Радужный мост (СИ) - "Роудж" - Страница 3

— Я не понимаю, — Эйшелин беспомощно покачала головой и села на стул, прижимая книгу к груди.

— Все ты понимаешь, Эйшелин, — Кот внезапно стал очень серьезен, — Радужный мост разрушен, двери закрылись, и мир изменился. Волшебство… ушло.

— Причем тут я? — она и правда не понимала. Почему, зачем все это происходит именно с ней?

— А кто еще? — Кот грустно и устало покачал головой. — Никого не осталось, Эйше. Ты — последняя. Даже дети уже не знают сказок. Открой дверь, позови сказку, восстанови мост. Помни нас, Эйшелин!

«… Восстанови мост!» — Эйшелин вздрогнула и проснулась. Глаза немилосердно резало, она провела рукой по лицу, стирая дорожки непрошеных слез.

За окном едва начало светлеть. Эйшелин поднялась с недовольно скрипнувшей кровати и поплелась на кухню — умываться и приводить себя в порядок. Лампа на столе уже погасла, и девушка захватила ее с собой, чтобы заново наполнить керосином. Проходя мимо полок, она едва не упала, споткнувшись о книгу. Медленно наклонившись, Эйшелин подняла старый потрепанный том, на форзаце которого значилось: «Сказки». Поставив лампу на полку, она поудобнее перехватила книгу и раскрыла ее. Точно в середине, на большом развороте была нарисовала странная карта с витиеватой подписью «Рановира». Эйшелин бросилась к столу, на котором все также лежали карты: посреди верхней, в точности там, где и во сне, проходил узкий разрез, оставленный кошачьим когтем.

— Не может быть, — Эйшелин обхватила себя руками, чтобы унять возникшую во всем теле дрожь, — нет, этого никак не может быть.

«…Прекрасны долины Рановиры, цветы со всего мира собраны там, и нет такого, что нельзя здесь найти. Они цветут в любое время года, даже лютой зимой сквозь снежный покров расцветают белые утренние звезды и алеют южные розы…»

Эйшелин грустно улыбнулась и закрыла книгу. В их городе цветов не видели уже давно: еще в детстве, она помнила, они уезжали к бабушке за город и там рвали ярко-желтые одуванчики, собирали белые ромашки и плели венки из голубых васильков. Сейчас за городом не было ровным счетом ничего интересного: там, где она девчонкой собирала цветы, построили новый завод по переработке мусора, старый бабушкин дом снесли, чтобы проложить автостраду… А в самом городе не было ни одного зеленого клочка.

Из кухни донесся тихий свисток чайника, и Эйшелин поспешила туда: баллоны следовало экономить, поэтому не стоило заставлять плиту работать даже чуточку больше необходимого. Старое радио кашляло помехами, и она немного покрутила ручку, стараясь поймать какую-нибудь волну.

«…Пылевая буря на юге… будьте осторожны… штормовое предупреждение…»

Эйшелин слушала новости, заливая в кружку кипяток и ссыпая туда же горсточку ароматизаторов «со вкусом черного чая». Она еще помнила, как бабушка заваривала совсем другой чай: он пах липой, медом и летом.

— Гадость, сущая гадость! — Кот бесцеремонно запустил нос в ее чашку и тут же отпрянул, смешно расчихавшись.

— Ничего другого нет, — Эйшелин почему-то обиделась и подтянула чашку поближе к себе. Мир вокруг снова будто подернулся рябью, так напоминая сон, но она уже не могла быть уверена, спит сейчас или бодрствует: слишком уж все переплелось и смешалось.

— А кто в этом виноват? Кто прогнал цветочных фей? Кто отказался от помощи сильфов, а теперь жалуется на ветер? — Кот хлестнул себя хвостом по бокам и заходил туда-сюда по столу.

— Сильфы? Ветер? — Эйшелин опустилась на стул и крепче сжала в руках чашку, будто пыталась защититься ей.

— Конечно сильфы! Ты думаешь, еще кому-то под силу усмирить ветер? Вы прогнали дриад, а вслед за ними ушли деревья. Прогнали русалок — и воды ушли под землю… А теперь смеете жаловаться на мир вокруг! — Кот вдруг успокоился и уселся точно напротив Эйшелин, уставившись на нее своими пронзительными голубыми глазами.

— Но все еще можно исправить, Эйшелин. Нужно только восстановить мост, и все вернется.

— И как это сделать?

— Уговори короля фейри открыть двери, — Кот сказал это так обыденно, будто предлагал сходить в магазин за продуктами.

— Ты смеешься надо мной, — Эйшелин покачала головой. Это выглядело безумно даже на фоне всех этих ее снов-неснов.

— Больше некому, Эйшелин. Помни — больше некому.

Чай в кружке был холодным и еще более безвкусным, чем всегда. Эйшелин сделала глоток и чуть не выплюнула все обратно. «Больше некому…», — слова словно повисли на ее маленькой кухне тяжелым дымным шлейфом.

— Ну хорошо, допустим, я согласна, — пальцы Эйшелин ловко набивали текст очередной неимоверно скучной статьи о легирующих элементах стали. Вокруг нее самой и печатающей машинки вился дымок, периодически складывающийся в кошачью морду, но никто его не замечал. — Почему они тебя не видят?

— Потому что меня не может быть, — ответил Кот, от которого вдруг осталась одна зубастая улыбка, но в следующую секунду он весь уже соткался прямиком на каретке машинки и внимательно посмотрел на Эйшелин. — Я рад.

— Но я все равно не понимаю, что я могу сделать, — Эйше разогнала рукой дымку, которая мешала ей работать. Кот обиженно исчез, но тут же снова появился, придавив тяжелыми лапами плечо. Его когти она чувствовала даже сквозь ткань платья.

— Не попробуешь — не узнаешь, — едкий дымок защекотал ноздри, Эйшелин громко чихнула и не заметила, как тяжесть с плеча пропала.

Уже вечером, торопливо обмываясь под стареньким душем и то и дело косясь на счетчик воды, Эйшелин обратила внимание на свое отражение в зеркале. На плече, в точности там, где на него приземлился дымный кот, виднелись маленькие царапинки.

Ночью она ждала снов: не представляла, что может увидеть, но подсознательно готовилась и ждала. Но снов не было. Собираясь утром на работу, Эйшелин поняла, что ощущает… разочарование. Словно что-то необычное прошло мимо нее, задев самым краем, да так и осталось зыбкой нереальностью.

— Ну, а что ты ждала, милочка? — издевательски спросила она собственное отражение, резким движением защелкивая замочек респиратора. Плечо, будто отвечая на ее замечание, отдалось болью в царапинах.

Вчерашняя буря повалила телеграфную линию, и на привычном маршруте образовался самый настоящий затор. Эйшелин злилась, что-то недовольно говорила водителю слишком медленно едущего автобуса, ее голос смешивался с голосами таких же недовольных пассажиров и сигналами автомобилей. Старенький автобус надсадно пыхтел, медленно пробираясь вперед по загроможденной улице. Шансы приехать на работу вовремя таяли с каждой секундой, и Эйшелин уже представляла, как долго и недовольно будет выговаривать ей за опоздание строгий редактор, как он ничего не захочет слушать о пробках на дорогах…

«Выходите раньше, мисс! Рань-ше!» — скрипучий голос она услышала практически наяву и даже дернулась, испуганно обернувшись. Но рядом не было никого хотя бы отдаленно похожего на редактора: только серая масса людей в одинаковых грязно-зеленых респираторах. «Конечно, откуда ему здесь взяться. У мистера Томсона свой автомобиль!» — грустно подумала Эйшелин, а потом представила, что автомобиль был бы у нее, и это она сейчас сигналила и продвигалась по загроможденным улицам, объезжая аварии и поваленные столбы. «Нет, уж лучше на автобусе».

Заводской гудок, оповещающий о начале рабочего дня, настиг Эйшелин, когда она уже вышла из автобуса. «Еще бы немного!» — ткнулась в виски мысль, и девушка рванулась вперед, еще надеясь войти в двери типографии до того, как надсадный вой сирены растворится в воздухе. Визг тормозов совсем рядом Эйшелин уже не услышала.