Четыре пера (ЛП) - Мейсон Альфред - Страница 24

Миссис Адер снова улыбнулась, не отрывая взгляд от книги. Возможно, ее просто удивили или позабавили какие-то строки.

— Я так и думала, — сказала она так тихо, что ее слова едва достигли ушей Этни, но, по всей видимости, не проникли в ее сознание, поскольку, глядя на вымощенную камнем террасу и широкие ступени, спускающиеся на лужайку, она вдруг спросила:

— Вы думаете, есть надежда, что зрение к нему вернется?

Этот вопрос не приходил в голову миссис Адер, и она не придала ему значения.

— Разве иначе стал бы он так часто ездить к своему окулисту? Конечно, он надеется.

— Я боюсь, — повторила Этни, внезапно повернувшись к подруге. — Вы не заметили, каким он становится? Как быстро интерпретирует молчание, как по вашим словам догадывается, о чем вы не сказали, как заставляет ваши движения дополнять слова? Лаура, вы заметили это? Иногда я думаю, что ему открыты мои самые сокровенные мысли. Он читает меня как детскую книжку.

— Да, — ответила миссис Адер, — вы в невыгодном положении. У вас больше нет лица, чтобы скрывать мысли.

— А его глаза мне больше ничего не говорят, — добавила Этни.

Оба замечания были справедливы. Пока Дюрранс видел перед собой лицо Этни, ее искренние серые глаза, он едва ли мог отстраненно взвешивать паузы и оценивать движения. С другой стороны, раньше ее никогда не терзали сомнения в смысле его слов или намерений, а теперь она часто блуждала впотьмах. В общем, слепота Дюрранса возымела эффект, совершенно противоположный ожидаемому. Они поменялись местами.

Однако миссис Адер больше заинтересовала внезапная вспышка откровенности Этни. Она отметила про себя, что девушка, всегда отличавшаяся спокойной искренностью в словах и поведении, превращается в тревожное, беспокойное существо.

— Значит, от него необходимо что-то скрыть? — тихо спросила она.

— Да.

— Что-то очень важное?

— Нечто такое, что я должна скрывать изо всех сил, — ответила Этни, не будучи уверенной в том, что Дюрранс еще не раскрыл ее тайну.

Она переступила через порог, на террасу. Лужайку перед домом обрамляла живая изгородь, за ней мягкими волнами простирались поросшие травой поля, а за ними, среди деревьев, Этни видела дымок из трубы дома полковника Дюрранса. Она немного постояла на террасе в сомнении. Слева от лужайки, вдоль берега реки, тянулась полоса высоких дубов и буков. Сквозь широкие просветы между ними виднелись блики солнечного света на воде, лесистый склон на другом берегу и парусник вдали, медленно скользящий на лёгком ветерке.

Этни оглядывалась, словно собираясь с силами и, возможно, выбирала слова для мужчины, неуклонно приближавшегося к ней по этой лужайке. Если у неё и имелись какие-то сомнения, она видела — у этого слепого человека их нет, совсем нет. Казалось, его глаза помогают ногам выбрать путь, а трость которой он хлестал острые лезвия травы, Дюрранс держал в руках скорее по привычке, чем из необходимости. Этни спустилась по ступенькам и медленно, словно готовясь к трудному разговору, пошла ему навстречу.

Возможности проникнуть в их разговор с нетерпением ждал кое-кто ещё. Едва Этни спустилась по ступенькам, миссис Адер отбросила книгу, которую листала лишь для вида, и кинулась к окну. Укрывшись за драпировкой гардин, она внимательно следила за происходящим. На губах миссис Адер ещё блуждала улыбка, но глаза яростно горели, а лицо приобрело голодное выражение.

— Кое-что ей нужно скрыть во что бы то ни стало, — довольным тоном сказала себе миссис Адер. В голосе звучало презрение к Этни Юстас, свободной женщине, которая пытается избежать брака со слепцом, боится ограничить свою свободу. Именно этот страх пытается скрыть Этни, миссис Адер в этом не сомневалась. — Что до меня, так я очень рада, — добавила она, и в самом деле неистово радуясь тому, что Дюрранса поразила слепота.

Ведь если ей представится возможность — что, по её мнению, становилось всё более вероятно — слепота привяжет его к ней более крепкими узами, чем связывают любую другую пару. Она так ревновала его, ловя каждое слово и взгляд, что его зависимость от неё стала бы для миссис Адер величайшим удовольствием. Она наблюдала, как Этни и Дюрранс встретились на лужайке возле ступенек террасы. Она увидела, что они развернулись и рука об руку пошли по траве в сторону реки. Она заметила, что Этни о чём-то спрашивает, и всем сердцем жаждала подслушать.

Этни и в самом деле задавала вопросы.

— Вы были вчера у окулиста? Ну, что он сказал? — поспешно спросила она, как только они встретились.

Дюрранс пожал плечами.

— Что нужно ждать. Только время покажет, возможно ли излечение.

Этни чуть подалась вперед и пристально изучала его лицо, будто сомневаясь в правдивости его слов.

— Но нужно ли ждать нам с вами?

— Конечно, — ответил он. — Так будет во всех отношениях разумно. И вслед за этим Дюрранс задал вопрос, показавшийся Этни бессмысленным: — Я полагаю, это миссис Адер придумала план, по которому вы остановитесь у неё, через поле, когда я вернусь домой в Гессенс?

Этни смутилась, но ответила правдиво и прямо:

— Я очень расстроилась, услышав о несчастном случае с вами, так сильно, что сначала просто не знала, что делать. Я поехала в Лондон и рассказала всё Лауре, моей подруге, так что это был её план. Но, конечно, я приняла его всей душой, — в голосе Этни прозвучали нотки мольбы.

Она хотела поддержки Дюрранса, и он её понял. Улыбнувшись, он обернулся к ней.

— Я прекрасно это знаю, Этни, — мягко сказал он.

Этни облегченно вздохнула, и тревога слегка сошла с ее лица.

— Это было любезно со стороны миссис Адер, — продолжил Дюрранс, — но тяжело для вас, вы бы предпочли вернуться домой. Я прекрасно помню, как говорил Гарри Фивершем... — он произнес это имя беспечно, но после этого на секунду запнулся. Выражение его лица не показывало, что он замолчал намеренно, но Этни всё равно это подозревала. Наверное, он пытался услышать неловкое движение, которое выдаст ее боль. Но она не пошевелилась. — Как говорил Гарри Фивершем в Лондоне, перед тем как я уехал в Египет. Он говорил о вас. «Она душой и телом принадлежит своей родине. Не думаю, что она будет счастлива где-либо вдали от Донегола». И когда я это вспоминаю, то мне кажется эгоистичным задерживать вас здесь.

— Спрашивая, нужно ли нам ждать, я думала вовсе не об этом, — воскликнула Этни. — Я лишь удивлялась, почему вы предпочитаете ждать, почему настаиваете. Ведь ваше излечение ничего не изменит, хотя мы и надеемся, и молимся о нем всей душой.

Она говорила медленно, и в голосе вновь слышалась мольба. На этот раз Дюрранс не выразил согласия с ее словами, и Этни повторила их с большим нажимом: «Ничего не изменится».

Дюрранс вздрогнул как человек, чьи размышления резко прервали.

— Простите, Этни, — сказал он. — Я думал о Гарри Фивершеме. Я хочу, чтобы вы мне кое-что рассказали. Когда-то давно, в Гленалле, вы сказали, что наверное однажды сможете рассказать мне об этом, и я хотел бы узнать именно сейчас. Понимаете, Гарри был моим другом. Расскажите, что случилось в ту ночь в Леннон-хаусе, из-за чего расстроилась ваша помолвка, а он отправился в изгнание.

Этни помолчала и мягко произнесла:

— Я бы не хотела говорить об этом. Это все — дела давно минувших дней. Прошу, не спрашивайте больше.

Дюрранс не стал настаивать.

— Ладно, — добродушно ответил он. — Не буду. Наверное, вам больно вспоминать, а я, конечно, ни в коем случае не хотел бы причинить вам боль.

— Я не хочу отвечать вовсе не поэтому, — с жаром объяснила Этни. Она помолчала, подбирая слова. — Я не боюсь боли. Но что было, то прошло, и я отношусь к мистеру Фивершему как к некогда хорошо знакомому человеку, теперь умершему.

Они подошли к проему в линии деревьев на берегу залива, и Этни оторвала взгляд от тропы. Она увидела, что небольшая лодка, которая чуть раньше плыла на север, когда Этни размышляла на террасе, теперь уткнулась носом в берег. Парус был убран, а мачта торчала над лужайкой сада. На берегу стоял мужчина и с сомнением рассматривал дом, как будто не был уверен, туда ли приплыл.