потянул любимого прочь в полумрак холла, давящийся рыданиями, потрясенный, побледневший до зелени. Близкий к истерике блонди было поддался, шагнул следом и воспротивился, дернулся обратно на кухню, волоча меня, легкотелого, следом, надвинулся на втягивающего голову в плечи Игоря разъяренным ягуаром и закончил, вбивая каждое слово, будто гвоздь молотком в доску, жарко, твердо:

— Я был постельной покорной немой куклой, мальчик, почти два года. Меня имел любой, кто платил, как хотел, куда хотел, грязно, грубо, оставляя синяки и разрывы. Я научился профессионально отсасывать и работать жопой, не рефлексируя, многократно заштопанный, и подсел на герыч, чтобы сохранить последние крохи рассудка в этой мясорубке клиентов, заморозил чувства под коркой наркотической эйфории. Позже я стал Диминой шлюхой, персональной, и не уставал благодарить милосердную судьбу и выкупившего меня мужчину, ведь отдаваться одному монстру гораздо проще, чем многим. А потом… Потом Дима привез из психушки Сережку. Потерянного, невменяемого, пугающегося любого звука, сунул мне и велел — следи. Ёжик льнул к груди комочком, чистый, изуродованный шрамами изнутри и снаружи, совсем еще котёнок, беспомощный и такой временами нежданно потрясающе отважный, гораздо смелее меня; его совершенно не волновало, кто я, он просто — доверял и боролся…. И все, Игорюша. Мир перевернулся, я очнулся и влюбился, и отдал малышу то, что осталось от истрепанной в клочья души, до последней капли…

Лерка плакал, не вытирая слёз, и я плакал вместе с ним, понявший и принявший каждой клеточкой, каждым нервом — мой. Моя судьба, пусть не навсегда, но — очень надолго. Я влюбился до конца и бесповоротно, и мне было что сказать своему парню в одобрение и поддержку. Наедине, вдали от посторонних. Игоря это не касается.

— Уходи, — взмолился к позабывшему дышать русому одними губами, — завтра свидимся. Прости…

Славин-младший вздрогнул, подорвался — показалось, или щеки в мокрых дорожках — коротко кивнул, плечом сдвинул меня и блонди в сторону и испарился, словно не сидел тут только что.

Его недопитый чай выстывал в покинутой чашке. Тоже потом. На данный момент важно совсем другое.

— Лера, — сказал я, отлепляясь от любимого и беря его за руки, — нам надо поговорить. Прямо немедленно.

Я знал, что собрался донести до своей половинки. Знал совершенно точно. Ради Леры. Во имя его жизни.

Потому что в локтевом сгибе самого дорогого мне существа еще с вечера заприметил пару точек от инъекций. Валерка вернулся к героину, не таясь, ведь Дима лежал в больнице — и я должен был остановить любимого. Не важно, какой ценой.

И — остановлю. Я решил, ёж, колючий мелкий зверек.

Нет во всем мире твари отважней ежа, блядь.

Вперед, к победе. Пожелайте мне удачи, к черту.

====== Глава 34. Сергей. 8 января 2013г. По велению Божьему, одному ему вЕдомыми путями – с тобой, любимый, во имя тебя ======

Лера не стал высвобождаться, смотрел подавленно, чуть косо, продолжал плакать лишь глазами, роняя с ресниц крупные капли слез.

— О чем ты хочешь поговорить, прямо срочно-немедленно, радость моя? — спросил глухо, потянулся, быстро поцеловал в висок и еще мрачнее добавил, — о твоей дружбе со Славиным? Так она — твое личное право, малыш…

Я перехватил руку любимого, тронул кончиками пальцев нежную кожу в локтевом сгибе, где прощупывались узелки от инъекций.

Сказал просто:

— О дури.

Блонди было напрягся и почти сразу расслабился, разулыбался облегченно.

— Боже! — воскликнул, вскидывая голову. — Ёжка, прости, напугал тебя — кусок идиота! Это совсем не то, что ты подумал, честно!

Я хотел бы поверить, очень хотел, но…

— Объяснись, — потребовал, трепыхаясь, — послушаю!

Валера коротко выдохнул и обнял меня крепко-крепко, прижался губами ко лбу, потерся щетинкой.

— Анализы в поликлинике сдавал, — парень вновь вздохнул, — потом Алина один раз капельницу ставила — температура не сбивалась. Я не вру, позвони ей и спроси.

О-о-о, как же мне сразу стало хорошо и спокойно — словно громадный камень с души свалился. Лера не наркоманит. Счастье неописуемое.

— Ага, — только и смог произнести, пряча мордаху на груди любимого, — Лерочка…

Мы немножко постояли, наслаждаясь теплом друг друга, потом блонди высвободился.

— Ты обо мне переживал, — протянул парень чуть удивленно, — неужто и впрямь настолько любишь?

Я смотрел снизу, смотрел, смотрел… И ответил, горячо и искренне, срывающимся от избытка чувств голосом:

— Больше жизни, Лер. Ты для меня — всё.

Валера вспыхнул, миг, и я забился, подхваченный под ягодицы, приподнятый повыше, обхватывая бедра своей пары коленями, вцепляясь в его плечи, обвивая за шею, приникая поцелуем.

— Мой Ёжик, — промурлыкал блонди, опираясь спиной о стену, его ладони уже скользили, забравшись ко мне под футболку, задирая ее под мышки, поглаживая, нежа.

— Может, лучше на стол? — простонал я, уже теряя соображение.

И тут же оказался голой попой на столе, с разведенными коленями, со спущенными ниже бедер трениками. Сорвал мешающее тряпье до конца, веером швырнул лететь по кухне. Лерка придвинулся вплотную, впечатался в пах успевшим потечь возбуждением.

Желание захлестнуло — жаркое, неудержимое. Не прерывая зрительного контакта, блонди опрокинул меня, уложил, закидывая мои ноги к себе на плечи, предварительно обцеловав каждую щиколотку по очереди. Я нетерпеливо ерзал ягодицами по твердой холодной столешнице, млея от непривычных ласк, и напрочь пропустил проникновение в анус смоченных слюной пальцев. Лерочка никуда не спешил. Он быстро нашел мой заветный бугорок наслаждения, и я закричал, выгибаясь дугой, пронзенный первой сладчайшей судорогой, второй, третьей…