Плоды манцинеллы - Сугробов Максим Львович - Страница 24

За окном играли дети.

— Ее сейчас приведут, — взволнованно прошептала Бремер.

— Она не играет с другими детьми?

— Она рисует кляксы, — улыбнулась Марта. — Насколько я поняла, тут несколько воспитателей, и Мария предпочитает проводить время с ними.

Дверь со скрипом приоткрылась и замерла. В помещении стало светлей. Из коридора зазвучал голос. Воспитательница что-то говорила, и говорила так мягко, что Бастиан невольно улыбнулся. Марта тоже улыбалась, а глаза ее сияли.

В приоткрывшемся проеме между дверью и косяком мелькнуло что-то светлое, еще через мгновение в комнату заглянула девочка. Ярко-синие глаза с любопытством изучали незнакомых людей, а вьющиеся белые волосы слегка трепетали на слабом сквозняке… Ровно так же трепетало сердце Себастьяна.

Марта поприветствовала девочку, но та не ответила. Она внимательно изучала гостей, рассматривала сначала Майера, а затем переключилась на Бремер. Воспитательница вошла в комнату, аккуратно положила морщинистую руку на маленькое, угловатое плечо, что-то прошептала на русском и указала пальцем на просторное кресло. В ответ же девочка что-то произнесла, и голос ее звучал тонко и высоко, как протяжная скрипка, но вместе с тем мягко, как романтичная трель флейты.

— Что? Что она сказала? — возбужденно спросил Себастьян. — Переведи, пожалуйста…

Дитя, что он так долго искал, в чье существование не терял веры, не смотря на все сложности и невзгоды, стояло перед ним и говорило на чужом языке. Бастиан уже не думал о том, мог ли сканер допустить ошибку, не переживал о старом Кристофе, чья воля или слабая память могли все разрушить — ребенок был здесь, живой, из плоти и крови, похожий на обычного человека, но настолько далекий от всего, что Изобретатель знал и видел. Достаточно было просто находиться рядом, чтобы это понять: ошибки нет. Но есть Совершенство.

Девочка вздрогнула, услышав речь Себастьяна. Она шагнула к нему, нахмурилась и, судя по интонации, задала какой-то серьезный вопрос. Мария пытливо смотрела на Бастиана, а в ее глазах застыло искреннее переживание.

— Марта, — шепотом позвал он. — Марта?

Бремер застыла и словно перестала дышать.

— Марта?

— Да? — она моргнула и удивленно воззрилась на Себастьяна.

— Что она спросила?

— Ты в порядке? — слегка заторможено проговорила женщина.

— Я — в полном, а ты? Ты будто в трансе.

— Это ее вопрос, — перебила Марта. — Она спросила: «Ты в порядке?»

Девочка внимательно следила за диалогом взрослых, и, едва они замолчали, повернулась к воспитательнице и вновь что-то сказала.

— Она не понимает, — вставила Бремер. — Нашу речь. И спрашивает, почему.

— Она не знает про другие языки. Расскажи ей.

Марта мимолетно взглянула на заинтригованную девочку, взор которой бегал от одного взрослого к другому, и спросила:

— Рассказать? Про…

— Ну просто вкратце опиши, — не выдержал он. — Есть другие языки, и их много, мы говорим на немецком, она — на русском. В таком вот духе.

Марта кивнула и неуверенно начала. Девочка недвижимо внимала, но ее взгляд был сфокусирован на Себастьяне. Бремер говорила и говорила, ровно и гладко, без запинок и протяжных звуков, а Мария смотрела на Бастиана. В какой-то момент девочка засмеялась и ткнула в него пальцем, бойко прощебетав несколько коротких слов. Себастьян удивился ее поведению, но еще больше его удивила реакция Марты: женщина дернулась и нелепо раскрыла рот.

— Что не так? — ему вновь пришлось неоднократно повторить вопрос, чтобы привлечь внимание женщины.

— Она… Она сказала, что ты такой же. Что ты тоже ничего не понимаешь.

— Так и есть. Я ни черта не понимаю из вашего разговора.

— Как она узнала?

— По мимике?

— Может быть.

— Так спроси ее.

Марта вернулась к девочке, задала вопрос, но осталась без ответа. Мария смотрела на Себастьяна и улыбалась. Она протянула маленькую ручку, раскрыла кулак и замерла в ожидании. Майер с трепетом прикоснулся к детской ладошке.

— Маша! — звонко выпалила девочка.

— Бастиан.

Она шагнула чуть вбок, крепко держа его за руку, и сделала забавный реверанс. Себастьян услышал, как засмеялась Марта, как что-то с нежностью сказала полноватая воспитательница, как продолжали резвиться дети за хлипким окном, как фантомным эхом зазвучало имя прекрасного дитя, но четче всего он воспринимал лишь одно слово, что неустанно крутилось в сумбурных мыслях.

— Совершенство, — выдохнул он. — Ты мое Совершенство.

Себастьяна повернулся к Марте, чтобы увидеть, как эта женщина, с яростью и гневом рассуждавшая о несчастных людях и манцинелловом дереве, блаженно смотрит на удивительную девочку и жадно ловит каждый ее жест. Он взглянул на воспитательницу, чтобы увидеть маску безмерной, граничащей с безумием любви, застывшую на ее лице. Бастиан чувствовал в руке нежную кожу детской ладони и ощущал себя настолько счастливым, каким никогда прежде не был. Даже на берлинских озерах.

— Это она, Марта, — он импульсивно схватил женщину за руку и потянул на себя. — Ты это чувствуешь, верно? Я знаю, что да, знаю. Мы должны ее забрать.

— Да, — горячо прошептала Бремер. — Она невероятная. Просто… невероятная.

Второй рукой Майер все еще держал девочку, боясь потерять контакт.

— Спроси, что мы должны сделать?

— Для чего? — непонимающе спросила Марта.

— Чтобы забрать ее. Удочерить, — уточнил Себастьян.

Тень сомнения пробежала по лицу женщины, но она все же обратилась к воспитательнице. Их диалог длился недолго, но Бастиан успел заметить, как безмерная любовь на лице русской женщины сменилась мимолетной печалью. И страхом.

— Она не знает, — сказала Марта. — Директор этого дома придет через несколько часов. Нам стоит ее дождаться.

Через полчаса за окном приземистого здания начал идти легкий снег, а резвящиеся дети вернулись в свои комнаты и о чем-то весело заговорили за тонкими стенами. Себастьян слышал их незнакомую речь, но совершенно не обращал внимания. Он был занят девочкой, которая показывала им, ему и Марте, свои детские рисунки. Целое множество рисунков. Цветастые кляксы складывались в причудливые узоры, понятные только тому, кто их нарисовал. Бремер неустанно переводила все, что говорила Маша, но смысл был и так понятен. Вот эти черточки с зеленой мазней вокруг представляли деревья, а вот эти волнистые линии — полноводную реку. На одном листке были изображены два человечка, один побольше, а другой поменьше, они сидели на берегу массивного синего пятна, что, несомненно, символизировало озеро, и держались за руки. Девочка рисовала высокие горы, которые никогда не видела, рисовала облака и желтое сияние солнца, ночное небо и россыпь искрящихся звезд.

Себастьян улыбался каждому рисунку, кивал и говорил «красиво». Марта перевела Марии значение этого слова, объяснила по буквам, и девочка тут же подхватила: демонстрация всех последующих художеств сопровождалась искаженным по незнанию немецким словом.

— Ка-сиво? — спрашивала она, показывая Бастиану грубое изображение какого-то лесного домика.

— Красиво, — улыбаясь, отвечал он.

Все сопровождалось смехом. Чистым детским и звонким взрослым. Полноватая воспитательница уходила и возвращалась вновь, приносила все новые и новые рисунки, пока они не закончились, и заботливо спрашивала у девочки по-матерински нежные вопросы: не голодна ли она, не холодно ли ей, не устала ли. Но Маша улыбалась и слабо отмахивалась в ответ, ведь в тот уникальный момент появились удивительные люди, способные оценить ее творения совершенно новым и таким притягательным словом «красиво».

Спустя еще час начало темнеть. Стремительная мгла опускалась на землю, оставляя внешний мир в серых тонах, щедро разбавленных почерневшей белизной. Картинки маленькой девочки закончились, и она принялась рассказывать Марте о тех вещах, что знала и видела, задавала вопросы, обращаясь к Себастьяну, и слушала ответы.

В тот момент время казалось чем-то невероятно ценным. Бастиан сидел в удобном кресле, смотрел на Совершенство и слушал ее речь. Он хотел, чтобы этот эпизод его жизни никогда не заканчивался.