В поисках Беловодья
(Приключенческий роман, повесть и рассказы) - Белослюдов Алексей Николаевич - Страница 31

— Но сжалились небеса, и вместо черной смерти спустилась с небес белая каз-ак, белая, как облако, гусыня[18] и принесла умирающему испить. Она защитила его от зноя белыми крыльями, напоила его холодной водою, и остался по милости неба живым славный Колчи-Кадыр! Но не захотел он возвратиться к безумному Аблай-хану и просил гусыню не покидать его… И она осталась с ним жить. Небеса повелели ей стать женщиной, и она была женою полководца. Тогда вышли они из черных песков в Голодную Степь и здесь поселились как родоначальники. Стали потомки их из рода в род называться казаками, потомками вольной птицы и храброго вождя… Да и до сего времени еще Старшая Орда кочует в Голодной Степи. Там не знает народ наш иного имени, кроме «казак»!

Уйба оглядел своих слушателей.

— Вот док получил свое имя народ мой! — заключил он.

Никто не посмел улыбнуться. Даже монашек, кажется, был несколько тронут наивным рассказом. Мелетий же радушно сказал:

— Славная сказка, Уйба! Никогда не забуду ее… А ты, Тит, — обернулся он к юноше, — о чем думаешь?

Тит лежал на траве, запрокинув голову, и глядел, как черный занавес ночи, осыпанный блеском звезд, застилал небо от края до края. Он думал о том, что не в первый раз укрывает оно искателей счастья и сотни лет назад-так же сияли звезды кочевникам, бродягам, беглецам и воинам, перекочевывавшим с места на место, с севера на юг и с востока на запад в поисках своего счастья…

Мелетий, не дождавшись ответа, положил руку на плечо юноши. Тит вздрогнул от неожиданности и резко отстранился, точно выполз из-под ладони. Это движение показалось Мелетию странным, он насторожился. Потом уже весь вечер он следил за молодым казаком.

А Тит между тем не заметил происшествия. Оно слилось с мечтою и не осталось в памяти. Он не расслышал вопроса, и Мелетий не повторил его вновь. Почуявший размолвку монашек пришел вдруг на помощь товарищу.

— Что задремал, Тит? — закричал он с резкой веселостью.

— Хороша сказка, да под сказки спать хочется, Правда? Ну, спасибо тебе, казак! — обратился он с тем же шумом к киргизу.

— За сказку спасибо и за ужин спасибо. Пора спать… А как же мы с лошадьми, братья, сделаем? Пуганая ворона и куста боится… А все-таки лучше будет, если мы сторожить станем по очереди… Мало ли что!

Уйба считал охрану совершенно необходимой. Лошади бродили в низине и могли уйти по свежим и обильным кормам. Он заявил, что первую половину ночи, наиболее опасную, будет сторожить сам; под утро же обещал разбудить монашка, всячески желавшего быть полезным.

— Да, для надежности, пожалуй, мы и оба посидим на заре, — с казал Алексей, разумея своего товарища, — а вы спите с богом! Ведь завтра опять в путь, братья. И тебе, казак, — добавил он Уйбе, — нужен отдых.

Уйба помог Тане убрать остатки ужина. Когда все было прибрано, он спустился к лошадям в добром расположении духа. Услужливость длиннорукого монашка примирила его с путешественниками, и он, растянувшись на траве, затянул унылую песню бог весть о каких новых приключениях древних ханов и их полководцев.

Лагерь заснул.

Резкой ночной свежестью и теплом росою ложится под утро стенная ночь. Уйба назябся, устал и замолк. Ему захотелось укрыться теплым сном. На рассвете он вернулся к своим спутникам и застал монашка готовым его сменить. Он похвалил маленького урода и указал, где паслись лошади. Монашек толкнул на ходу своего товарища, попрекнул его и спустился в долину.

Уйба пожелал успеха сменившему его сторожу и, завернувшись в кошмы, уснул, благословляя землю и небо за тепло постели.

Тит был разбужен бешеными воплями Уйбы. Он поднялся на ноги и увидел нечто необыкновенное. Киргиз лежал вниз лицом на траве и оглашал пустыню дикими криками. Они прерывались проклятиями. Несчастный был неподвижен, и только руки его, сжимавшие в отчаянии голову, видимо, напряглись, чтобы стиснуть ее как можно крепче.

Тит подошел к нему, ничего не понимая. Уйба, не отвечая на вопросы, продолжал вопить и стонать. Наконец Тит поднял его силою и приказал отвечать.

Тогда, безнадежно махнув рукой на лощину, куда были отогнаны с вечера лошади, он сообщил:

— Две лошади пропали, хозяин!

Казак был объят бешенством. Оно предшествовало отчаянию.

— Ты же стерег их, — кричал он, — ты стерег!

Киргиз озлился.

— О, тогда они были здесь! — злобно проревел он. — Или у Уйбы пропадало что-нибудь?

— Когда же они пропали?

— Когда я уснул, конечно!

— А! Ты уснул… Уснул, бросивши лошадей?

— Их остались стеречь твои гости! Они обманули Абулхаира! Они обманули Уйбу… Они обманули тебя, хозяин!

Тит отшатнулся.

— Что ты болтаешь, Уйба. Что сделали гости? Где они?

Голос его был глух. Руки дрожали. С большим трудом удавалось ему продолжать свой допрос, который разбивался о каменное отчаяние Уйбы.

— О, они тоже пропали, — отвечал он, — они пропали!

— Кто пропал?

— Разве ты не видишь? Твои гости!

Киргиз был деликатен. У него не хватало духу высказать всю свою мысль хозяину. Он полагал, что тот должен был понять сам.

Намеки однако нисколько не трогали юношу. Чудовищная ложь Уйбы требовала немедленного расследования. Тит допытывался с холодной настойчивостью:

— Отвечай, где гости? Где лошади? Зачем ты говоришь загадками?

Тогда Уйба встал и провопил в ужасе:

— Они угнали наших коней, хозяин!

Киргиз дрожал — и не от сожаления, не от обиды: он был потрясен невероятностью самого факта. Тит понимал его.

— Кто угнал коней, Уйба? — переспросил он еще раз.

— Твои гости! — ответил тот.

Тит обратил наконец внимание, что ни епископа, ни монашка не было вблизи, что они одни только оставались глухи к безумным воплям киргиза. Но одного этого обстоятельства было еще слишком мало для мод подтверждения страшного обвинения. Тит схватил Уйбу за плечи и, жестоко встряхивая, поставил на ноги.

— Перестань реветь, — кричал он, заглушая не прекращающийся вой Уйбы, — ты сошел с ума. Как могут наши гости угнать лошадей. Подумал ты, что сказал?

Уйба притих. Но едва лишь Тит смолк, как он в новом припадке отчаяния охватил голову растопыренными пальцами.

— Где же лошади? Где же гости, если они не воры? — провопил он.

Таня в ужасе и с страшным предчувствием надвинувшегося несчастья глядела на споривших.

— Погодите, — перебила она их, — может быть, они увели их на водопой?

— О, водопой! — снова взбесился Уйба, услышав замечание хозяйки. — Разве мало им родника? И разве не все три лошади одинаково хотят пить?

Он бросился вновь на песок вниз лицом, свидетельствуя тем, что все слова напрасны и лучшее — отдаться отчаянию.

— Вероятно, они уехали поискать новых пастбищ… — растерянно пробормотал Тит, отвечая на безмолвный вопрос жены. — Или, может быть, им почудился зверь…

Уйба стал на колени, чтобы устыжающе взглянуть на хозяина. Трусливое нежелание признать несчастье было ему не по душе.

— О, пастбища! — укоризненно воскликнул он. — Да зачем же они увезли наши турсуки с кумысом? Где же эти пастбища? Я не вижу никакого признака человека и лошади в степи?

Он с горькой усмешкой обернулся к Тане.

— Пойди, взгляни ты. Глаз твой зорче моего, может быть, ты увидишь?

Таня взглянула на мужа. Они вместе спустились вниз.

— Уйба что-то напутал, — несколько раз повторил он, — что-то не так. Не может того быть Таня…

Он не желал произнести оскорбительные слова и умолк.