Плоды манцинеллы - Сугробов Максим Львович - Страница 56

— И вот тут-то началось самое интересное, — глаза девушки холодно блеснули. — Ромул указал путь своим милым прихожанам. Седьмая семья превратилась в одну большую армию, что слепо следовала приказам их нового пророка.

На почве голода взросла и ненависть. Мировоззрения, отброшенные ради общей цели до становления Родства, вспомнились вновь. Цвет кожи важен, нация — первостепенна. Женщины яростно шипели на мужчин, а юноши с упоением избивали девушек, чувствуя мощь и силу гнева.

— Я была в третьей семье, — призналась Тэйе. — И когда-то думала, что хуже одиночества и безразличия отца нет ничего. Потом я узнала насилие Родства, и оно — безграничное и беспощадное, — стало моим кошмаром. Но в итоге я познала постоянный голод и страх, нависающий, давящий… — она замолчала, надолго.

— Если не хочешь, дальше не говори.

— Мы с отцом жили в Праге, — девушка неопределенно качнула головой. — В том городе, что раньше был Прагой. Искаженный, изуродованный, он вытягивал все соки… До весны 2046-го я полагала, что хуже уже не станет.

И темный народ Родства разделял эту мысль. Дополнив ее новой бредовой гранью — если единожды насилие сработало, то почему не сработает сейчас? Они объединялись в группы, выходили на улицы и громили то, что сами же с трудом отстраивали несколько месяцев назад, выкрикивая несвязные требования и бледные угрозы. А девушке Тэйе было страшно. Очень страшно. Она слышала вопли за окном и думала: «Только не опять. Нет-нет-нет, только не опять, пожалуйста…»

— Потом, где-то в начале лета, все стихло. Бунтари просто исчезли, будто бы их и не было, на улицах вновь стало спокойно, — она печально улыбнулась. — Чуть позже наладили поставку еды, и я, признаюсь, несколько расслабилась. Решила, что все позади.

— Но?

— Но… — кивнула Тэйе. — Это седьмая семья устранила беспорядки. Заткнула рот недовольным. Прошло немало времени, прежде чем я поняла, что люди просто исчезают, — она помрачнела. — И отец был в этом замешан… Он помогал…

Клод Серрма, как и многие до него, и многие после, перешел на сторону Ромула. Он скрыл это от дочери, посчитав, что она оценит спокойствие и благодать, дарованные новым мессией. Но цена мира и тишины оказалась вне поля зрения. Клод, как и все, не видел сути.

— Он сам мне рассказал обо всем, — девушка вздрогнула, но быстро взяла себя в руки. — Не сразу, конечно, да и я не сразу заметила. Где-то через год после прекращения беспорядков начали пропадать соседи. Мы жили в старом доме на шестом этаже. На последнем.

Восемнадцать квартир-ячеек, занятых новыми людьми. Кто жил здесь раньше? Семьи? Дети? Старики? Лишние вопросы, что никто не задавал. Ведь стоит узнать судьбу места — тут же образуется связь… А связей со старым миром быть не должно. Первой освободилась квартира на втором этаже. Впоследствии Тэйе узнает, что живущий там мужчина возмущался положением дел и молчанием родителей Родства. Второй исчезнет девушка из жилища напротив. Она всегда казалась молчаливой и собранной, холодной, но притягательной. Обвинение — нелояльность семье. Приговор — неизвестен.

— Почему родители молчали? — подал голос Энди.

Тэйе развела руки.

— Боялись, наверное. Я думаю, что Ромул захватил власть задолго до этой темной игры. Он просто тянул время, изматывая несмышленый народ. А когда нужный момент настал… — она покачала головой. — Родство летит в средневековье. Отцы и матери — лорды. Ромул — их король… Вот только корона у него из обугленных костей.

Все меньше голосов, все меньше лиц. И все больше членов седьмой семьи. В 2047-ом Тэйе узнала правду… И решительно вознамерилась бежать — подальше от зла, от безмолвной смерти, что забирала всех без разбора. Подальше от Родства. От отца. Она уже знала, чем грозит неаккуратное слово, слышала голоса на улицах:

«Питер пропал, знаешь?» — хмуро говорила сутулая женщина.

«Знаю», — протяжно скрипела старуха в ответ. — «Свалил, наверное. Давно помышлял дать деру, сученок».

Она говорила громко, всем своим видом выражая неодобрение замыслов Питера.

«Да, наверно», — сухо отвечала женщина. — «Болван, нам таких не надо».

«Точно!»

Тэйе хранила мысли, словно их могли украсть, услышать, старалась даже не думать о побеге до намеченного дня, и, шагнув за порог темной ночью, слилась с чернотой спящего города.

Робко, несмело, крадучись. Ей предстоял долгий путь — через Дрезден, Берлин, Росток, — до побережья Балтийского моря, до нового дома, последнего очага разума и угасающей надежды. Тэйе стойко брела к цели, избегая людей, постоянно оборачиваясь в страхе и тревоге, замерзая по ночам и корчась от голода. Она пыталась сохранить в памяти светлые моменты из прошлого — гладкое полотно дорог, улыбки незнакомых людей, новые вкусы и блюда неизвестных кухонь, смех отца и его глаза, сияющие счастьем… Но с каждым шагом на север, с каждым прожитым днем радость минувшего таяла, вытеснялась жестокостью настоящего, тонула во вспышках праведного огня. А взгляд папы навсегда запомнится другим, пугающим, пронизанным фанатичным блеском и неутолимой жаждой насилия.

— Я бы не дошла сама, — проговорила Тэйе. — Поняла это уже на третий день, когда добралась до Ловосице.

Девушка шла по ночам. Кралась вдоль магистралей, с болью вспоминая и узнавая места, что некогда проносились под колесами грузовика. Ее встречали опустевшие маленькие города, сопровождали выжженные поля, до дрожи пугали редкие звуки далеких моторов, пугали даже больше, чем неестественная тишина мертвой земли. Первый день она провела на трассе, затаившись в колючих зарослях придорожных растений. Второй — в холодной канаве под дорогой, а к началу третьего, шатаясь от голода, дошла до Ловосице.

— Я даже не взяла с собой еды, — печально улыбнулась девушка. — Глупо, знаю, можешь не говорить. Но страх подавляет разум. Да и с городом мне повезло. Он был пуст, хоть и полностью разворован.

Она прошла через голод вместе с отцом, помнила, как раз в несколько дней Клод неведомым образом добывал скупую пищу, и хранила в памяти облегчение, что приносили редкие крохи. Но привыкнуть к этим мукам невозможно.

Тэйе обыскала несколько домов, распотрошенных искателями Родства, и истерично зарыдала, когда в неприметном ящичке одного из гаражей нашла закрытую банку собачьей еды. Рядом, на полу, валялась точно такая же жестянка, но вскрытая и полная тухлятины. Добытчики — мародеры, — сочли этот корм несъедобным. Несказанная удача для девушки, что обернулась полным желудком — она жадно поглощала вонючую, слизкую смесь, не различая ничего, кроме банки в руках.

— Я дошла до берега… — Тэйе задумалась. — Не помню, как река называется. Хоть убей. Да и не важно, значит. В общем, дошла, села и уставилась на воду.

Темный поток бурлил и извивался. Слезы омывали лицо. Она не прошла даже трети пути, а сил уже не осталось. «Но лучше так, чем там», — упрямо твердили мысли. — «Лучше шагнуть в стремительную воду, прыгнуть со скалы, повеситься на ближайшем дереве… Всяко лучше…» Девушка уснула на берегу и проснулась лишь ранним утром от чьих то слов, что заставили ее сердце замереть.

— Решила, что отец нашел меня. Чуть не закричала спросонья, — Тэйе улыбнулась. — Но мне повезло. Даже больше, чем с банкой собачьего корма. Это были свои.

Семейная пара — мужчина лет сорока и женщина чуть помоложе — следовали тем же маршрутом. Дрезден — Берлин — Росток. Дорога в Государство. Путь проклятых и отверженных, сломленных, заплутавших среди собственных ошибок и потерявших все, кроме последней надежды.

— Майкл Смит и Лиза Смит. Так они представились. Сомневаюсь, что это настоящие имена, но тогда мне было не до этого.

У них было достаточно еды на двоих, на еще один рот могло и не хватить, но пара рискнула…

— Они сказали, — Тэйе усмехнулась. Резко и горько. — Сказали: «надо же сделать в этой жизни хоть что-то хорошее». И они сделали. С Майклом и Лизой я дошла до Ростока, где уже давно ребята из Государства организовали переправу. Весь кошмар остался позади…