Четыре пера (ЛП) - Мейсон Альфред - Страница 23

— Но как? Я двигалась совершенно бесшумно.

— Да, но шум улицы внезапно стал громче, и я понял, что кто-то стоит у открытого окна. Я предположил, что это вы.

Их слова, пусть не слишком подходящие для первой встречи пары после помолвки, смогли уменьшить смущение. Этни удержалась от выражения сочувствия, зная, что в нем нет необходимости. Эти двое во многом понимали друг друга без слов. Они лишь пожали руки, и Этни отошла от окна.

— Я напою вас чаем, а потом мы поговорим, — сказала она.

— Да уж, нам это необходимо, — серьезно ответил Дюрранс.

Однако тут же отбросил серьезный вид и начал весело рассказывать подробности своего путешествия домой. Он даже находил смешное в беспомощности первых дней слепоты, и опасения Этни быстро таяли. Почти исчезли, когда что-то неуловимое в его выражении вернуло их снова.

— Я писал вам из Вади-Хальфы. Не знаю, удалось ли вам прочесть письмо.

— Вполне.

— Мой друг держал листок и говорил, когда я писал уже на промокательной бумаге, — со смехом продолжил он. — Колдер, из саперного батальона, но вы его не знаете.

Он торопливо бросил ей это имя, и Этни внезапно поняла, что это ловушка. Странная неподвижность его лица говорила ей, что он предельно внимательно прислушивается, не вздрогнет ли она, не выдаст ли себя каким-нибудь восклицанием. Подозревает ли он? Знает ли о телеграмме? Догадывается, что ее письмо было послано из жалости? Она смотрела на лицо Дюрранса, но на нем не отражалось ничего, кроме настороженности. Год назад его глаза ответили бы ей совершенно точно, как бы крепко ни было его молчание.

— Я без труда прочла письмо, — мягко ответила она. — Именно такое вы и могли написать. Но я написала вам раньше, и, конечно, ваши плохие новости ничего не меняют. Я не беру назад ни слова.

Дюрранс сидел, положив руки на колени и чуть склонившись вперед. И снова Этни находилась в растерянности. Она не могла понять, принял ли он ее ответ, и снова осознала, что год назад она бы не сомневалась.

— Да, я знаю вас. Вы не возьмете ничего назад, — наконец сказал он. — Но есть и моя точка зрения.

Этни с опаской посмотрела на него.

— Да? — ответила она, стараясь говорить беззаботно. — Расскажите.

Дюрранс начал говорить размеренным голосом человека, обдумавшего свою речь и выучившего ее наизусть.

— Я знаю, что такое слепота для любого человека — растущая с каждым днем зацикленность на себе, если не быть постоянно настороже. А кто станет все время помнить об этом? Слепота делает это с каждым, — подчеркнуто повторил он. — Но со мной будет еще хуже. У меня нет занятий. Будь я писателем, я мог бы диктовать. Будь я деловым человеком — продолжал бы вести дела. Но я военный и к тому же не слишком умен. Ревность, бесконечное надоедливое любопытство и требование вашего внимания — вот поджидающие меня опасности.

Этни мягко рассмеялась в ответ на его слова.

— Что ж, возможно, с ними можно справиться, — признал он, — но их нужно учитывать. Я много думал о них. Я размышлял обо всем этом ночь за ночью с тех пор, как получил ваше письмо, пытаясь решить, что же делать. Вы знаете, с какой радостью и благодарностью я ответил бы вам: «Да, пусть состоится свадьба», если бы смел. Если бы я смел! Но я думаю — вы согласны? — что большая беда неплохо прочищает мозги. В Каире я часто лежал без сна и думал, и постепенно все неважные мысли улетучились, оставив лишь несколько простых истин. Я почувствовал, что должен зацепиться за них, потому что ничего другого не осталось.

— Да, я это понимаю, — тихо ответила Этни. Она сама пережила подобное. Взглянув на Дюрранса, она впервые осознала, что у них, возможно, много общего. С еще большей решимостью она повторила себе, что из-за нее не должны быть испорчены две жизни.

— И что же? — спросила она.

— Ну, вот одна из этих весьма простых истин. Брак между калекой, чья жизнь кончена, и молодой активной женщиной, чья жизнь в самом расцвете, был бы огромной ошибкой, если каждым из них не движет нечто гораздо большее, чем дружба. Совершенно неправильно, если с вашей стороны он подразумевает жертву.

— Нет никакой жертвы, — твердо ответила она.

Дюрранс кивнул. Очевидно, ответ его удовлетворил, и Этни чувствовала по его напряженной позе, что он прислушивался к интонации, а не к словам. Она задумалась, так ли просто будет успокоить его подозрения теперь, когда он ослеп — и начала понимать, что, возможно, именно поэтому будет сложнее.

— Значит, вами движет большее, чем дружба? — внезапно спросил он. — Скажите мне. Я знаю, что вы ответите честно.

Этни растерялась. Она знала, что должна ответить, и немедленно, без колебаний. Вдобавок, ответить честно.

— На свете нет ничего, — твердо ответила она, — чего я хотела бы сильнее, чем брака с вами.

Она говорила искренне. Этни ничего не знала о разговоре Гарри с лейтенантом Сатчем в гриль-зале ресторана «Критерион», не ведала о планах Фивершема, не слышала о найденных в городе дервишей на берегу Нила письмах Гордона. Она считала, что Гарри навсегда исчез из ее жизни. Поэтому ее желание было искренним. Однако Дюрранс спрашивал не совсем об этом, и она понадеялась, что он снова будет прислушиваться к интонации, а не словам. Тем не менее, ответ его, по всей видимости, удовлетворил.

— Благодарю вас, Этни, — улыбаясь, он взял ее руку и пожал.

Других вопросов не последовало, и Этни посчитала, что его подозрения улеглись. В этот момент в комнату осторожно вошла миссис Адер.

У нее хватило такта поприветствовать Дюрранса, будто они расстались неделю назад и с ним ничего не произошло.

— Полагаю, Этни уже посвятила вас в наш план? — спросила она, принимая из рук подруги чай.

— Нет, пока нет, — ответила Этни.

— Какой план? — спросил Дюрранс.

— Мы все устроили, — сказала миссис Адер. — Вы захотите поехать домой, в Девоншир. Я ваша соседка — нас разделяет лишь парочка полей. Этни погостит у меня до вашей свадьбы.

— Вы очень добры, — воскликнул Дюрранс, — конечно, понадобится некоторое время.

— Без сомнения, недолгое, — ответила миссис Адер.

— Что ж, дело обстоит так. Если есть шанс, что я могу восстановить зрение, то лучше бы мне заняться этим немедленно. Время много значит в таких случаях.

— Значит, шанс есть? — воскликнула Этни.

— Завтра я покажусь специалисту. И, конечно, есть еще окулист в Висбадене, но, может, не понадобится ехать так далеко. Думаю, я смогу оставаться в Гессенсе и приезжать в Лондон по необходимости. Благодарю вас от всего сердца, миссис Адер. Отличный план. С моей точки зрения, не может быть ничего лучше, — медленно добавил он.

Этни смотрела, как Дюрранс уезжает на свою старую квартиру на Сент-Джеймс-стрит, стоя у окна в той же задумчивой позе. Только теперь экипажи возвращались из парка, а опасения Этни обрели более отчетливую форму.

Она не слышала разговора с Колдером и считала, что на время успокоила Дюрранса. Она не знала, что он не верит в излечение, и понятия не имела, что возможность исцеления — лишь предлог. И все же ей было неспокойно. Дюрранс стал более проницательным. Он отточил не только чувства, как того можно было ожидать, но и ум. Она поняла, что вступает в состязание, и боялась проиграть. «Из-за меня не должны быть испорчены две жизни», — повторила она, но теперь это была скорее мольба, чем решимость: она совершенно ясно поняла, что ослепший Дюрранс видит куда яснее, чем раньше.

Прошел июль и август, опасения Этни все росли, и наконец она высказала их вслух.

— Я боюсь, — сказала она, стоя солнечным утром у открытого окна в доме миссис Адер, и та улыбнулась.

— Чего? Что вчера в Лондоне с полковником что-то случилось?

— Нет, не этого, — медленно ответила Этни. — Потому что он как раз направляется к нам через лужайку.