И в горе, и в радости - Кочелаева Наталия Александровна - Страница 15

Марк с горящим лепестком Прометеева дара в руке вошел, нарочно не зажигая электричества, в огромную гостиную, посередине которой уютно расположился круглый стол на могучих львиных лапах; заглянул в библиотеку, где, бывало, любил по ночам работать отец («Томас Эдисон, — обычно говорил он, прежде чем уединиться в библиотеке на всю ночь, — придумал электрическую лампочку, чтобы люди меньше спали и больше творили, ведь, к сожалению, сынок, люди значительную часть жизни проводят во сне»); потом открыл стеклянные двери столовой, чтобы немного полюбоваться, как на фарфоровых чашках запляшут веселые блики огненных отражений.

Древняя геометрия греческого орнамента, украшающего байковый халат Марка, тоже, казалось, пришла в движение, позлащенная трепещущими отблесками свечи.

Если бы в этот момент кто-то посмотрел на окна особняка Красновых извне, то, вероятно, увидел бы, как то в одном, то в другом черном оконном проеме возникает и вновь исчезает этакий блуждающий огонек — наглядное свидетельство ночных бессонных раздумий там, внутри.

«Трудный день завтра, а я не о делах думаю. Да что со мной такое?! Необходимо встретиться с Эрбергом и обсудить условия очередных вложений. В теперешних условиях мало просто финансировать строительство балаганов и восстановление церквей. Наступило время поддерживать не объекты, а объективирование, не конкретную партию, а политическую жизнедеятельность страны, не строительство дорог, а самое движение. Кто материально обеспечивает движение, тот, разумеется, управляет им…

Кира, Кира… Где раньше я мог слышать твое имя?»

Марк не заметил, как со свечой в руках очутился на террасе, наедине с поздней, звездной августовской ночью. Звезды светили так ярко, что деликатная свечка решила потихонечку погаснуть. «Всегда летит на юг», — подумал он, глядя вверх, на созвездие Лебедя, что в ту минуту распласталось над крышей.

«Да, Летний треугольник терпеливо учит нас гармоничному мироустройству. Но мы, однако ж, скверные ученики. А с другой стороны, у звезд есть право не лгать, не предавать товарищей, не воровать и не убивать. Неправда, у людей тоже есть подобное право. Оно дается нам от рождения. Любопытно, где родилась Кира? Питерская, конечно. Неужели я…»

Он посмотрел под ноги, будто переводя дух, и снова поднял глаза к звездному небу. «Вот вечно летящая Стрела, вот крошечный ромбик Дельфина, сияющий в память об аргонавтах, а вот и мое любимое созвездие — Лира, а в нем самая яркая звезда Северного полушария неба: голубовато-белая Вега.

Будь рядом Кира, я рассказал бы ей сейчас подробнее об уникальном параллелограмме Лиры, о легендарном фракийском певце и о его бесстрашном подвиге. Она, конечно, читала, но я поведал бы ей иную, несколько отличающуюся от словарных легенд историю. Мне вообще много о чем нужно рассказать ей…»

Марк жадно и глубоко вдохнул свежего ночного воздуха, принесенного западным ветром откуда-то с воды, с неоглядных просторов Финского залива, прислушался к насыщенному шелесту еще нежухлой, еще тугой от соков листвы и вдруг почувствовал себя так, как никогда еще доселе не чувствовал. Как будто бы только что нашел выход из баснословного критского лабиринта. Или после долгих скитаний под землей снова обрел звезды.

Он проводил глазами огненную каплю метеоритного дождя, и его губы вспомнили, что умеют улыбаться.

…Машину, как всегда по-особому плавно и неторопливо, вел осторожный Харон. «Быстрее поедешь — тише повезут», — любил повторять он в ответ на упреки в слишком уж законопослушной скорости. На заднем сиденье расположился Саша Эрберг, внимательно изучая бумаги и удостоверяясь в подлинности размашистых подписей. Иногда он приговаривал, мелодично картавя: «Вер-рно, все вер-рно. Невер-роятно!»

Между прочим, столь выразительное произношение замечалось за ним лишь в тех исключительных случаях, когда какое-либо чрезвычайно сложное и важное дело удавалось провернуть идеально, «без сучки без задоринки», как он сам выражался.

— Слыхал? — Эрберг дотронулся сзади до плеча Марка трехпалой рукой. — Шуты из Думы думают подкинуть народу новую мульку: право на пр-риродную р-ренту показательно обсуждают. Как полагаешь, электорат-то дегенерат-то и на этот раз клюнет?

— Не знаю. — Марк явно размышлял о чем-то своем. — Обмануть обманутых не так-то просто. Во всяком случае, наш человек в корпусе уже контролирует данный процесс.

Они переглянулись.

— «Уже контролир-рует»! — по-дружески передразнил его Эрберг. — Ты любишь все держать под контролем. Потому и сделку мы заключили р-р-редчайше выгодную. Но таки главная схватка — впер-реди.

— Нет, брат. — Марк иногда называл, да порой и считал Эрберга братом. — Силен не тот, кто побеждает в схватке, а тот, кому удается избежать борьбы.

Услышав слово «борьба», Харон невольно усмехнулся. Он в совершенстве владел основными приемами джиу-джитсу и не однажды уже находил самое достойное применение собственным знаниям. Обычно немногословный, китаец счел на сей раз возможным внести свою азиатскую лепту в ход разговора:

— Если долго сидишь у реки, то когда-нибудь по ней проплывает труп твоего врага. Недеяние иногда бывает полезнее деяния. В этом заключена великая правда учения Дао.

— Видел я твое недеяние, — сказал недоверчивый Эрберг. — Ты тогда пятерых раскидал, мало им не показалось. А один, я слышал, до сих пор куриный бульон с сухариками через трубочку кушает!

Между тем светофор, как бы передавая всем городским одиссеям, всем стражникам и пленникам дороги весточку от близкой уже питерской осени, которая всегда приходила с Выборгской стороны, мигнул пару раз желтым оком и на долю секунды замер, словно хотел сам для себя решить: зеленый или красный. Харон без единого толчка остановил машину на перекрестке.

— Марк Дмитриевич, ну так как же? Что р-решаем с тр-раншем? У нас теперь карт-бланш в кармане имеется, и мы… Марк! Заснул, что ли?!

Краснов не спал. Он думал о Кире. Интересно, получила ли она духи, названные в ее честь? А если получила, то понравились ли они ей? И главное: поняла ли она, что духи созданы по идее Марка в экспериментальных лабораториях его фармацевтического концерна? По изящной задумке Краснова выходило буквально следующее: МАРК создал «Киру». Она умница, она должна, просто обязана оценить!

Ведомый Хароном, «ягуар» вновь набирал ход, вернее сказать, вновь крался по своим сложпопересеченным асфальтовым тропам. Марк Дмитриевич, не слушая назойливого Эрберга, шарил по радиоволнам в надежде отыскать среди бесконечных шансонов и пустопорожней новостной болтовни любимую радиостанцию — «Орфей».

Сквозь напластования звуковых диссонансов зазвучало напряженно-торжественное григовское вступление к танцу Анитры. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем Марк понял: это звонит его мобильник. И еще он с тревогой почувствовал, что этот звонок чудом долетел до него от охраняемой лишь с одной стороны границы — зыбкой, призрачной, судьбораздельной границы между жизнью и смертью.

Александра ехала на Васильевский остров, а внутри у нее закипал ураган. Торнадо! Чтобы немного отвлечься, она внимательно следила за движением, считала до ста и обратно, напевала старые эстрадные песенки. Но одна мысль не давала ей покоя, жгла и дырявила мозг, словно и не мысль то была, а серная кислота! Как она, Александра, могла быть так невнимательна к своей дочери? Как она не поняла, что ее единственный, драгоценный ребенок уже вырос и ей теперь нужно что-то, кто-то еще, помимо матери и тетки, помимо тихих вечеров перед телевизором? Как же можно было так ее просмотреть? Да кто угодно сказал бы — девчонке двадцать лет, ей нужен парень! Пусть не замуж, нет — замуж ей рано, Александра не вынесла бы этого, не отпустила бы Киру никуда. Но можно было бы найти приличного мальчика, чтобы Кира с ним встречалась. Вот у Фаины Сергеевны, директрисы одного магазина, сын очень славный мальчик. Костя, кажется, зовут. Чуть старше Киры и уже работает. Менеджер какой-то… В любом случае мальчик Костя мог бы сопровождать Кирочку повсюду, и в театр и в кино, был бы мил и услужлив — помня о том, где его матушка работает…