Колючка в сердце (СИ) - Акимова Елена Михайловна "Лена Акимова" - Страница 20

Я задохнулся в гневе, отпихнул блонди и слетел на пол, сверкнув испачканными чужой спермой ягодицами, по пути зацепив пальцами правой стопы полку на стене, тихо взвыл от сильнейшей боли, запрыгал на одной ноге — и резко заткнулся, потому что вдруг и сразу понял: Дмитрий Константиныч изволит дразниться. Издевается в открытую надо мной, мелким изменщиком, вообразившим себя роковым соблазнителем, намеренно вызывает ревность. И мне стало так мерзко и плохо, что аж коленки подогнулись. Захлестнуло острым осознанием вины. И тут… Дима глухо простонал и начал заваливаться набок.

Я качнулся к мужчине, которого полюбил не просто как умелого любовника, не успевая — к нему, только к нему — побелевшему, мучительно исказившемуся лицом, схватившемуся за сердце, оседающему безжизненным телом, упал рядом с ним на колени, позабыв про голую жопу, про застывшего с приоткрытым ртом потрясенного Лерку, и закричал диким криком смертельно раненого зверя.

А Дима умирал. Уходил туда, откуда не возвращаются. Перестал смотреть. Перестал дышать. И я — именно я, глупый, похотливый, думающий лишь жадной до члена по простате жопой наложник, его убил.

Сумерки рухнули, готовые утопить мозг в сером непомнящем безопасном небытии, но я воспротивился и огромным, нечеловеческим усилием прогнал наваждение. Дефибриллятор у охранников — далеко, не успею, но руки-то мои на что? Дрочить и ложку держать? Как там учила Алина — опытная ж врачиха, на всякий пожарный случай старалась, вбивала с руганью науку в бестолковину — корень ладони на грудину, вторая ладонь сверху, локти выпрямлены, и — толчок корпусом вперед и вниз, толчок, толчок… Быстрее, шестьдесят минимум толчков в минуту… Желательно больше! Ускориться…

— Зови помощь… В скорую звони… — прохрипел, покрываясь ледяной испариной напряжения. — Лерка!

И блонди услышал. Передернулся, подорвался — и метнулся в холл, вопя в полный голос. А я, захлебываясь рыданиями, делал Диме непрямой массаж сердца. Увы, не надеясь ни на что. Остановиться и принять очевидное оказалось выше моих сил.

Много позже мы с Леркой, уже вполне одетые, льнущие друг к другу перепуганными глазучими враз осиротевшими совятами, встречали и провожали под дверьми реанимации деловито снующий туда-сюда персонал в голубых медицинских костюмах. Вокруг нас болтались парни из охраны, что-то говорили ободряющее, пытались поить кофе из одноразовых картонных стаканчиков и кормить купленными в буфете булочками — а мы их едва слышали, погруженные в напряжение. Там, за этими непрозрачными раздвижными стеклянными дверями с надписью «посторонним вход воспрещен», сейчас решалась наша судьба.

Моя и Валеркина. И мы, потеряшки, ничем не могли помочь своему мужчине. Только ждать и обмирать от навалившегося одиночества и неизвестности. Несчастные дети. Димины дети. Официальные подопечные, признанные психическими и условно дееспособными. Парочка падающих в черноту растерявших чистоту обескрыленных ангелов, сцепившихся судорожно сжатыми пальцами.

Ждали, ждали, ждали… Мы — ждали. Объединенные общей бедой и любовью. И где-то в глубине наших душ проклевывался робкий и пока еще совсем слабенький росточек уверенности — как бы ни сложилось, но мы — выживем, невзирая ни на что. Вместе.

====== Глава 26. Сергей. 4января 2013г. Потерянные, во власти страха ======

Разумеется, Дмитрий Константиныч не умер — бабахнувший его инфаркт оказался не очень велик. Но в реанимации продержал-таки трое суток.

Убедившись, что основная опасность миновала, кардиологи провели первое шунтирование и спустили приходящего в себя денежного пациента на отделение, со всеми предосторожностями расположили в отдельной палате «люкс», убедились, что он подключен к мониторам и спокоен, и лишь после разрешили нам с Леркой войти.

Ну, мы и вошли: просочились по стеночке привидениями, одергивая одноразовые халатики, робко, сдерживая нервную трясучку, приблизились к кровати и впились жадными, вопрошающими зрачками в лицо лежащего на спине нашего мужчины. Одного на двоих.

Дима, казалось, спал — осунувшийся, бледный, заросший щетиной, выглядящий резко постаревшим и измученным. Руки сложены поверх одеяла. На нижней губе — подсохшая кровью отметина, похоже, от зубов. Обмотанный разноцветными проводочками, вокруг — непонятные попискивающие аппараты со светящимися циферками и графиками по экранчикам. Чужой и отрешенный.

Окликать его мы с Лерой побоялись и просто стояли и смотрели. Вслушивались в издаваемые приборами звуки. Пугались непонятно чего. Трепетные лани над обрывом, ей-богу.

А потом Дима вдруг раскрыл глаза и недовольно уставился в ответ.

— Долго вы тут еще сопеть собираетесь? — негромко вопросил он, слегка задыхаясь. — Живой я, живой. Не дождетесь!

Я и Валера на редкость слаженно подпрыгнули от неожиданности — и дружно, облегченно выдохнули: наш мужчина вернулся. Безусловно, еще очень слабый, нуждающийся в длительном лечении, но его характер не изменился ни на волосок — все тот же Дмитрий Константиныч, лев и газовый магнат. Ура.

Заболевший царь зверей поглядел еще немножко и улыбнулся нам, своим дурачатам. Тепло и успокаивающе.

— Измаялись в неизвестности, ребятки? — вздохнул. — И не ели, небось, ничего почти? Хоть спали, или тоже нет, на одном кофе держитесь?

Поморщился, как от боли, передохнул несколько мгновений, поманил движением пальцев и предложил:

— Идите уже ко мне, почмокаю вас. Только аккуратно — доктора двигаться пока особо не разрешают…

Ох, с какой готовностью мы с Леркой кинулись на зов! Попадали коленками на пол, захватили каждый по родной руке, уткнулись мордашками в прохладные мужские ладони — и разревелись девчонками, выплескивая накопившееся громадное напряжение. Захлебнувшись в наших эмоциях, Дима едва слышно застонал, и аппараты вокруг него словно взбесились — замигали красным, запиликали противными сиренками. И я, и Лерка в испуге отпрянули прочь, а в палату уже врывались медики.

Нас, шугающихся пацанят, шустро вытолкнули в коридор, и мы залипли у дверей в растерянности, оба почти в истерике, размазывая по щекам слезы. Пробегающая мимо медсестра средних лет наткнулась взглядом на две чужеродные фигурки у палаты люкс, приостановилась, вроде собираясь отругать, и вдруг передумала — похоже, поняла нечто эдакое чутким материнским сердцем. Шагнула, мягко обняла, прихватывая под локти, повлекла прочь.

— Куда?.. — неуверенно вякнул блонди, пытаясь упереться.

Женщина лишь мотнула темной стриженной головой.

— В сестринскую, — ответила просто, — там пока посидите, нечего вам тут маяться, мальчики, без вас справятся.

И мы с Леркой покорно, словно ее дети, позволили себя увести. Медсестра привела нас в комнату отдыха сестер, пустую по горячему дневному времени, толкнула за стол, сунула по чашке со свежим чаем, вывалила на тарелку пачку печенья, рулон туалетной бумаги поставила — сопли сморкать.

— Пейте, ешьте, — велела. — На вас смотреть страшно. Мне голодные обмороки в отделении не нужны, — подумала, залезла в шкафчик, достала стеклянный коричневый пузырек, пару рюмок и початую бутылку водки, разлила, накапала в алкоголь жидкости с острым запахом корвалола и бдительно проследила, чтобы приняли лекарство. Просветлела лицом, сказала: — Вот и умнички. А теперь покушайте — я скоро.

И ушла по своим делам, прикрыла дверь.

Мы с Валерой вяло сжевали по несколько печенек, прихлебывая чайком. От тепла и тишины, от водки с корвалолом расслабило, зазевалось, веки начали наливаться тяжестью…

Когда добрая медсестра вернулась, мы уже отрубились, попадав головами на диванную спинку — замученные вусмерть, издергавшиеся, бесхозные, более трех суток почти не спавшие парнишки в измятой пропотевшей одежде. Так и продрыхли до темноты.

Вечером нас разбудила та же коротко стриженная шатенка, заставила съесть по пирожку с яблоками, пустила на пять минут к Диме: чтобы убедились — с ним все в порядке, и выставила домой, сдав Диминой охране с грозным наказом следить за ребенками, иначе найдет всех и самолично бошки пооткручивает бестолковым мужикам. Амбалы впечатлились гневом пусть и чужой, но явно — матери, засмущались и шустро ретировались, таща нас с блонди едва не волоком.