Дети гламура - Кочелаева Наталия Александровна - Страница 19

Одинокому человеку хватает малого. Внезапно выбившись из категории обывателей среднего достатка, человек некоторое время «с жиру бесится». Покупает дорогие вещи, жить не может без драгоценных безделушек, то и дело покупает что-то более или менее бессмысленное — новую модель телефона или ноутбука… Для Лаврова этот период давно миновал, а после женитьбы пошел на второй виток.

Теперь он хотел работать ради обожаемой жены. У нее должно быть все! Все самое лучшее и дорогое, все, что она захочет и на что укажет ее тоненький пальчик с новеньким гелиевым коготком. Хотя, надо заметить, Юля ничего не просила.

— Димасик, ну что ты! — поражалась она, невероятно широко раскрывая свои волшебные фиалковые глаза. — Это же ужасно дорого, наверное! В честь какого праздника?

— В честь того, что я тебя люблю, — гордо замечал Лавров.

Ему доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие задаривать жену. Но время от времени, в трезвые минутки он понимал истинные истоки этого удовольствия и однажды даже решился пооткровенничать с Андреем.

— Раньше я не мог отделаться от чувства, что живу придуманной жизнью. Как будто не было ничего настоящего, как будто нас всех сочинила модная писательница, а кто-то прочитал книжку и забыл под диваном.

— Лестное мнение, — кивнул Андрей. — Спасибо.

— Я же знаю, что ты понимаешь! Все казалось придуманным, поддельным, временным. Как на вокзале в ожидании поезда. И вот теперь мой поезд пришел. Она одна — настоящая, и рядом с ней все обрело смысл. Одно только меня волнует… Ты только не смейся…

Он не считал себя знатоком женщин, хотя, по совести сказать, слышал очень лестные отзывы о себе как о любовнике. Как расцарапывала ему спину в кровь, как истошно вопила во время постельных баталий Вера! Удивительно, почему милиция не приезжала! Юля исправно выполняла свои супружеские обязанности. Но чем дальше, тем больше уверялся Лавров, что сама она при этом ничего не чувствует. Или почти ничего.

— Вообще-то, старик, это немного не мой профиль, — хмыкнул Малышев. — Но совет дать могу. Руководствуясь еще статьями из журнала «Здоровье», который я с познавательными целями читал в детстве. Нам здорово запудрили голову этой самой женской сексуальностью. А куча барышень все так же не испытывает особых эмоций. Положение дел улучшается автоматически, с возрастом. Или с рождением ребенка. Странно даже, что тебе самому в голову это не пришло. Да оно в общем-то и понятно, я вот не слышал, чтобы в наши дни какая-нибудь дева вызвала у своего мужика такие сомнения… Сейчас все навострились виртуозно притворяться. Так что не волнуйся! Заделайте лучше наследника, благо на памперсах тебе экономить не придется!

— Хорошо бы, — кивнул Лавров. — Пожалуй, чуть-чуть погодим, а там видно будет.

…Старательно постанывая и вскрикивая… В конце концов, это не самое неприятное, что может с тобой случиться. Недавно попала в руки какая-то дурацкая переводная книжонка «Как заниматься любовью каждый день» или что-то в этом роде. Написана она была для растолстевших и запущенных американских домохозяек, склонных к депрессиям и психозам. Так там говорилось, чтобы вечно занятый муж-бизнесмен наконец вернулся к своим супружеским обязанностям — надо показать ему порнуху. Или, если есть возможность, самой в ней сняться. По-любительски, разумеется, — просто покривляться в чем мать родила перед домашней видеокамерой…

Книги подобного рода нередко появлялись в комнате общежития Московского текстильного института. Девчонки шушукались по углам, рассматривая картинки, иные зачитывали немудрящий текст вслух, сопровождая чтение шутливыми комментариями, остальные мотали на ус. «Изысканный комплект из красных кружев, черный кожаный бюстгальтер, чулки с кружевными резинками…»

«Но если звезды зажигают — значит, это кому-нибудь нужно?» Только вот режиссер этот вшивый так и лезет, куда не просят, чуть не в самую середку тебе заглядывает. Да ладно, у него работа такая. Хорошо, что успела выпить этого дрянного смрадного самогона, который здесь с гордостью именуют шотландским виски. Брр! И почему такая дрянь считается элитным напитком и стоит диких денег?..

Мысли текли своим чередом, тело совершало заученные движения, приоткрытые, тронутые блестящей краской губы издавали нежные сладострастные стоны. В сущности, это легко, особенно после пары глотков виски, в этом нет ничего страшного… Никто не увидит и не узнает, фильм уйдет за границу, это там цепляются за «секс с русским орнаментом». Никто не увидит и не узнает, не будет никаких последствий — кроме тугого рулончика денег, на которые можно будет купить осенние ботинки и не хлюпать по раскисшей Москве в разношенных маминых сапогах, можно будет купить новую пудру, а то девчонки уже недобро косятся, когда она по утрам выпрашивает у них разрешения попользоваться косметикой, можно будет поставить пломбу на ноющий даже сейчас зуб, можно… Да мало ли что можно будет сделать на эти деньги, и все тогда забудется: и нестерпимый жар от огромных ламп, и сальная морда режиссера, который затеял снимать эту гадость, и смазливый, но вонючий, как козел, битюг рядом и собственное жалкое, по-лягушачьи распростертое тело… Не думать об этом, не надо! Но поздно — навалилась невыносимо душная, как ватное одеяло в августовскую ночь, тоска, забила дыхание. Хочешь крикнуть и не можешь, и кажется, что сейчас все и кончится, если не прорвется крик.

Ольга вертелась во сне, вскрикивала, толкалась. Кирилл редко замечал это — сам он чаще всего спал очень крепко и к тому же успел привыкнуть к ночным метаниям подруги. Разве что иногда, когда она особенно громко вскрикивала, просыпался в ужасе и тормошил ее, ласково теребил за плечо: «Лелька, проснись, тебе кошмар снится». Ольга просыпалась, утыкалась ему в плечо, тяжело и загнанно дыша, и незаметно засыпала снова, уже ровным и спокойным сном. А Кирилл долго лежал в темноте, все еще переживая ее крик — утробный вой, который так не вязался с веселенькой, шустрой, щедрой на острые словечки и смешки Лелькой. «Новопассит» ей надо принимать на ночь или валерьянку! Он ни разу не спрашивал, что же ей такое снится, потому что сам терпеть не мог наутро припоминать кошмары, а Ольга так ни разу и не обмолвилась, что вот, мол, какой сон приснился… Значит, не помнила.

На этот раз Кирилл долго не мог уснуть, лежал с открытыми глазами, пялился в потолок. Стоило закрыть глаза — и под пламенеющими, налившимися кровью веками появлялась миниатюрная калейдоскопическая картинка — голенькая худышка Жаклин со шприцем в руке, серьезно разглядывающая себя в зеркало, делающая гримаску. И невозможно было это видеть, такая накатывала боль. Пытаясь уснуть, пытаясь обмануть организм так, чтобы отрубиться моментально, не успев увидеть этот летучий, призрачный облик, он выпивал что-нибудь, перед тем как лечь, или читал детектив, пока хитросплетения сюжета не затуманивались дремой. Ольга дышала ровно, от нее исходило привычное сонное тепло, знакомый родной запах, присущий только ей одной — запах свежеиспеченного хлеба. И Кирилл почти уже провалился в дрему, откуда-то в комнате появился мольберт с начатой вчера картиной, прошла мимо симпатичная соседская кошка с дорогой сигарой в зубах…

Но тут застонала Лелька, и пришлось просыпаться. Ох ты, как она стонет! С тоской и мукой. Наверное, во сне не подошли купленные сегодня пуговицы к задуманному костюму!

— Леля, Леля, — потрогал он ее за плечо.

Но она, не просыпаясь, рывком отстранилась от его ласковой руки.

— Оставьте меня, ах, оставьте, — пробормотала Ольга и снова жалобно застонала.

Кирилл тряхнул ее уже посильнее. Невозможно же слушать эти стенания, честное слово. И так не заснуть!

— Маленькая моя, ну что с тобой?

Ольга проснулась и заплакала, уткнувшись ему в плечо, — ледяные слезинки обожгли его горячую кожу.

— Ну, спи, спи, не плачь. Ты видишь, я здесь, с тобой, все хорошо…