Колючка в сердце (СИ) - Акимова Елена Михайловна "Лена Акимова" - Страница 19

Лерка разбудил меня, когда еще не было восьми — приковылял, сшибая мебель, кулем бухнулся рядом, привалился и захрипел, утыкаясь носом в ухо и обдавая перегарной волной:

— Ёжка… Ёжинька… Таблетки от головы дай, подыхаю…

Я обнял его, не открывая глаз, теплого с постели, родного, закопался пальцами в нечесаное воронье гнездо волос, забалдел и собирался было вырубиться по новой, но блонди не согласился, затеребил, вырывая из уже наплывающего сна.

— Таблетки, — повторил он со стоном. — Ёжа…

Пришлось возвращаться в реальность. Отстранив стенающего Валеру, разлепил упрямо смыкающиеся веки и посмотрел с укором. Лерка пялился в ответ — небритый и отекший, с кривящимися в страдании зацелованными губами. Уу-у, как же я его любил! До умопомрачения. Но поднимать людей в такую рань все равно почел за наглость. Поэтому отстранился и спросил с плохо скрытой издевочкой:

— Похмельный синдром? Головка бо-бо, во рту кака?

Мой блондин тупо кивнул и схватился за виски.

— Да! — тихо рявкнул он, явно зверея. — А тебе что, завидно?!

Мне было незавидно. Напротив, очень даже радостно — болело ж не у меня! Повозившись, устроился так, чтобы в удобстве обозревать Валерочку во всех подробностях, подпер ладошкой щеку и хмыкнул:

— Жопа тоже небось огнем горит?

Лерка подумал пару мгновений, словно прислушиваясь к собственным ощущениям, и вдруг — о, чудо, бля — порозовел скулами, затрепетал ресницами, потупился и промолчал.

— Эй! — окликнул я. — Друг, очнись! Мазь анальную нести или нет?

— Неси, — разрешил блонди, краснея еще пуще, помедлил и добавил: — А то я еле булками шевелю.

Парня, безусловно, было жалко. Чмокнув его в лоб — для успокоения и утешения — я покинул уют кровати, порылся в ящиках стола, довольно быстро отыскал необходимое — початую пачку баралгина и початый же белый с красной надписью тюбик, и вручил продолжающему валяться Лерке со словами:

— Таблетки — в рот, мазь — в зад. Не перепутай.

Блонди скривился и показал оттопыренный средний палец — озлился, паразит.

Я присел рядышком, лучезарно улыбаясь, предложил:

— Намазать попочку или сам справишься? — и протянул, спускаясь до сексуального шепота, слегка подаваясь вперед. — Люби-и-имы-ы-й…

Лерка на секунду опешил, потом сгреб меня в охапку, завалил на себя сверху, облапал за прикрытые лишь боксерами ягодицы и выдохнул, прежде чем впиться поцелуем — жарко, страстно:

— Ёжоночек…

Благодарил или тоже любит? А вот зубки мог бы и почистить, прежде чем лезть лизаться, чесслово. Фу, вонявка. Несогласный и почти задохшийся в алкогольных парах, я забился, пытаясь вырваться, замычал нечто протестующее, задрыгал в воздухе босыми пятками. И блонди сразу разжал руки, отлепился. Облизнул губы со странным смешком. И мне немедленно чуть ли не до судорог захотелось, чтобы он поцеловал меня снова, и плевать за запах.

А Лерка все смотрел — ласково, слегка щурясь, а потом выдал:

— И за что мне такое счастье жизнь в подарок отвалила, а? Иди сюда, чудо ты чудесное…

Мы опять целовались. Ух, как же мы целовались… До полуобморока. То ли у Лерки голова прошла, то ли он про нее забыл, увлекшись? Все возможно. Мне было до лампочки — я выпал из реальности и наслаждался. Ну, и возбудился, разумеется, быстро-пребыстро, твердокаменно, заерзал по ласкающему меня парню, вжимаясь налитым кровью пахом, поскуливая, умоляя о продолжении.

Тут-то мне, дурачку расслабившемуся, хитрый блонди и отомстил: скинул небрежно в сторонку, гад, показал язык, скатился с кровати и удрал в ванну, напоследок еще и дверью долбанул. А я остался в прострации и с мощнейшим стояком. Пришлось снимать напряжение в кулак и пачкать полотенце.

Было и смешно, и обидно одновременно: иметь в доме аж двух любовников и удовлетворяться дрочкой! Рр-р-р-р! Ладно, красавцы вы мои, сам себя обслужу, не развалюсь, успокоюсь, умоюсь и… Покажу вам обоим, где раки зимуют! Потому что в ярости пребываю, клокочу и… конча-аю-ю-ю-ю… Да-а-а…

Скомкав изгвазданное полотенце, закинул его под кресло, выдернул из шкафа чистое и отправился вниз, приводить себя в порядок в гостевом санузле — Лера ж мой занял внаглую, будет теперь там плескаться долго и упорно, распевая песни, бриться-причесываться. Надо будет его зубной щеткой унитаз почистить, из мести.

Насчет блонди я не ошибся — тот и вправду проторчал в ванной где-то с час. Я уже давно принял душ, облачился в домашний спортивный костюм — было прохладненько, отопление, похоже, барахлило — и успел сварганить омлет с салатом на завтрак, когда парень соизволил появиться — посвежевший, похорошевший, замечательно пахнущий свистнутой у меня на тумбочке туалетной водичкой.

Подсел, потерся плечом, прижался, мурлыкнул:

— Привет, солнышко…

От недавнего его похмелья остались лишь слегка припухшие веки.

Я, вспомнив про обидки, засопел носом. Буркнул:

— Есть хочешь?

И немедленно был стиснут, смят, утянут на колени.

— А кто это у нас тут надулся? — бархатно-низко заворковал блонди, словив мою мордаху между ладоней. — Неужто Ёжинька-Сережинька? Ах ты маленький малыш, ах ты сладкое детко… Дай губки, поцелую — и все пройдет…

Я потрепыхался из упрямства секунд тридцать и сдался на милость победителя, тая в нежности любимого и позорно растеряв накопленную со вчера воинственность. Ёж, знаете ли, зверек по своей природе миролюбивый и отходчивый. Даром что колючий, зато нутро у него мягкое и податливое. Во всех смыслах: член у Лерки — тоньше, чем у Димы, по подсолнечному, так кстати подвернувшемуся под локоть маслу вошел легко, и угол парень выбрал сразу правильный… А на столе лежать спиной, Валеру ногами обнимая, оказалось почти удобно. Ну, жестковато чуток, и нож под лопатками мешался, врезаясь больно… Мелочь, однако. Особливо, когда еще и в голос толком не повоешь, но дико хочется, от удовольствия — зачем охрану пугать понапрасну? Первого января-то, в девять утра…

====== Глава 25. Сергей. Продолжение утра 1янв. 2013 г. Неожиданный исход игры двоих зарвавшихся на хрен наложников ======

Голос Димы прозвучал в тишине кухни, вырывая из послеоргазменной неги, подобно удару хлыста:

— Доброе утро, кролики!

Я затрепыхался, пытаясь свести колени, но не смог, разумеется — помешал продолжающий находиться между бедер блонди; перекатил по столешнице голову, поймал в фокус сузившиеся темные зрачки прислонившегося к дверному косяку мужчины и захлебнулся одновременно и жгучей волной стыда, и не менее жгучим чувством удовлетворения: ибо устремленные на меня карие, в обрамлении сеточки морщинок глаза буквально кричали яростью и страданием. Дима ревновал мою персону к Лерке! Ревновал так, что, по-моему, был близок к обмороку! О-о-о-о… Писк…

Полулежащий на мне блондин, опомнившись, с рваным вздохом приподнялся, выскальзывая опавшим членом из столь полюбившейся ему жаркой глубины, по ягодицам побежала, раздражая кожу, каплями, его свеженькая сперма. А я валялся, опрокинутый на спину, растерзанный, с блядски раскоряченными ногами, пялился на Диму, и мне было охуенно страшно и охуенно здорово сразу. И вообще, мысленно приготовился к смерти. Вот прямо на этом столе, с растраханной текущей семенем заголенной задницей, в позоре. А смерть медлила…

— Хорош сношаться, ребята, — велел Дмитрий Константиныч на порядок спокойнее, — давно завтракать пора. Хотя… — он задумался на пару секунд, пожевал губы, похмурился и продолжил, — …рад, что вы нашли общий язык. Трахаться определенно лучше, чем морды друг другу бить. Одалиски, бля, гаремные мои…

А потом — порывисто и быстро — шагнул внутрь кухни, обнял Лерку со спины и прижался, зарываясь носом ему в затылок.

Блонди охнул от неожиданности и залился краской, да так, что запылали и лицо, и шея, и даже по ключицам расцвели алые пятна, дернулся прочь, но Дима не пустил — обхватил руками поперек груди, ущипнул за соски через задранную к подмышкам футболку, потерся пахом — улыбаясь, не сводя с меня изучающего яркого взгляда, чуть отстранился, поймал в губы Леркино ухо, пососал и опять отстранился — с совершенно тигриной, хищной грацией. Вытащил из кармана наощупь мятую пачку парламента, выбил сигарету, щелкнул, прикуривая, зажигалкой, затянулся, выпустил к потолку дым…