Табель первокурсницы (СИ) - Сокол Аня - Страница 68

На миг матушка опешила, а потом, потрепав меня по плечу, проговорила:

— Ну, будет, Иви, будет.

Показалось или ее глаза подозрительно заблестели?

— Ну, чего встали? — вполголоса пробормотала Лиди, — Заносите уже. И ванну, обязательно ванну, для леди Иви с дороги…

— А где отец? Ильберт? — спросила я, поднимаясь на крыльцо.

— На совещании. Скоро закладка порта, — матушка потерла пальцами виски, — Но если я еще и от тебя услышу слова: смета, шельф, фьорд, глубоководное течение и коррозия берега, то просто закричу.

— Не услышишь, — пообещала я.

Покрывало в моей комнате и вправду было новым. Белоснежным и отделанным кружевом, как и полагается невесте. А на нем было аккуратно разложено платье для приема. Не белое, а скорее кремовое, или как говорила матушка цвета шампанского из погребов отца. Нарочито простое, но из той простоты, которая стоит больше чем любые рюши и бантики. Крису бы понравилось. Наверное.

Я тяжело опустилась в кресло и закрыла глаза. Неотвратимость замужества обрушилась на меня как-то вдруг, разом, словно до моего приезда домой, это все было не по-настоящему. Я играла в помолвку, а сейчас увидела это платье и…

— Так, оставьте нас, — скомандовала матушка, а когда спустя минуту тихие шаги затихли, и едва слышно скрипнула закрываемая дверь, добавила, — Все не так страшно, Иви.

— Тебе легко говорить, ты вышла замуж за отца, а не за незнакомца.

— Неужели? — переспросила матушка таким тоном, что я открыла глаза, — А с чего ты решила, что твой отец не был незнакомцем? — показалось или складка у рта стала глубже, — Что я видела его хоть раз до дня помолвки?

— А разве нет? Вы же… вы же… — я не могла подобрать слов, чтобы описать то, что видела каждое воскресное утро в часовне Дев, когда отец держал мать за руку, или когда, посмеиваясь, обнимал за талию. Пять лет назад она слегла с лихорадкой, а отец четверо суток провел в седле только для того, чтобы привести ей из Льежа целителя и лекарства, так как поезда отменили из-за снежных заносов. Как передать словами то, что я видела в его глазах, когда он смотрел на нее? Не знаю, я не поэт и не писатель.

— Мы же, — передразнила она с несвойственной ей горечью, — Да, тут мне повезло, а тогда казалось, что жизнь кончена, — она махнула рукой и села в соседнее кресло, поправляя уложенные вокруг головы волосы, — Знаешь, у меня был один молодой человек, не аристократ, но из достаточно обеспеченной семьи, сын нотариуса.

— Правда? — я подалась вперед, — И вы…

— И мы ничего, — строго сказала она, — Он два раза сопровождал меня на ярмарку, подарил букет пионов и написал письмо.

— А потом? Что с ним стало потом?

— Не знаю, — она пожала плечами, — Я вышла замуж и уехала в Илистую нору. Я никогда его больше не видела, что только к лучшему, но тогда… надо же я еще помню, — она вдруг улыбнулась, — Представляешь, я стащила у старшей горничной яд.

— Не представляю, — честно ответила я и ответила на улыбку, не смогла не ответить.

— На самом деле это было средство для чистки столового серебра, но если выпить хоть малую толику… — она не договорила.

— И что?

— Как видишь, все живы и здоровы, — она поднялась. — И серебро чистое.

— Мама!

— Ну, на самом деле, я просто не смогла решить, чьей смерти хочу больше. Этого неуклюжего увальня — младшего графского сынка, своей или того юноши с букетом пионов.

— А его-то почему?

— Чтобы не смог жениться ни на ком другом, — припечатала матушка, и я вынуждена была признать, что в ее словах была некоторая истина, ведь стоило мне только представить Криса с другой… Пламя в лампе колыхнулось.

— А если бы… — матушка обернулась, я закусила губу, но заставила себя закончить фразу, — Если бы сын нотариуса был аристократом, был богат, имел титул и родословную на пяти свитках?

— И что тогда, Иви? — не поняла она.

— Ты бы стала бороться за свое счастье?

Она поколебалась, а потом все же ответила, и ответила честно, я видела это по ее глазам:

— Не знаю, — меж тонких бровей появилась вертикальная складочка, я знала, что она означает, видела не раз, это признак грядущего беспокойства, а когда графиня Астер начинала беспокоиться, даже отец предпочитал ночевать в охотничьем домике, — Ты ведь это просто так спросила? Ведь нет никакого аристократа с родословной на пяти свитках? Иви?

— Конечно, нет, — тихо ответила я, а про себя добавила: И это самое плохое. Если бы Крис хоть намекнул, хоть на миг дал понять, что я ему небезразлична…

— Тогда отдыхай, — складочка на лбу разгладилась, — Завтра будет важный день.

Дверь закрылась, а я посмотрела на платье и повторила, обращаясь то ли к стенам, то ли к потолку:

— Завтра…

Мы все время ждем от завтра чего-то необычного, но когда оно наступает, оказывается, что этот день ничем не отличается от сегодня. Я не сомкнула глаз ночью, не смогла впихнуть в себя ни ложки за завтраком, и даже не стала ругать Лиди, когда та от избытка энтузиазма дергала меня за волосы, укладывая локоны в высокую прическу. Три раза заходила матушка, хмурилась и посоветовала использовать побольше румян, ибо я слишком бледна. Да, завтра ничем не отличалось от сегодня, то же сосущее чувство внутри и пустота.

Гости начали прибывать, когда белая Эо уже показалась над горизонтом. Хлопали двери карет, ржали лошади… И примерно так же ржали дочки бургомистра. Они всегда ржали, когда Илберт с ними разговаривал, он мог бы даже зачитывать им список приговоренных к смерти, а они бы растягивали губы, особенно старшая Манон. Сам господин Роюзл Вейланд, краснолицый и дородный господин, бургомистр Сиоли смотрел на это более чем благосклонно, в отличие от папеньки.

Единственным, кто приехал на мобиле, оказался Рин Филберт, астроном и географ, живущий отшельником почти у самого перевала. Поговаривали, что он все-таки аристократ, возможно, младший сын какого-нибудь сквайра. Но сам ученый отказывался говорить на эту тему, старательно игнорируя вопросы кумушек и даже моей матушки, что требовало от него немалой смелости.

— Пора Ивидель, — раздался голос отца, и я отвернулась от окна.

Граф Астер стоял в дверях, невысокий и массивный. Многие недоумевали, когда видели его рядом со статной женой.

— Нас ждут, — он протянул широкую ладонь и сжал мои пальцы.

Весь день в голове вертелась мысль о том, как просто прямо сейчас спуститься вниз, заявить, что еду в Сиоли за новыми туфельками или особо нужным мне горшком с ручной росписью. А там есть станция дирижаблей и сиреневый скорый отходит каждый день в четыре часа.

Это разобьет сердце матушке, разозлит брата и заставит отца посмотреть на меня совсем другим взглядом, холодным и жестким, как на предательницу, как на чужую. Готова я к этому? Не знаю, на самом деле, не знаю.

— Ты дрожишь, — констатировал Максаим Астер, когда мы спускались по лестнице.

— Отец, я не хочу выходить замуж. Я хочу закончить обучение, — неожиданно даже для себя ответила я, весь день молчала, а вот сейчас… словно прорвало, — Прости, — тут же покаянно добавила я. Вряд ли это те слова, что ожидает услышать от дочери отец, да еще накануне помолвки.

Папенька прищурился, в карих, точно такие же, как и у меня глазах, цвета темного ржаного виски, что хранится в погребах, мелькнуло что-то… нет не разочарование, а скорее досада.

Не в силах больше выдерживать его взгляд, я подняла глаза выше, на короткие белые волосы. Странно белые, уже обязанные цветом скорее седине, нежели генам предков. Белоголовые Астеры, змеиный род.

— И ты его закончишь. До замужества, — неожиданно пообещал он, останавливаясь напротив резных дверей зала для приемов, — Я включил этот пункт в брачный контракт.

— Мы составляем брачный контракт? — поразилась я.

И было с чего. По законам Аэры неважно северным или южным жена всегда принадлежала мужу. Целиком и полностью, душой и телом, вместе со своими платьями, шляпками, драгоценностями и приданым. Нет, конечно, нас не приравнивали к вещам. Почти не приравнивали, но… Брачный контракт составляли очень редко, и почти всегда это вызывало скандалы и толки в обществе, потому что он был нужен только для одного. Для защиты невесты. Для защиты ее интересов и состояния. В нем могло оговариваться все что угодно, вплоть до количества детей и ежегодной ренты. Надо ли говорить, что с женихом, согласившимся на такие унизительные условия должно быть что-то не так. И сильно не так.