Сын вождя (СИ) - "Нэйса Соот' - Страница 19

— Вот потому он и примет мою волю такой, какая она есть.

Кадан замолк, поняв, что Льефа не переубедить.

Льеф бросил быстрый взгляд по сторонам — никто ли не видит их — и резко прижал Кадана к себе.

— Ты будешь носить лучший мех, — прошептал он, пряча лицо в его волосах, — а осенью я привезу тебе из похода золото, шелк и рабов. Ты сам будешь как король.

Слова и голос Льефа пробудили в теле Кадана сладкую дрожь, и пах тут же потяжелел, но он закрыл глаза и тихо сказал:

— Мне было бы радостней, если бы ты вовсе не ходил в поход.

Льеф фыркнул и отстранился от него.

— Ты и правда ведешь себя как жена. Но если и так, ты привыкнешь, что ты — жена воина северных земель.

Кадан спорить не стал.

— Ты умеешь прислуживать за столом? — спросил тем временем Льеф.

— Конечно. Я прислуживал за столом отца.

— Тогда, когда придет Рун, ты будешь подавать нам вино. Постарайся не разозлить его. Он мой хороший друг.

Кадан стоял в покоях, выделенных для Льефа, перед гигантским сундуком высотой по пояс ему, а длиной в его рост, и перебирал принадлежности для стола: весна только началась, потому фруктов и овощей было не сыскать, но на золотом подносе все же лежало несколько кусочков вяленых абрикосов, привезенных из южных стран. Стояли две чарки, покрытые золотой резьбой и изукрашенные зелеными камнями, названия которых Кадан не знал. Стоял небольшой бочонок с медом. Все это выдали ему на кухне, куда его отправил Льеф, когда Кадан сказал кухаркам, что сыновья конунга хотят пировать.

Главной его обязанностью должно было стать подливать мед.

Льеф возлежал на кровати, заложив руку за голову, и смотрел на него. Кадан в новой меховой курточке зачаровывал его еще больше, чем всегда. И если бы не Рун, до прихода которого оставалось совсем чуть-чуть, он уже завалил бы его на кровать и принялся целовать.

Когда дверь открылась, оба посмотрели на дверной проем. Кадан негромко вскрикнул и тут же прикрыл рот рукой.

Он узнал белокурого воина с заплетенной в косы бородой. Словно наяву перед ним встал сверкающий клинок, которым Рун вскрыл спину его брата, и к горлу подступил ком.

Льеф поднялся с кровати. Раскрыл объятья и, улыбаясь, устремился навстречу побратиму.

— Рун.

— Льеф. Брат мой, как долго я не видел тебя.

Они обменивались заверениями в дружбе, а Кадан все стоял и стоял, прикрыв рот рукой. Он думал уже не о смерти Конахта, долгой и уродливой, а о том, что еще прошлой весной Конахт точно так же обнимал его. О том, что еще прошлым летом никто не позволил бы ему прислуживать северянам за столом. Никто не позволил бы ему молоть муку. Братья встали бы за него стеной, как стояли всегда, заслонили бы от любых угроз — но всего одна ночь изменила все, и теперь никого из них больше нет. Повезло тем, кто умер сразу. И он, переживший всех, должен был так же отправиться следом за ними в Сид.

— Кадан, да что ты стоишь? — рявкнул Льеф, закончив обниматься с побратимом. Увидев, что галл так и не шевельнулся, он подошел и встряхнул его за плечо.

Взгляд Руна тоже обратился к Кадану. От внимания сына конунга не укрылось ничто: ни плащ из шкуры волка, который Льеф добыл на охоте вместе с ним, ни золотой браслет, ни куртка из оленьей кожи, ни отделанные беличьим мехом сапоги.

— Та-ак… — протянул он, — стало быть, наваждение не прошло.

Кадан поспешно отвернулся и дрожащими руками принялся разливать мед.

— Хотя бы ты не лезь в мои дела, — сказал Льеф и, оставив Кадана, уселся на один из сундуков.

— А зачем же еще нужны друзья? — Рун устроился на таком же сундуке напротив него.

— Защищать мою спину в бою? — предположил Льеф, принимая чарку из рук Кадана. Не удержавшись, он улучил момент и скользнул пальцами по его тонким пальчикам, так что Кадана пробрала дрожь.

— Об этом я и говорю, — Рун тоже взял чарку из рук Кадана, но при этом не преминул окинуть его изучающим взглядом с ног до головы. Он очертил глазами тонкую шею, видневшуюся в вороте безрукавки ключицу, тонкую талию и узкие бедра. — Он и правда хорош. Не каждая девушка скроена так ладно.

Льеф нахмурился, наблюдая за тем, как задерживается на чарке рука Руна, не давая Кадану ее передать.

— Плохого я бы не взял, — мрачно сказал он.

— Но он всего лишь раб.

— Конечно. Было бы странно, если бы он был одним из нас. Кадан, подойди сюда.

Кадан наконец высвободил руку из пальцев Руна и поспешно выполнил приказ. Теперь он стоял у Льефа за спиной, и ему стало немного спокойнее от осознания того, что Льеф защищает его.

— Не ставь его слишком-то высоко. Раб — это раб, а друзья — это друзья.

— Я знаю, Рун. Что с того?

— Мы ведь братья, Льеф. Мы клялись, что у нас все будет общее с тобой, разве нет?

Льеф напрягся. Со стороны в эти секунды он сам походил на волка, готового прыгнуть на свою жертву, и Рун тоже заметил эту перемену.

— Успокойся, — он рассмеялся, — я тебя проверял. Но ты проверку не прошел.

— Проверять меня будет твой отец, — процедил Льеф, — а ты либо веришь мне, либо нет. Если ты больше мне не брат — тебе следует сразу об этом сказать. Боги не любят ложь.

— Я — твой брат, — выделяя каждое слово, произнес Рун, — я никогда не возьму твоего. Но и ты должен вести себя как брат. Впрочем… окончим этот разговор, — уже другим тоном сказал он, — я пришел говорить с тобой про поход. Ты со мной поплывешь?

— Конечно, — Льеф откинулся назад, на грудь Кадана, и потянул руку галла на себя, силясь удостовериться, что тот все еще принадлежит ему. Уложил на плечо и накрыл его ладонь своей рукой. Кадан тут же стиснул пальцы, уверяя, что он действительно все еще здесь. — Конунг приказал мне заняться снаряжением кораблей. Это устроит тебя?

— Он правильно сказал. Дружину я соберу, тебе остается только сладить драккар.

— Мы поплывем одним кораблем?

— Смотря сколько наберется людей. Но я не думаю, что нам может понадобиться больше трех. Ты же понимаешь — трудно делить одну овцу на всех.

Они продолжили разговор, в который Кадан уже почти не вслушивался, поскольку ничего в нем не понимал. Просто разливал мед и старался подавать его так, чтобы Рун больше не касался его. Тот, впрочем, кажется, почти забыл про раба.

Наконец Рун ушел. Кадан собрал чарки и, вернув их на сундук, повернулся к комнате спиной. Он видел, как дрожат его собственные пальцы, и проклинал свою слабость, свое бессилие и свою неспособность сделать хотя бы что-нибудь.

Льеф в одно мгновение возник у него за спиной и накрыл спину Кадана собой. Руки его легли Кадану на плечи, прижимая того к груди.

— Что произошло? — спросил Льеф, опуская лицо Кадану в волосы и вдыхая аромат меда, который их пропитал.

Кадан сдержал рванувшийся из горла всхлип — в объятьях Льефа было слишком хорошо, слишком тепло, чтобы управлять собой — и твердо, насколько мог, произнес:

— Он убил моего брата.

— Была война.

Кадан рванулся из его рук и выкрикнул, оборачиваясь:

— Война? На войне не убивают так. Мой брат умирал три дня.

— Кто был твой брат? — спросил Льеф, нахмурившись. Он начинал понимать.

— Конахт, сын вождя.

Льеф молчал. Не смерть Конахта поразила его.

— Ты — сын вождя? — спросил он. — Почему ты не сказал?

— Какая… Какая разница теперь, — Кадан все-таки закрыл глаза руками и расплакался. — Нет больше вождя. Ничего нет. Больше некому петь. Только кровь затопила небеса.

— Я должен был понять… — задумчиво произнес Льеф и притянул его к себе. Кадан уткнулся ему в плечо и продолжал всхлипывать. — Кадан… — Льеф облизнул губы, — никто больше не должен об этом знать. Все сыновья вождя должны отправиться к богам. Одину нужна их кровь.

— Одину… Что за безумный бог?

— Твой брат должен был умереть, — тверже повторил Льеф, — такова воля богов.

— Я понимаю, что такое — воля богов. Я понимаю, что преступников вешают на дереве, чтобы Эзус был милостив к нам. Я понимаю, что Тевтат просит топить неверных в чане с водой. Но никто… Никто не умирает так, как умер мой брат.