Век кино. Дом с дракончиком - Булгакова Инна - Страница 30

— Однако вы не потеряли хладнокровия.

— В жизни не имел такого обыкновения… в смерти — другое дело.

— Вы поняли, что Ваня мертв?

— Язык свесился изо рта… он умер от ужаса.

— Его, вероятно, задушили. У вас был при себе пистолет?

— Да ну, в бардачке. Просто припугнул.

— Значит, вы не поверили в Ангела из посмертия?

— В ту минуту, наверное, поверил, но на всякий случай подстраховался.

— Если все это правда, то вы видели убийцу.

— Мне почти нечего сказать. Было темно, и лица как будто не было. В памяти сохранился только светящийся силуэт.

— С чем он для вас ассоциируется?

— Господи, да с тоннелем же!

— Нет, в нашей земной реальности. Ведь вы недаром упомянули про пистолет, на самом деле вы поняли.

— Что?

— Что Ваня убит.

— Может быть, — уступил банкир. — Не знаю. До сих пор ничего не знаю.

— Вы там видели дочь?

— Нет.

— А почему пошли проверять, спит ли она?

После паузы он ответил тихо, почти отвернувшись от меня к окну:

— Кто-то пробежал, согнувшись, по улице.

— Когда?

— Когда я уже вышел на веранду.

— Но почему вы решили, что Леля…

— Ничего я не решил… не рассмотрел. Но с места не смог сдвинуться, ко всем этим… — он пошевелил огромными заскорузлыми пальцами, ища слово, — страстям прибавился новый страх.

— За дочь?

— Нет… Я сначала дверь наружную распахнул, а потом спохватился и выключил свет в коридоре. В этом секундном промежутке меня могли видеть и узнать.

— Видимо, так оно и было. Вы до сих пор не объяснились с дочерью?

Он процедил угрюмо:

— Теперь я понимаю изречение: главные враги человека — домашние его.

— Ладно, не будем отвлекаться.

— Ну, приехал сюда, сказал Ирише о банке, она заплакала, я погладил ее по щеке, запачкав чем-то… Гляжу — вся правая рука в краске, а на ее вопрос ответил: не помню, где замарался.

— Соврали?

— Действительно не вдруг сообразил. Но тут все минувшее чуть с ног не сбило. Кто тот свидетель, кто пробежал, согнувшись, в сторону нашего дома? Проверил: дочь спит.

— Когда ваша жена поняла про краску?

— А она что говорит?

— Ничего. Они вас не выдали — ни жена, ни дочь.

— Однако ловкий вы провокатор!

— Сейчас я сыщик со всеми вытекающими отсюда последствиями. Успокойтесь, вы же умеете проигрывать. Почему тогда ночью вы не уничтожили такую опасную улику?

— Не имел возможности. Лег в кабинете, ждал, пока Ириша заснет.

— Что замолчали?

— Вот думаю: кроткая женщина, я, знаете, ее не стою.

— Знаю. Дальше.

— Она внизу все ходила по комнатам. Потом я потихоньку выскользнул: у Любавских дом был уже заперт, и ничего нет под рукой замок вскрыть. Вернулся — Ириша на веранде ждет, говорю: не спится, мысли, бродил… Тогда она поверила, несколько дней жили в ожидании краха.

Я вставил:

— А когда узнала про исчезновение Вики с сыном, что-то заподозрила. Краска, ваши ночные прогулки…

Он кивнул.

— Наверное, видела, как я и на рассвете улучил момент, гвоздь взял, нож… Напротив их дома какие-то пьяные бродяги горланили, окна горят, Самсон Дмитриевич на участке ошивается… Я решил, что он дожидается милицию, — банкир усмехнулся язвительно, — до сих пор дожидается.

— Он заявил, но трупов нет, Вика с сыном пока в розыске. И вы ушли безрезультатно?

— Естественно. Сидел на даче и ждал следователя. Улика смертельная! Плюс скандал в среду. «Я тебя своими руками задушу!» — При свидетелях я погорячился. В семь часов, как и договаривались, пошел в гости… До остального вы, к изумлению моему, своим умом дошли.

— Своим, своим. Еще раз повторю: ваши домашние — не враги.

— Очень хорошо. И я вам ничего не рассказывал, доказательств нет и не будет.

Передо мной сидел железный делец, теребя в ручищах (которые только и выдавали волнение, страх, тревогу) тоненькую книжицу про «светящееся существо». Неужто, загнанный в угол мнимым предательством родных, банкир выложил столь причудливые фантазии?

Зазвонил телефон. Меня. Самсон. Прерывающимся хриплым голосом он поведал:

— Записка пропала!

— Какая?..

— Я ее при себе носил, в кармане, а сегодня ночью выложил в верхний ящик письменного стола. Она пропала, Николай!

— Та самая записка?

— Та самая! С пауком или скорпионом… «Приди ко мне тот, кто под землей».

На углу под тополем меня догнала Леля с удивительной просьбой: отобрать у отца пистолет или хотя бы разузнать, где он его прячет. Банкир-банкрот полностью уединился, не желает разговаривать с ними, видеть их не желает! Боитесь, перестреляет вас? Сам застрелится, тупой вы человек! Раньше не могла намекнуть, когда я к нему поднимался? Не могла при маме. Твой папаша жаждет борьбы, а не смерти. Мама говорит, это видимость… если уж он до «Жизни после жизни» докатился, не отрывается! Сейчас мне страшно некогда, но я вернусь сегодня же, пока его караульте. (Я честно решил к вечеру подъехать, хотя ни на грош не верил в самоубийство прожженного дельца, однако сердце у него больное и он видел светящегося демона…)

Я стоял в раздумье, а нимфочка, как в прошлый раз, беспокойно ловила тополиный пух в отзвуках далекой грозы.

— Он думает, что вы с матерью его предали, то есть рассказали мне все.

— Что «все»?

— Что в момент убийства Вани он был в доме Любавских. Ты же его видела.

— Никого я не видела!

— А он полагает…

— Да вы просто провокатор!

Вот уж действительно дочка в папочку.

— Я заверил его, что вы перед ним не виноваты (в плане предательства), думаю, на вас он уже не сердится. Иди объяснись с отцом начистоту.

— Но вы приедете?

— Постараюсь. (Она умоляющим жестом протянула руки.) Приеду. Кстати, а где в тот момент стояла отцовская машина? Если у ворот, ты не рискнула бы войти. А если он ее где-то припрятал, то его показаниям верить…

— Не видела я никакой машины! — Она с силой толкнула меня вытянутыми руками (умоляющий жест преобразовался в угрожающий), сверкнула птичьими очами и унеслась с легким ветерком. Может, и впрямь грянет гроза…

А между тем я зря так торопился: Самсона дома не оказалось, во всяком случае, на мои звонки и стуки он не открыл. Наконец из соседской щели высунулась бабушка — та, что ходит на уголок за дешевым молоком! — и прошамкала:

— Чего трезвоните? Самсон, должно быть, за город к своим укатил.

— Его обокрали, — сообщил я сурово.

— Батюшки мои! То-то, гляжу, он как угорелый бегает, здороваться забывает… Что взяли?

— Ковер. В воскресенье еще.

— Так я ж видала! — клюнула бабушка и выкатилась на площадку. — Часов в девять ктой-то с большой синей сумкой из подъезда шмыг в кусты. А когда я было сунулась, так меня послал!

— Как он выглядел?

— Мужчина…

— Высокий?

— А вот не могу сказать, пробежал съежившись… Я потому и заинтересовалась. Голова в кепке, очки черные в пол-лица, не разглядишь, даже если б у меня глаза прежние были. А голос такой жуткий, прям из преисподней: «Катись отсюда, бабка, покуда жива!»

— Бас, баритон, фальцет?

— Одно слово: нечеловеческий. И пальцами так щелкнул, ручища черная, волосатая…

Неужто банкир? Пальцы волосатые, толстые, но выразительные… по описанию бабушки не некое эфемерное «светящееся существо», а откровенный черт.

— А вы следователь? Помню, как в кустах сидели.

Что ж, старушка в памяти, не в маразме.

— Частный сыщик.

— А Виктория совсем за город переехала?

— Совсем.

— Врозь живут, муж — сюда, жена — туда… А Ванюша?

Тут я поблагодарил бабушку и ретировался в район кинотеатра «Ударник»: покуда напуганный муж в бегах, ударим по свидетелям. Женщина Кристининых неопределенных лет и облика: платиновые вихри-рожки торчком. Нас разделяла дверная цепочка. Я представился.

— Извините за беспокойство, у меня к вам очень деликатное дело…

— Кинооператор Смолин? Валентина. — Энергичное рукопожатие. — Я в курсе, проходите.